Роберто привез их обратно довольно рано, после того, как внезапная гроза безжалостно уничтожила их планы распить бутылочку у ночного моря. Ливень хлестал не переставая, они ехали почти в полном молчании, ерзая на влажных полотенцах, которые пришлось постелить на сиденья – дождь начался неожиданно, а у «гольфа» был опущен верх. До виллы добрались к одиннадцати, Роберто ненадолго зашел в дом, так как ему срочно понадобилось в туалет. Массимина пребывала в прекрасном настроении и потребовала, чтобы Роберто задержался и выпил с ними. (Из запасов Грегорио, разумеется, – так кто из них беспардонно обращается с чужой собственностью?) Оставив Морриса на кухне, она прошла в гостиную к бару, мимоходом включив телевизор. И первым делом, оказавшись в гостиной, увидела собственное лицо.

– Морри-ис! Морри-ис!

Изумление, звучавшее в ее голосе, сказало ему все. В мгновение ока он оказался в гостиной, сжимая в руке бутылку содовой.

– Морри-ис, это невероятно! – Она стояла посреди комнаты, ероша одной рукой волосы, а другой вцепившись в юбку. – Морри-ис, я не понимаю. Они считают, что меня похитили!

– Что они считают?!

– Они даже выплатили выкуп. Но это невозможно!

Моррис успел как раз вовремя, чтобы краешком глаза поймать на экране знакомую фотографию. На какой-то миг он испугался, что сейчас возникнет синьора Тревизан и примется в отчаянной мольбе заламывать руки. Уж тогда-то девчонка наверняка окажется у телефона прежде, чем уберется Роберто. Но лицо Массимины исчезло, и пошел репортаж о пожаре на химическом заводе в Милане.

– Но почему они решили, что меня похитили, Морри-ис?! Мы ведь отправили им столько писем. А ты даже разговаривал с ними. Это невозможно, совершенно невозможно, я не по…

– Я тоже!

Моррис дрожал всем телом. Он заставил себя поставить на стол бутылку, чувствуя, как по телу ручьями струится пот.

– Я не верю!.. – прошептал он хриплым голосом.

И это было истинной правдой. То, что девчонку угораздило включить телевизор именно сейчас, после того как три недели находилась под строгим присмотром… Дурной сон.

Массимина смотрела на него во все глаза, и Моррис понимал, что даже самому безмозглому тугодуму не потребуется много времени, чтобы осознать правду. Он опустил голову, демонстрируя смирение.

– Я не сказал им, что ты со мной, Мими. – И поспешно добавил: – Я должен кое в чем признаться тебе, но, поверь, я не подозревал, к чему приведет мое легкомыслие… Если бы у меня имелись хоть малейшие подозрения, что… – Тут он услышал, как в туалете спустили воду. – Мими, пусть Роберто уйдет, и мы с тобой обо всем поговорим. Хорошо?

Давай, Моррис Дакворт, давай, побольше наглости и напора, и все будет в порядке. Он быстро выскочил в коридор. Роберто аккуратно закрывал за собой дверь ванной.

Моррис быстро заговорил:

– Робби… – Голос его был тихим и взволнованным. Достаточно тихим, чтобы не слышала Массимина, и достаточно взволнованным, чтобы заинтересовать Роберто. – Робби, помнишь, утром я сказал, что вечером жди скандала? Так вот, началось. Ты не мог бы…

Роберто понимающе усмехнулся:

– Конечно, конечно! – Он весело подмигнул. – Будь к малышке добрее. И помни о моем предложении, если она захочет…

– Спасибо! – коротко и серьезно ответил Моррис. В его обстоятельствах не до шуток, правда?

– Вот и умница! – Роберто снова усмехнулся и прокричал: – Ci vediamo![87] – Массимина не ответила. Роберто скривился – неужто все так плохо? – и легонько ткнул Морриса кулаком в плечо. – Поверь, бабы не стоят таких волнений.

Когда же он уйдет, черт побери!

Выставить его отсюда. Выставить! Моррис услышал, как звякнула телефонная трубка, и почти вытолкал парня за дверь.

– Завтра увидимся, – обронил Роберто напоследок.

– Ага, чао!

Не дожидаясь, пока закроется дверь, он рванулся в гостиную, и вовремя – успел выхватить трубку, в которой – господи, пронесло! – еще раздавались длинные гудки.

– Но я хочу поговорить с мамой, Моррис! Я должна ей все рассказать. Она, наверное, до смерти испереживалась. – От гнева, отчаяния и недоверия Массимина расплакалась.

За ее спиной по-прежнему бормотал телевизор, теперь рекламируя бренди. Прикрывая корпусом телефон, Моррис попытался обнять девушку.

– Сначала ты должна дать мне возможность все объяснить.

Она отпрянула. В пристальном взгляде читались подозрение и даже страх. Но Моррис не собирался уступать.

– Что объяснить?

Он постарался, чтобы голос звучал нежно и ласково:

– Ты только сядь, милая, сядь вот сюда, и я тебе все-все расскажу, хорошо, Мими? Просто пообещай, что не будешь ничего делать, пока я тебе не расскажу.

С улицы донесся рев автомобиля – Роберто наконец-то убрался. Они были на вилле одни, а ближайший дом находился в доброй полумиле вниз по дороге, где от асфальта остались одни воспоминания.

Моррис выключил телевизор.

– Дело в том, – медленно заговорил он, – что я с самого начала подумал: если сказать, что ты убежала со мной, они тотчас же захотят нашей крови. Точнее, моей крови. Поэтому я просто-напросто ничего не сказал твоим родным. Я был уверен, что они не задумываясь разлучат нас, и разлучат навеки!

– Но…

Моррис опустился в большое кресло из белой кожи. К нему возвращалась былая уверенность – он сыграет эту роль! Кроме того, он чувствовал, что решение уже принято. Что ж, он даст девчонке последний шанс. Слово за ней. Ей решать.

– Твоим родным я сказал, что не знаю, где ты находишься, а потом уничтожил письма, которые ты написала…

– Что ты сделал?!

– Разумеется, через пару дней я понял, что совершил чудовищную глупость, но к тому времени уже завяз по уши в своем вранье. Я не мог признаться, иначе все сразу бы догадались, что я лгал с самого начала. Понимаешь, Мими, самое страшное было в том, что, когда я приехал к твоей матери, там оказалась полиция… Мне поневоле пришлось повторить свой рассказ, так что… Честно говоря, думаю, что именно поэтому я и заболел в Риме. Из-за того, что перенервничал, переволновался – помнишь, в каком напряжении я все время находился, помнишь, как я…

Он позволил своему голосу смущенно стихнуть.

Массимина держалась даже лучше, чем он надеялся. Слезы высохли, девушка привычно хмурилась, глаза пытливо разглядывали его.

– Боже, какой же ты кретин!

– Да. – Он был само смирение.

– Господи, ну почему, ну почему через несколько дней ты ничего мне не сказал? Мы могли бы что-нибудь придумать. Я могла вернуться домой и сказать, что убежала по собственной воле, но теперь…

– Я не хотел, чтобы ты возвращалась домой, – упрямо буркнул Моррис и выпятил подбородок, надеясь придать лицу выражение твердокаменного упорства. – Я люблю тебя! (Это ведь правда. Он уже привык к ней. И она вот-вот перейдет на его сторону.) Я хотел дотянуть до твоего дня рождения, когда тебе исполнится восемнадцать, и мы бы поженились. Тогда все разрешилось бы само собой. Откуда мне было знать, что они вообразят, будто тебя похитили… Боже мой, и в голову не могло прийти, что какая-то сволочь примется строчить письма с требованием выкупа! Как в дурацком боевике. Я ведь не сомневался, что они уверены, абсолютно уверены, будто ты сбежала из дома.

– Но в Италии пропавший человек почти всегда считается похищенным.

– Я же не итальянец, – с горечью вздохнул Моррис. – Я и представить не мог, во что выльется моя глупость. (Так, стоит ли говорить, что он звонил в полицию и ее родным? Нет-нет, этой темы он коснется как-нибудь в другой раз. Что-нибудь придумает.) Откуда мне было знать, что твои родные так богаты, что ты лакомый кусочек для похитителей, – угрюмо продолжал он. – Кстати, сколько они заплатили? Сумму назвали, ты не слышала?

– Восемьсот миллионов, – ответила девушка тихо.

– Не так уж и много.

– Не так уж и много?! Восемьсот миллионов! Господи…