Джон соскользнул со своего пегого боевого коня Оспри и привязал его и Молота Битвы к ветви деревца. Лицо Аверсина в дождливой мгле было напряженным от ненависти и отвращения. Дважды семейства мьюинков пытались обосноваться близ Алин Холда, и оба раза, как только об этом становилось известно, Джон поднимал ополчение и беспощадно выжигал их гнездо. Каждый раз со стороны ополченцев были убитые, но Джон продолжал преследование по диким землям и не успокаивался, пока не искоренял мьюинков полностью. Дженни знала, что ему до сих пор является в кошмарных снах то, что он нашел в их подвалах.

Он шепнул: «Слушай», — и Дженни кивнула. Она уже различала смутный гомон в глубинах дома — приглушенные, словно утопленные в землю голоса, тонкие и отрывистые, как лай зверья. Дженни вытащила свою алебарду из чехла, притороченного к седлу Лунной Лошадки, и шепотом приказала всем трем лошадям вести себя тихо. Помимо этого она накинула на них охранное заклятие. Теперь взгляд постороннего миновал бы их или, в крайнем случае, принял бы в ночи за что угодно, кроме лошадей — за густой орешник или причудливую тень от деревьев. Это были все те же заклинания, не давшие Гарету вернуться в лагерь до того, как он был схвачен мьюинками.

Джон спрятал очки во внутренний карман. «Порядок, — пробормотал он. — Ты берешь Гарета, а я вас прикрываю».

Дженни кивнула, чувствуя внутри некий холод, как бывало с ней в минуты, когда она пыталась сотворить заведомо непосильную для себя магию и заранее готовилась к худшему.

Они пересекли грязный двор (гвалт в доме усилился), затем Джон поцеловал ее и, повернувшись, влепил подкованный железом сапог в маленькую дверь.

Они ворвались внутрь, как разбойники, грабящие ад. Горячий влажный смрад ударил Дженни в лицо, и сквозь него — резкий медный запах свежепролитой крови. Шум стоял невероятный, после ночной темноты дымный огонь в огромном очаге показался ослепительным. Масса тел бурлила у двери напротив, тусклые блики отскакивали от маленьких стальных ножей, стиснутых влажными ладошками.

Гарет был прижат толпой к косяку. Он явно прокладывал путь наружу, но, добравшись до двери, видно, сообразил, что, прорвавшись к очагу, он неминуемо будет окружен. Его левая рука была обмотана для защиты какими-то тряпками, а в правой был пояс, пряжкой которого он хлестал мьюинков по лицам. Его собственное лицо, все в порезах и укусах, было залито кровью; смешиваясь с потом, она испятнала рубаху Гарета до такой степени, что казалось, будто у юноши перерезано горло. Безоружные серые глаза были полны ужаса и отвращения.

Напирающие мьюинки верещали как проклятые. Их было не менее полусотни

— все вооруженные маленькими стальными ножами и заостренными раковинами.

Ворвавшись вслед за Джоном, Дженни видела, как одна женщина кинулась к Гарету и полоснула его под коленки. Его ноги уже кровоточили от дюжины порезов, в башмаках липко хлюпало. Юноша пнул нападающую в лицо, и она отлетела в толпу — та самая старуха, которую едва не застрелил Джон.

Молча Аверсин рванулся во вздымающуюся смердящую толпу. Дженни кинулась вслед, прикрывая ему спину. Кровь брызнула на нее после первого взмаха меча, а гвалт вокруг стал вдвое громче. Мьюинки были маленьким народцем, хотя некоторые из их мужчин достигали роста самой Дженни. Не в силах рубить эти бледные вялые личики, она била древком алебарды во вздутые маленькие животы, и мьюинки катились, падали, задыхаясь рвотой и кашляя. Но их было слишком много. Перед боем Дженни подоткнула свои выцветшие юбки до колен и теперь чувствовала, как в голые щиколотки вцепляются руки упавших. Один мужчина ухватил тесак, лежащий на каменном столе среди прочих орудий мясника, и попытался искалечить ее. Удар алебарды раскроил ему лицо от скулы до нижней челюсти. Мьюинк закричал, и рот его зиял, как вторая рана. Запах крови был повсюду.

Пересечь комнату было делом нескольких секунд.

— Гарет! — взвизгнула Дженни, но он замахнулся на нее ремнем — ростом она не слишком отличалась от мьюинков, вдобавок юноша был без очков. Дженни отбила удар алебардой, пояс намотался на древко, и она вырвала его из рук Гарета.

— Это Дженни! — крикнула она, в то время как меч Джона летал вокруг, обрызгивая теплыми каплями. Схватила юношу за худую кисть и потащила его вниз по ступенькам, в комнату.

— Теперь бежим!

— Но мы же не можем… — начал он, оглядываясь на Джона, и она толкнула его к двери. После мгновенной борьбы (не хотелось выглядеть трусом, бросающим своего спасителя) Гарет все-таки побежал. Пробегая мимо стола, он прихватил с него мясницкий крюк и теперь отмахивался на ходу от лезущих бледных лиц и тычков крохотных стальных лезвий. Три мьюинка охраняли дверь, но с визгом шарахнулись от длинного оружия Дженни. Она слышала, как сзади визжащий гвалт взвился в диком крещендо. Джон снова был в меньшинстве, и желание драться рядом с ним потащило Дженни назад, как волосяной аркан. Но она только рванула дверь и поволокла Гарета бегом через низину.

Гарет уперся в страхе.

— Где лошади? Как же мы…

Для своего роста Дженни была очень сильной. Она толкнула его, чуть не опрокинув.

— Потом спросишь!

Уже маленькие фигурки набегали, спотыкаясь, спереди из темноты леса. Ил под ногами присасывал подошвы, а она тащила Гарета к тому месту, где ей одной были видны три лошади. Дженни услышала его изумленный вскрик, когда они, разрушив заклятие, подбежали к животным вплотную.

Пока юноша вскарабкивался в седло Молота Битвы, Дженни взлетела на Лунную Лошадку, схватила повод Оспри и, пришпорив, бросила коня к дому, разбрызгивая грязь. Пронзительно, чтобы перекрыть визгливый гвалт внутри, она крикнула: «ДЖОН!» Минуту спустя клубок тел извергся из низкой двери, как свора повисших на медведе собак. Белое сияние ведьминого огня выхватило из темноты меч — дымящийся и мокрый по самую рукоятку, лицо Аверсина, залитое своей и чужой кровью, клубы пара от прерывистого дыхания. Мьюинки висели на его поясе и руках, пытаясь прорезать или прокусить кожу доспеха.

С визжащим воплем нападающей чайки Дженни налетела на них, ударив алебардой, как косой. Мьюинки рассыпались, шипя и мяукая, и Джон, стряхнув последних, кинулся в седло Оспри. Крохотный мьюинк метнулся за ним и вцепился в стремя, пытаясь ударить всадника в пах маленьким ножом из заостренной раковины. Джон взмахнул рукой (шип на браслете угодил мальчишке в висок) и смахнул мьюинка, как смахнул бы крысу.

Дженни резко развернула коня и погнала его в конец низины, туда, где Гарет все еще взбирался на спину Молота Битвы. С точностью цирковых наездников она и Джон подхватили поводья мощного гнедого мерина с двух сторон, и все трое канули в ночь.

— То, что надо! — Аверсин обмакнул палец в лужу дождевой воды и стряхнул каплю на железную сковороду, опасно покачивающуюся над костром. Удовлетворенный шипением, примял ком кукурузного теста и шлепнул получившуюся лепешку на раскаленную поверхность. Затем поглядел на Гарета, изо всех сил старающегося не закричать, пока Дженни лила ему на рану жгучий настой календулы. — Теперь ты можешь сказать, что видел Аверсина Драконью Погибель улепетывающим от сорока недомерков.

Его перевязанная рука утрамбовала еще одну лепешку, и серый рассвет отразился в стеклах очков, когда он ухмыльнулся.

— Они за нами не погонятся? — слабым голосом спросил Гарет.

— Сомневаюсь. — Аверсин снял кусочек теста с шипастого браслета. — У них сейчас своих мертвецов хватает — ешь не хочу.

Юноша сглотнул, борясь с тошнотой, хотя сам видел орудия, лежавшие на столе в доме мьюинков, и не сомневался в том, что они могли для него означать.

По настоянию Дженни после бегства они перенесли лагерь подальше от пещерной темноты лесов. Рассвет застал их на краю болота. Покрытая ледяными рубцами вода среди черных камышей отражала стальное небо.

Дженни работала холодно и устало, налагая заклятия на лагерь, затем раскрыла свою лекарскую сумку, поручив Джону заняться завтраком. Гарет порылся в своем багаже, ища искривленные треснувшие очки, чудом выжившие в памятной битве среди руин на севере, и теперь они косо и печально сидели на кончике его носа.