При поручике состоит казачий урядник с тремя станичниками; эти вызвались в путешествие «своей охотой» и, к тому же, имеют опыт среднеазиатских экспедиций. Конечно, Средняя Азия – это не Экваториальная Африка, но всё же, спутники мои люди бывалые, и я рад им. Что-то подсказывает мне, что Александрия станет лишь начальным этапом нашего предприятия.
В Одессе к нам присоединился Антип – отставной лейб-улан, которого мы буквально подобрали в Малой Азии. Антип попал туда в числе паломников, но заскучал – и предложение наняться к нам в качестве эдакого «Планше» или «проводника джентльмена» из романов Буссенара пришлось как нельзя кстати. Показал он себя превосходно – что в перестрелках на улицах Бассоры, что в александрийских похождениях, что – немаловажное обстоятельство! – в непростом экспедиционном быту. Антип оказался мастером на все руки, недурным поваром, хорошим стрелком. И, ко всему прочему, прекрасным знатоком лошадей и прочих кавалерийских премудростях. Он и Ваньку моего натаскал – да так что тот удивлял верховыми ухватками конников-реконструкторов в нашем двадцать первом веке.
Вернувшись с Ближнего Востока Антип решил осесть в Рязани, но заработанные деньги не пошли ему впрок. Попытка заняться торговлишкой не увенчалась успехом – то ли не было в бывшем улане коммерческой жилки, то ли оказался он слишком честен для этого занятия. В марте я получил от бывшего спутника слёзное письмо с просьбой пристроить к какому ни то делу, так что предложение отправиться в новое путешествие пришлось весьма кстати. В Д. О. П.е его кандидатура не вызвала возражений; Незачем говорить, что подготовка экспедиции, и в особенности, подбор участников, проистекали под неусыпным наблюдением ведомства Корфа.
И вот я, как встарь, кейфую на палубе парохода. Погоды стоят отличные, разве что прохладно; Антип аккуратно снабжает меня то пивом, то кофе, то грогом из корабельного буфета – чего ещё, скажите на милость, желать путешественнику? Имущество упаковано в десяток сундуков и кофров;в кармане – рекомендательное письмо к российскому консулу в Александрии. Все заботы ждут нас на берегах Египта – а пока есть возможность подробно описать соображения, побудившие меня к этому вояжу.
Итак. Напомню, что еще в январе прошлого года мы отослали Вильгельма Евграфовича Евсеина, доцента Московского университета и «первооткрывателя» портала, в Александрию, в гости к археологу Бурхардту. После того, как мы с доцентом нащупали подход в исследовании загадочных «александрийских» пластин – научились совмещать их, как паззлы, в большие квадраты, в результате чего на образовавшихся листах проступал скрытый текст, – встал вопрос о расшифровке остальной части «картотеки». Но грозные события последних месяцев не позволили уделить изысканиям должного внимания. А потому – доцент отправился в Александрию в одиночку и там, в тиши бурхардтовых подземных «лабораторий» занялся исследованиями. Результатом – пока, увы, единственным – оказался способ «закрытия» порталов; эти сведения сразу пришлось употребить в дело, и в результате мы застряли в прошлом. Нет, я не виню сына за то, что он принял это решение; более того – я сам посоветовал ему прибегнуть в критический момент к этому средству. Так что теперь «тоннель в будущее» закрыт, и, похоже, надолго. Евсеин полагает, что навсегда, но здесь я с ним не соглашусь: в пластинах наверняка отыщется подходящее средство, намёки на это есть.
Иного пути в двадцать первый век у нас всё равно нет, так что нельзя упускать даже столь мимолетный шанс. Да и покровители наши в лице Государя Александра Третьего и Департамента Особых Проектов, крайне в этом заинтересованы.
Даже поверхностного знакомства с информацией из будущего, оборудованием, трофейной техникой – средствами связи, мотоциклами, оружием – хватило, чтобы посвящённые впали в эйфорию. Как ни настаивал Корф, как ни пытался убедить государя усилить режим секретности – всё зря. В России девятнадцатого века представление о гос. тайне пребывает в зачаточном состоянии. И захоти царь и его верные жандармы обеспечить должную конфиденциальность – всё равно бы ничего не вышло. Слишком многие в курсе; и слишком сильна в российской верхушке привычка решать дела кулуарно. Слишком крепки традиции «неформального обмена информацией», попросту говоря – сплетен.
Сведения из будущего носят отнюдь не только военно-технический характер. Рискну утверждать, что на первом месте по важности – вовсе не информация о калибрах, броненосцах и лошадиных силах моторов. Куда важнее, например, то всё, что касается ключевых персоналий – политиков, венценосных особ, учёных, военных. Прибавьте сюда «послезнания» об общих тенденциях в международных отношениях, во внутреннем положении государств, в экономике, международной торговле, идеологии. А как насчёт секретов европейских разведок и контрразведок – роковые тайны рухнувших империй давно уже муссируются на исторических форумах в Интернете? А ведь здесь эти секреты берегут как зеницу ока… А подноготная революционных и террористических организаций, вроде тех же эсеров – как в России, так и по всей Европе?
Но мало получить эти сведения; без должного переосмысления они так и останутся мёртвым грузом. А значит, надо передать их компетентным и весьма высокопоставленным особам – чиновникам министерства внутренних дел, дипломатам, лицам, радеющим о развитии промышленности и экономики. И немедленно расстаться с иллюзиями касательно скрытности: господа эти не относятся к числу тех, кому можно передать папку с «совсекретными» материалами, не сообщая, откуда они взялись. Так мог поступить разве что Иосиф Виссарионович – да и то, лишь в плохом попаданческом романе. В реальной же ситуации сведения об происхождении информации не менее важны её содержания. Министру иностранных дел мало знать о настроениях в правящих кругах той или иной державы, важно еще и представлять, откуда взялись эти сведения – хотя бы для того, чтобы оценить их достоверность.
Так что круг посвящённых уже в первые дни превысил три десятка человек. К ним прибавились разного рода адъютанты, личные помощники, заместители – и это не считая письмоводителей, мелких чиновников. И, разумеется, домашние, друзья, карточные партнёры и родственники – здесь не принято скрывать интересную новость от супруги или, скажем, партнёров по еженедельному висту.
Прикидывая темпы утечки сведений за рубеж, мы с Корфом давали оценку в два месяца – с учётом времени, которое понадобится на осмысление полученной информации. После чего перемещение любого лица, причастного этой истории будут отслеживать, не считаясь со затратами, так что дорога за пределы России будет нам закрыта. Отсюда и спешка в организации «африканской» экспедиции – промешкай я ещё месяца полтора, и от поездки пришлось бы отказаться вовсе, либо отправляться в путь с батальоном охраны, что само по себе лишает предприятие всякого смысла.
Так что мы не могли медлить и одного лишнего дня. Пришлось отказаться от масштабной экспедиции – если уж придётся отправиться в Экваториальное Конго, то надо как под землю нырнуть – попросту исчезнув для тех, кто скоро примется выслеживать нас по всему миру.
Это всё резоны практические; мотивы же, что двигают мною, носят иной характер. Я не умаляю важности экспедиции; но не это играет сейчас для меня наиглавнейшую роль. Дело в том, что получив известие о закрытии порталов, я испытал несказанное облегчение. Ситуация, сложившаяся в течение последнего года, причиняла мне почти физические страдания: с одной стороны, я осознавал: то, что начиналось как экзотическая экскурсия, постепенно превращается в манипуляции судьбами миллионов людей, целого мира – причём чужого нам! А с другой – куда деться от ответственности за то, что мы здесь наворотили? Касайся история с порталами лишь меня, сына да Андрея Каретникова – я давно предложил бы прекратить затянувшиеся прогулки в будущее, или, хотя бы, постараться свести к минимуму эффект от нашего вмешательства. Пока мы таскали из прошлого века сувениры и тешили собственное любопытство – всё было ничего. Я наслаждался ролью учёного, дорвавшегося до живой, невыдуманной истории. За сына тоже оставалось лишь радоваться – парень взрослел не по дням, а по часам, получая закалку, какая и не снилась его сверстникам. Одна поездка в Сирию сделала его старше и серьёзнее одноклассников года на два; Ванька менялся на глазах – и внешне, и в манере говорить, и в поведении. Думаю, родная мать, случись ей сейчас увидеть сына, с трудом его узнает.
