– Доброе утро, госпожа председательница, – сказал он, устраиваясь в седле. – Доброе утро, квестор Проун.

Глаза у вдовы сделались, как чайные блюдца, но она справилась с собой замечательно быстро и ничем больше не показала, что во внешнем виде ее чиновника что-то не так.

– И вам доброго утра, квестор Ренфорд.

Проун не произнес ни слова. Вдова вскинула руку и пришпорила лошадь. Ареопаг двинулся в путь. Отец Энге дернул себя за бороду и, поклонившись всем разом, прокричал, что кобылку следует освободить, а ее груз – разметать по чистому полю.

Трое уоринсфордских стражников убыли восвояси еще вчера, и теперь караван возглавляла стража, отряженная Тарпеей. Поскольку Кроссрод-Фэ своего знамени не имел, серое знамя герцога в одиночестве развевалось над лентой дороги, успевшей подсохнуть после дождей. Госпожа Саффиан и Проун молчали, Лайам помалкивал тоже. Ему надоело выступать в роли просителя, он ожидал, когда вдова сама соизволит обратиться к нему. День был прекрасен, солнышко пригревало, свежий ветерок доносил до путников запах хвойных чащоб.

Через час, впрочем, молчание стало гнетущим, и Лайам подумал – не сам ли он в том виноват? Председательница по-прежнему хмурилась, упорно не собираясь его замечать. Может, вдова злится на то, что он рассмеялся во время вчерашнего заседания? Лайам задумался, но потом отмел эту мысль.

«Нелепо третировать человека из-за такой ерунды!» Он прокашлялся.

– Госпожа Саффиан, удалось ли вам просмотреть отчет по дипенмурскому делу? Помните, у нас с вами был о том разговор?

Она несколько мгновений холодно на него смотрела, затем снова перевела взгляд на холку коня.

– И что же?

– Там кое-что меня озадачивает.

– Я еще не прочла этот отчет, но квестор Проун снимал с него копию. Квестор, вы не заметили в тексте каких-либо странностей?

– Нет, госпожа председательница, – пренебрежительно отмахнулся толстяк. – Мне показалось, что все там предельно ясно.

«Ну, если это предельно ясно, то ты совершенный болван», – подумал Лайам, но постарался взять себя в руки.

– Что ж, у меня, как видно, мало опыта в подобных вещах. И все же, квестор, вас разве не удивило, что ключи от пещеры оказались у столь далеких друг от друга людей?

– Кое-какие сложности, конечно, имеются, – ответил Проун, явно подчеркивая, что эти сложности кому-то не по зубам.

– Значит, все не так уж и ясно? – Лайам не удержался и добавил в свой тон каплю сарказма, но Проун проигнорировал попытку его зацепить. Он просто пожал плечами и обратился к вдове.

– Сложности политического характера.

– Я знаю, – ответила та, словно и впрямь знала что-то такое, чего Лайаму вовек не постичь. – Я знаю об этих сложностях, квестор Проун. Дело весьма щекотливое, задевающее интересы его высочества, и потому, квестор Ренфорд, мне кажется, что вы рановато нацелились на него. Я решила дознание по Дипенмуру поручить квестору Проуну. У него больше опыта в судейских делах, да и с герцогом ему доводилось общаться. – Заявление было столь неожиданным, что лишило Лайама дара речи, он вскинул брови и заморгал. – А мы с вами займемся рядовыми делами, – как ни в чем не бывало продолжала вдова. – Вам ведь надо на чем-то накапливать опыт, не так ли?

Лайам тряхнул головой, стараясь прийти в себя.

– Но я все же не понимаю…

– Герцогский двор – не арена для потасовок! – вмешался Проун, выглядывая из-за плеча госпожи Саффиан. – Не хватает еще, чтобы вы затеяли драку в самом Дипенмуре. Вам следует научиться себя вести!

– Драку? На что вы намекаете, квестор? Я ни с кем никакой драки не затевал.

Вдова усмехнулась – снисходительно и немного устало. – Ваше лицо, сударь, вас выдает.

Проун язвительно усмехнулся.

– Это видела масса народу. Вы дрались на гулянке, возле костра!

– Я не дрался, – ответил, поморщившись, Лайам. – Дрались двое пьяниц, а я их пытался разнять.

– А что, на это нет специальных людей? – ехидно спросил толстяк. – Квестор – не стражник, чтобы разнимать дебоширов. Он выше по рангу, хотя вам вряд ли понятно, о чем я сейчас говорю!

Лайам решил оставить без внимания оскорбительный тон толстяка, опасаясь сказать что-нибудь лишнее. Он в немногих словах стал объяснять, как было дело, но обращался при этом только к вдове. Та выслушала его внешне спокойно, однако по ее лицу было видно, что корм идет не в коня. Когда рассказ завершился, женщина, покачав головой, заявила:

– Квестор Проун прав. Вам следовало всего лишь приказать стражникам остановить драку, и ничего бы не произошло. Нет, квестор Ренфорд, вы, в своем роде, замечательный дознаватель, однако ведете себя опрометчиво и постоянно пытаетесь бежать впереди лошадей. Чего-чего, но трезвости и здравомыслия вам явно недостает. Вы прежде действуете, а думаете потом – и постоянно встреваете в сторонние свары. – Она помолчала, словно предоставляя ему возможность что-то сказать, но он не нашелся с ответом. Вдова, выждав какое-то время, заговорила опять: – Вы еще молоды, а потому не считаете нужным блюсти ни собственное достоинство, ни достоинство ареопага. Я не сомневаюсь, что со временем вы изживете свои недостатки, но сейчас в Дипенмуре мне не нужна горячая голова, мне нужен человек рассудительный и деликатный.

«Рассудительный и деликатный». Лайам вздохнул.

– Как прикажете, госпожа председательница, – процедил он сквозь крепко сжатые зубы. – Если квестор Проун проявит любезность и выдаст мне вечером необходимые документы, я буду ему очень признателен. А свою копию изымаемого у меня дела я могу вернуть вам сейчас.

– Незачем, – торопливо ответил Проун. – Раз уж вы говорите, что там что-то напутано, оставьте ее себе. Я сниму еще одну копию с оригинала.

– Отлично, – улыбнулся Лайам. Улыбнулся по-волчьи, шевельнув лишь уголками губ. «Только на этот раз постарайся писать поопрятнее, жаба!» Он был уверен, что всю эту кашу заварил именно Проун. Это он что-то наплел председательнице ареопага. А та пошла у него на поводу. «Горе все-таки помутило ее разум. Не стоило ей становиться во главе выездного суда!» – Если вы не против, я немного проедусь.

Не дожидаясь ответа, он пустил Даймонда рысью, затем перевел в галоп и стрелой понесся вперед, обгоняя стражу и удаляясь от каравана.

Обида жгла его долго, кошмарно долго. И может быть, потому, что Лайам находил в этом чувстве какое-то извращенное удовольствие. То отъезжая от медленно ползущего поезда, то вновь к нему возвращаясь, он измышлял разные способы мщения и составлял разгромные речи. Нет, вовсе не понижение в должности являлось причиной клокотавшей в нем ярости, а то, что они посмели щелкнуть его по носу. Придравшись к каким-то мелким проступкам и намеренно не замечая заслуг. Разве он тут упирается ради карьеры? Нет, у него есть достойное во всех смыслах занятие, но он на время решился оставить его. Он отправился с ареопагом, как доброволец, чтобы помочь бедной женщине, потерявшей супруга, справиться с делом, которое и не каждому-то из мужчин по плечу. И вот вместо слов благодарности он выслушивает какие-то поучения и краснеет, словно мальчишка, когда его принимаются школить!

Дважды Лайам крутился возле обоза, высматривая лошадку, которая так понравилась Энге, и всерьез собираясь последовать прощальному совету безумца. Всего-то и дел, что походя подрезать ремни! Слуги дремлют, никто ничего не заметит. Ох, как взовьется лишившийся тряпок индюк! К полудню его злость приутихла, и он понемногу начал входить в колею. «Ты причитаешь, словно герой дурной мелодрамы. Ренфорд Много-о-себе-понимающий уязвлен!»

Есть, в конце концов, в жизни кое-что поважнее уязвленного самолюбия. Дело ареопага – вершить правосудие, а не кого-то там ублажать. Раз уж ему выпало заниматься рутинной работой, значит, следует засучить рукава. Каждый ищущий справедливости ее да обрящет. Истинное правосудие не разбирает, где мелко, где глубоко. «Даже Эласко не выразился бы высокопарней!» – усмехнулся Лайам и обратился мыслями к госпоже Саффиан.