Ларс долго не отзывался на стук, и Лайам позволил себе привалиться к дверному косяку.

Завидев гостя, старый слуга скривился и не охотно пропустил его в дом.

– Добрый день, Ларс.

– И вам добрый день, сэр Лайам.

Они стояли в прихожей, лицом друг к другу. Лайам расставил ноги пошире, чтобы не упасть. Ларс неловко переминался с ноги на ногу и вдумчиво изучал пол.

«Ну, что с тобой такое? Неужели ты не видишь, что я избит наемниками богатого торгаша и еле стою? Разве это не очевидно?»

Лайам скривился, решив, что таким образом достаточно хорошо обозначил ироническую усмешку.

Когда Лайам кашлянул, Ларс в конце концов заговорил, и голос его звучал жалобно:

– Вы уж меня простите, сэр Лайам, а только лучше бы вам сюда не приходить. Я понимаю, что я простой слуга, а вы настоящий господин, важный и благородный, и что вы ничего плохого не хотите. И Урис видит, у вас и вправду получалось развеселить госпожу. Но все равно лучше бы вам не приходить. Хозяин сказал, что его сегодня почти весь день не будет, но если он проведает, что вы тут…

Старый слуга умолк, горестно покачав головой. Лайам все его легкомыслие как рукой сняло – серьезно ответил:

– Я надолго не задержусь, Ларс. Обещаю.

Слуга на мгновение взглянул ему прямо в лицо, словно решая, можно ли положиться на его обещание, потом кивнул.

Сейчас Лайам ничего не имел против медлительности, с которой старик вел его по лестнице. Она скрывала его собственную слабость и давала время подумать. Возможно, ему и вправду не стоило сюда приходить. Но разве леди Неквер не пригласила его? И потом, Лайам хотел знать, почему ее муж не желает его видеть. Пусть милая скромница объяснит ему это, и он уйдет.

Леди Неквер не встала, чтобы поприветствовать гостя. Она молча выслушала, как Ларс объявил о его приходе. На этот раз хозяйка дома была одета в простое платье из некрашеной шерсти. Молодая женщина выглядела настолько несчастной, что Лайам поразился.

«Может, Марциус приказал избить и ее?» – подумал он, но шутка не получилась и Лайам внутренне передернулся. Леди Неквер едва сдерживала слезы. Лицо ее было неестественно бледным, а когда она все‑таки заговорила, голос ее дрожал:

– Присаживайтесь, сэр Лайам…

Лайам чувствовал, что ее состояние вызвано отнюдь не каким‑то недомоганием, – просто женщина пытается держаться из последних своих сил. Должно быть, Неквер обходится с ней слишком круто.

– Я надолго не задержусь, мадам, – отозвался Лайам и остался стоять.

– Пожалуйста – Поппи. Женщина вспыхнула, но быстро взяла себя в руки. Я полагаю, вы можете называть меня просто по имени.

– Как вам будет угодно, Поппи.

Лайам охотно бы поклонился, чтобы отблагодарить ее за доверительность, но ему пришлось ограничиться кивком.

– Я ценю ваше доброе ко мне отношение, леди. И уж конечно, мне не хотелось бы послужить причиной недоразумений между вами и вашим супругом. Я просто хотел бы знать… хотел бы знать, почему вдруг мое общество стало настолько неприятно лорду Некверу.

Женщина глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от узорчатого ковра у себя под ногами.

– Он сказал, что я слишком вольно веду себя со своими друзьями.

Лайам прекрасно понял, о чем идет речь, но предпочел прикинуться непонимающим, чтобы выиграть время на размышление.

– Вы имеете в виду Лонса? – произнес он наконец.

– Да, этого актера.

На этот раз недоумение Лайама было вполне искренним.

– Но я же это уладил! Он больше не будет вам докучать!

– Боюсь, вы недооцениваете ситуацию, – с тяжелым вздохом отозвалась леди Неквер. – Мой муж принимает это дело куда ближе к сердцу, чем вы полагаете, а потому придает ему куда большее значение, чем оно того стоит. Он… он ведь сам когда‑то привел Лонса к нам в дом.

Слова ее падали тяжело, словно свинец, и несли в себе голое изложение фактов. Лайам не нашелся, что сказать, и леди Неквер добавила все тем же тоном:

– Еще до того, как отплыть на юг, руководствуясь вашими картами, мой муж посетил «Золотой шар» и посмотрел там представление, которое ему очень понравилось. Он нанял актеров, чтобы те дали представление здесь частным порядком. Лонс был в их числе, так же как и этот их клоун, Хорек, и красавица танцовщица, и некоторые другие. Через два дня Фрейхетт уехал, а Лонс стал наведываться сюда. Сперва мне казалось, что в том нет ничего дурного… – Женщина внезапно умолкла, потом поспешно подвела итог: – Ну, остальное вы уже знаете.

– Да, – пробормотал Лайам.

– И потому мой муж считает, что отчасти повинен во всем, что произошло впоследствии. – А сильнее всего его огорчило, что я посвятила вас в нашу тайну. Он чрезвычайно ревностно охраняет свою частную жизнь. Пожалуйста, сэр Лайам, отнеситесь к этому с пониманием…

– Да‑да, конечно.

Лайама терзали противоречивые чувства. Леди Неквер выглядела такой юной, такой несчастной… Лайам невольно сравнил ее с Ророй. Женщины были ровесницами – им обоим набежало чуть более двадцати, – но хотя Рора являлась всего лишь актрисой, представительницей самых низов общества, она встречала трудности лицом к лицу, со всей решимостью и пылом, делая все, что в ее силах. Чтобы спасти брата, она разыскала Лайама и заручилась, как умела, его поддержкой. В то же самое время леди Неквер, превосходящая Рору в богатстве, знатности и воспитании, безропотно и покорно сносила все, что ей посылает судьба. Но вот странность, хотя Лайам восхищался неукротимым норовом Роры, ему при этом было жаль и леди Неквер и хотелось как – то ее утешить.

Наверное, ему следовало бы присесть на диван – не просто из желания оказаться к ней ближе, а потому, что так было бы лучше, – и попытаться успокоить молодую женщину негромкими словами и невинными прикосновениями, может быть даже обнять ее, чтобы она могла выплакаться в чье‑то плечо. Но Лайам не знал, как леди Неквер это истолкует, и более того, не знал, справится ли он с этим так, как должно. Всю свою жизнь он провел в обществе мужчин – рано овдовевшего отца, ученых наставников, за копавшихся в пыльные книги, грубых воинов и моряков. У него просто‑напросто было не так уж много возможностей научиться правильно обращаться с этими хрупкими существами. А те немногие женщины, которых он знал, никогда не были столь безропотны, как леди Неквер, и никогда не нуждались в утешениях подобного рода.

Потому Лайам откашлялся и кое‑как поклонился, невзирая на боль:

– В таком случае, мадам, разрешите мне вас покинуть.

Леди Неквер не шелохнулась. Лайам повернулся и двинулся к двери.

– Сэр Лайам!

Лайам остановился и, обернувшись, обнаружил, что леди Неквер стоит у него за спиной. Прежде чем он успел что‑либо сказать, она быстро коснулась губами его щеки и отступила.

– Вы очень добры, – печально произнесла женщина. Я бы с радостью продолжила наши беседы. Ваши рассказы о дальних странствиях очень ободряли меня. Может быть, вы их все таки изложите на бумаге?

– Когда я закончу книгу, то непременно пришлю вам копию, – пообещал Лайам, неловко поклонился и вышел.

От прежней небесной голубизны осталась лишь тоненькая полоска у северного края горизонта, и пока Лайам брел обратно к дому госпожи Доркас, тучи продолжали катиться вперед, намереваясь объять все небо. Тучи были угольно‑черными, неспокойными и сердитыми, но Лайаму нравился несущий их ветер. Чистый соленый запах моря вытеснил из его ноздрей аромат духов леди Неквер.

Теперь Лайам шел чуть быстрее – ненамного, правда, и по‑прежнему предпочитал держаться поближе к стенам. Улицы быстро пустели в предчувствии надвигающегося шторма, и даже нищие оценивающе поглядывали на небеса. Тучи были похожи на густо‑фиолетовые синяки, которые вскоре проступят на его теле, и Лайам не сдержал стона. Добравшись до дома, он рухнул на один из кухонных стульев.

Госпожи Доркас нигде не было видно, зато служанка тут же подскочила к нему и робко поинтересовалась, не нужно ли чего господину. Тронутый такой заботой, Лайам достал из кошелька монету и попросил принести чего‑нибудь поесть. Девушка ухватила монету и выскочила за дверь прежде, чем Лайам успел объяснить, чего же он, собственно, хочет.