– Жирный пончик, дай талончик.
Возможно, это был сон, продолжение затянувшегося кошмара.
– А Лёва выйдет? – тонкий пацанский голосок раздался у самого уха. Говорили с надрывом, издеваясь. – Мячик захватит? Мне мячик нужен, футбольный, кожаный. Помнишь, все говорили, что он потерялся?
Выхин вздрогнул и плотнее закутался в спальный мешок. Развешенные над головой пододеяльники пропускали холодный ночной свет, и на его фоне медленно размазалась человеческая тень.
– Хватит бегать, – сказала тень. И тут же добавила другим, маминым голосом. – Понастроил непонятно чего. Стулья тебе зачем? Пододеяльники кто убирать будет? Разбирай немедленно.
– Это моя крепость. В неё никто не может сунуться. Никто плохой. – Шепнул Выхин и осёкся, закрыл рот ладонями.
Тень отреагировала на его шёпот, мотнула большой головой. Вдоль натянутой на спинку стула простыни вытянулись тонкие пальцы, дотронулись до ткани, провели по ней, будто проверяли на прочность.
– Хитрый, – сказала тень негромко, и Выхин узнал этот голос.
Где-то неровным хором заскрипели старые окна. По полу потянуло холодом, совершенно неуместным в августе. Холод коснулся щёк Выхина, его губ, забрался внутрь спального мешка.
– Выходи оттуда, – сказала тень снова маминым голосом, но уже без особой надежды. Длинные расплывчатые пальцы продолжали гладить ткань. – Скоро ужин, а ты до сих пор не разобрал эти свои поделки. Значок валяется какой-то. Влюбился что ли?
Выхин не ответил.
Тень вздохнула – так вздыхала мама, желая показать, что ей очень не хочется наказывать Выхина за какой-нибудь проступок. От этого вздоха ему всегда становилось стыдно и хотелось что-нибудь исправить. Маме и так сложно в жизни, а тут ещё он со своими проказами…
– Лёшка, выходи. Пора гулять, как договаривались.
На этот раз голос принадлежал Элке. Выхин мгновенно вспомнил, как она вот так звала его с улицы, крича на весь двор. Чтобы все поняли, что гулять с Выхиным не зазорно.
Но той Элки больше нет. Вместо неё взрослая странноватая женщина в армейских брюках.
– Вали отсюда, – пробормотал Выхин. – А не то…
– Что? Зуб мне выбьешь, как тогда? – снова знакомый голос. Дюха Капустин собственной персоной.
В ночной темноте легко можно было вспомнить его лицо, с размазанной по щекам кровью и разбитой, стремительно распухающей губой.
– Выйду, и выбью, – буркнул Выхин.
В голове бегали разные мысли. Сон сливался с явью, а настоящее с прошлым. От холода по телу побежали крупные мурашки. Натянутые простыни шевельнулись, потом пошли волнами, и в самодельную крепость ворвались запахи зимнего леса. Где-то закапала вода, хрустнула наледь, зашумела горная река. Та самая.
– Выходи, выходи, – голос Дюхи Капустина. – Разберёмся на месте. Или слабо?
Его подначивали, глупо и примитивно. Выхин закрыл глаза и позволил сознанию восстановить в памяти тот самый лес, поляну, где из-под тающего снега выползали на поверхность рыхлые рыжие холмики травы и валялись камни, изрисованные белыми ледяными линиями.
Всего лишь сон. Наваждение. Незваный гость остался в кошмарах.
Тень сопела, выжидая. В крепость ей не проникнуть.
– Убирайся, я всё равно не выйду, – пробормотал Выхин, не открывая глаз.
Он стоял на изломе поляны и смотрел, как люди-уродцы загоняют жирного пацана на лед, на скользкий край, позади которого - черная февральская река. Все смеются, улюлюкают, радуются. Только одна девочка не смеется, это Элка. Она серьёзная и сосредоточенная, а в руке у неё нож.
– Убирайтесь, – повторил Выхин тени и сну.
И вдруг стало тихо.
Ощущение чьего-то присутствия прошло. Выхин открыл глаза и увидел над головой натянутые простыни и желтоватый свет, проникающий сквозь них. Никого в квартире больше не было.
В самодельную крепость начала медленно просачиваться южная духота.
– Хрен вам, а не мяч, – сказал Выхин в пустоту. – Я не просто так столько лет убегал, чтобы попасться.
А про себя подумал: убегал, но не убежал. Вернулся туда, откуда всё и началось. Значит, пришло время собирать камни.
2.
Липкий сон его всё же одолел. В этом сне Выхин снова впервые оказался в Псыуфше.
Ему было четырнадцать с половиной, он соскочил со ступенек вагона на перрон и сразу же ощутил запах вокзала. Накинулись все эти масляные и бензиновые привкусы, аромат жаренной курицы и горячего кофе, сигаретного дыма и помойки. Водители такси, опять же, как голодные собаки оценивали высоченного пацана - напасть или подождать?
К нему подошёл неизвестный мужчина, протянул руку для рукопожатия:
– Привет, богатырь, где мамку-то потерял?
Это был Иван Борисыч, дядя Ваня, статный, широкоплечий, красивый. Он вытряхнул из недр вагона клетчатые сумки с вещами, два кожаных чемодана и потрёпанный торшер, следом выудил, будто на крючок, маму и успел поцеловать её усами, прежде чем поставил на перрон.
– Ну вот, доехали! Справились!
Выхин озирался. Никогда раньше он не выезжал за пределы своего родного городка под Мурманском. Там сейчас была зима, минус двадцать, а здесь – плюс два, голубое небо, огромное солнце, сверкающая наледь на окнах и капающие сосульки на козырьках крыш. За вагонами нестройно выстроились деревья, похожие на оловянных солдатиков в зелёных шапках. И ещё вдалеке – утопали в холмах треножные столбы электропередач.
Выхину сразу же сделалось жарко, он стащил куртку, оставшись в водолазке. Мама взяла его за руку. Дядя Ваня удивительным образом собрал весь багаж и поволок его.
– Добро пожаловать в Псыуфше, – на ходу говорил дядя Вяня. – Это по-адыгейски примерно означает «Холодный берег». Знаете почему? У нас тут две большие и очень холодные реки. Одна пересекает город на севере, а вторая на западе. Они даже летом холодные, я вас свожу обязательно. На улице плюс сорок, а в воде – плюс пять! Околеть можно в момент. Там, где обе реки уходят в горы, можно в августе наткнуться на лёд вдоль берега... А название адыгейское, потому что тут раньше все земли принадлежали адыгам. Лес их, море их тоже, горы эти, холмы. Тут много адыгейских названий, всего такого. Сначала уху непривычно, а потом нормально. Такой красоты никогда, наверное, не видели. Какие тут водопады! Какие пещеры! А дольмены? Знаете, что такое дольмены?..
Дядя Ваня ещё много о чём говорил, Выхин уже не помнил. Он так устал трястись в поезде, что хотел растянуться где-нибудь и нормально выспаться. Хоть на холодном берегу реки, хоть в адыгейских горах.
Со слов мамы выходило, что это никакой не город, а так, небольшое курортное поселение около моря. Спокойное и тихое, а главное – тёплое. Выхин думал о том, что увидит скопище одноэтажных домиков за заборами, сельские дороги, гусей и коров на обочинах. Однако же, дядя Ваня погрузил их в старенькие «Жигули» седьмой модели и вывез к многоэтажным домам вполне приличного вида.
– Микрорайон «Жемчужный», – весело сообщил дядя Ваня, припарковавшись у подъезда панельной пятиэтажки. – Новенький, четыре года назад построили. Детская площадка, супермаркет, всё по высшему разряду. Ты, Оленька, не думай, что в глушь какую-то заманил. Иван Борисыч слово держит!
«Оленька» звучало странно из уст незнакомого прежде человека. Так маму никто не называл. Впрочем, Леву Выхина долго готовили к приезду, объясняли. Мама рассказала ему, как познакомилась с дядей Ваней в санатории два года назад (помнишь, ездили в Сочи по путёвке с работы?), долго переписывалась с ним и решилась переехать на юг, пожить, притереться.
Папа Выхина к тому моменту уже давно и безвозвратно растворился в столице вместе с новой женой. Мама не то, чтобы расстроилась, а даже вздохнула с облегчением. Характерами они с папой не сошлись капитально. Она бойкая, болтливая, любительница путешествий, а он замкнутый и немногословный, проводящий много времени за книгами или перед компьютером. Выхин точно знал, что он в отца, и ему было комфортно по вечерам сидеть рядом с папой и поглядывать на экран монитора, на котором зеленые клыкастые орки строили оружейный завод.
