Бежарс (в бешенстве).А, шалый юнец! Ты мне заплатишь за все, я тебя вызываю на дуэль!

Леон (быстро).Я готов.

Граф (быстро).Леон!

Графиня (быстро).Сын мой!

Флорестина (быстро).Мой брат!

Граф.Леон, я запрещаю вам… (Бежарсу.)Вы недостойны той чести, которой вы требуете: не так должны кончать свою жизнь люди, подобные вам.

Бежарсмолча выражает свое бешенство.

Фигаро (удерживает Леона; живо).Нет, молодой человек, ни шагу дальше. Ваш батюшка прав. К тому же общество по-иному смотрит теперь на этот отвратительный вид помешательства: отныне во Франции будут сражаться только с врагами государства. Пусть он себе беснуется. Вот если он осмелится на вас напасть, тогда и защищайтесь, как от убийцы. Убить бешеное животное где угодно считается делом полезным. Но он не посмеет: человек, способный на такие низости, уж верно, так же труслив, как и подл!

Бежарс (не помня себя).Негодяй!

Граф (топает ногой).Оставите вы нас наконец? Пытка на вас смотреть!

Графиня испугана; Флорестина и Сюзанна ее поддерживают; Леон подходит им помочь.

Бежарс (стиснув зубы).Хорошо, черт возьми, я от вас уйду, но у меня в руках доказательство вашей черной измены! Вы просили разрешения его величества на обмен ваших испанских владений только для того, чтобы безнаказанно возбуждать недовольство по ту сторону Пиренеев.

Граф.Чудовище! Что он сказал?

Бежарс.Я донесу об этом в Мадрид. Я добьюсь конфискации всего вашего имущества хотя бы на том основании, что в кабинете у вас находится бюст Вашингтона.

Фигаро (кричит).Еще бы! Ведь доносчику — треть!

Бежарс.А чтобы вы не успели обменять владения, я поспешу к испанскому послу и попрошу его задержать грамоту его величества, которую должен привезти дипломатический курьер.

Фигаро (вынимая из кармана пакет).Королевскую грамоту? Вот она! Я предвидел удар. В секретариате посольства я только что получил на ваше имя пакет. Курьер из Испании уже приехал!

Граф поспешно берет пакет.

Бежарс (в бешенстве ударяет себя по лбу, затем направляется к выходу и, сделав несколько шагов, оборачивается).Прощай, безнравственное и бесчестное семейство! Сейчас вы без зазрения совести заключите омерзительный брачный союз между братом и сестрою, но ваша низость станет всеобщим достоянием! (Уходит.)

Те же,кроме Бежарса.

Фигаро (обезумев от радости).Пусть строчит доносы — это последнее средство, к которому прибегают подлецы! Теперь он уже не опасен: он окончательно разоблачен, положение у него безвыходное, ни впереди, ни позади у него ничего нет! Ах, господин Фаль, я бы закололся, если бы у него остались те две тысячи, которые он вытащил из кармана! (Вновь принимает серьезный тон.)Впрочем, он знает лучше, чем кто-либо, что и по рождению и по закону этих молодых людей нельзя считать родственниками, что они друг другу чужие.

Граф (обнимает его).О Фигаро!.. Графиня, он прав!

Леон (торопливо).Боже! Матушка! Значит, есть надежда!

Флорестина (графу).Как, сударь? Разве вы не…

Граф (в полном восторге).Мы к этому еще вернемся, дети мои, и, сохраняя инкогнито, посоветуемся с надежными, образованными и безукоризненно честными юристами. Да, дети мои, в определенном возрасте порядочные люди прощают друг другу ошибки и прежние слабости, бурные же страсти, которые проводили между ними резкую грань, уступают место нежной привязанности. Розина, — ваш супруг снова будет так вас называть, — пойдемте, отдохнем от треволнений нынешнего дня. Господин Фаль, оставайтесь с нами. Дети мои, пойдемте! Сюзанна, поцелуй своего мужа! И пусть у нас никогда больше не будет поводов для ссор! (К Фигаро.)Ты получишь от меня особую, вполне тобой заслуженную награду, а пока что я дарю тебе те две тысячи, которые Бежарс взял из общей суммы.

Фигаро (живо).Мне, сударь? Нет, пожалуйста, не надо. Чтобы я стал портить презренным металлом услугу, оказанную от чистого сердца? Умереть в вашем доме — вот моя награда. В молодости я часто заблуждался, так пусть же этот день послужит оправданием моей жизни! О моя старость! Прости мою молодость — она тобою гордится! За один день как у нас все изменилось! Нет больше деспота, наглого лицемера! Каждый честно исполнил свой долг. Не будем сетовать на несколько тревожных мгновений: изгнать из семьи негодяя — это великое счастье.

Перевод Л. Зониной.

Старик Ламот-Удар [57]выходил как-то вечером из Оперы,поддерживаемый своим слугой, и нечаянно наступил на ногу молодому человеку, который отвесил ему пощечину. Ламот-Ударответил на это со сдержанностью, поразившей зрителей: «Ах, сударь, до чего же неловко вам станет, когда вы узнаете, что я слеп!»Наш молодой человек, в отчаянии от своей необдуманной грубости, бросился к ногам старца, попросил у него перед всеми прощения и проводил домой. С того дня он оказывал Ламот-Ударузнаки самой почтительной дружбы.

Итак, выслушайте меня теперь, Лекуантр. Пока я был в Голландии, служа родине, вы, хоть я ничем вас не обидел, нанесли мне публичное оскорбление, по меньшей мере столь же чувствительное, как и то, что было нанесено Ламот-Удару. Я поступлю, как он; я не стану гневаться на вас за легкомыслие, надеюсь невольное, и удовольствуюсь тем, что покажу вам и всей Франции, сколь безупречно мое поведение и каков тот старец, которого вы оскорбили! Пусть Национальный конвент, выслушав обе стороны, решит, кто из нас двоих лучше выполнил свой долг: я — обелив гражданина, которого оклеветали, или вы, выразив ему свои сожаления легковерного обвинителя.

Предупреждаю вас еще об одном. С огорчением наблюдая последние четыре года, как повсеместно злоупотребляют пышными словами, подменяя ими в делах самых значительных точные доказательства и здравую логику, которые одни могут просветить судей и удовлетворить положительный ум, я сознательно отказываюсь от всяких ухищрений стиля, от всяких красот, к которым прибегают, чтобы пустить пыль в глаза, а частенько — и обмануть. Я хочу быть простым, ясным, точным. Самими фактами я развею наветы тех, чье корыстолюбие разбилось о мое чересчур достойное поведение.

Дело это по своей сути отчасти торговое, отчасти — административное, и если я, со своей стороны, внес в него большой патриотический вклад, а все, кто меня обвиняет, забыли о патриотизме и пошли на поводу у самых низменных интересов, это покажут факты.

И не станем начинать, как то слишком часто бывает, с вынесения приговора четырнадцати министрам, которые перебрасывали меня с рук на руки в течение девяти месяцев (и подумать только, что эту муку принял я, поклявшийся никогда не связываться ни с одним министром!). Остережемся, главное, выносить наш приговор в зависимости от того, что одни из них были назначены королем, а другие — Национальным собранием! Такой подход порочен! Мы будем судить их по делам, как хотели бы мы, чтобы судили и нас. В ту пору, по конституции, обе эти власти были законными. Вынужденный иметь дело поочередно со всеми, кто был назначаем на соответственные посты, по мере того как они занимали свои должности, я мог судить не о взглядах этих людей, которыми никто из них со мной не делился, но только об их поступках, которые в деле с ружьями либо способствовали общественному благу, либо наносили ему вред. Я воздам каждому по справедливости.