— Ты все делаешь прекрасно! И даришь удовольствие и сражаешься, но… я люблю одного мужчину и не могу принимать такие откровенные ласки от кого-то другого.

Молодец, Наташка, хорошо оправдалась… И гордость его пощадила и себя вознесла на недосягаемую высоту. Мужчины должны уважать верных девушек. Наверное, так… Не могла же я просто сказать, что струсила его мощных параметров и поостереглась заниматься этим интимным делом без должной защиты от всяких нежелательных последствий. Если меня как следует раздразнить, то одних его умелых пальцев точно оказалось бы недостаточно, и уж с размером бы я как-нибудь разобралась… потихоньку.

— Дакос… тебе, правда, лучше сейчас уйти!

— Тот, другой — римлянин?

Да, что он себе позволяет, я не обязана перед ним отчитываться… Раб… Я, конечно, не одобряю такое ограничение свободы и попрание человеческого достоинства, но раз уж попала в «чужой монастырь», надо следовать его уставам, говорить на понятном здесь языке.

— Это не твое дело! Я велела тебе уйти! Чего ты еще ждешь… Сам виноват, я просила тебя ко мне лезть? Я предлагала мирно поболтать, а потом разошлись бы по своим… э-э-э… клетушкам. Нет, радость он мне, видите ли, захотел доставить, я тебя просила о том? У меня есть жених!

Мои щеки горели, и еще кое-где было горячо и мокро, но мне сейчас хотелось остаться одной.

— Прости! Я думал, ты такая же, как они… Я ошибся… Прости меня, Госпожа…

Дакос низко поклонился мне, поправил на себе одежду и бесшумно вышел за двери. А я скомкала покрывало между ног и легла на бок. Мне очень хотелось довести дело, начатое фракийцем до конца, но не ублажать же себя самой, отказавшись от такого роскошного мужского экземпляра. Вот было бы глупо! Ах, если бы на месте гладиатора был Гай… если бы он назвал меня «цветком сердца», я бы сама его оседлала и мы поплыли бы вместе по волнам удовольствия… ничего не могу поделать с собой. Мне нужен этот солдат! Этот грубиян и молчун, этот синеглазый вояка с раненой душой… Гай… Марий… где ты сейчас и с кем…

Вдали с улицы вдруг послышались громкие мужские голоса и даже ругань. Кто-то еще приехал, наверно, желая посмотреть на завтрашнее кровопролитие. Пусть Дакосу повезет… он же никогда не проигрывает. Надо постараться заснуть и ни о чем не думать. Может быть, хотя бы мой дорогой Клодий сейчас всем доволен и радует свою Богиню не только стихами…

Мое утро началось ближе к обеду. Вялые, размеренные умывания и одевания, потом обильная трапеза в присутствии пяти полусонных матрон. На сей раз мы находились в триклинии — обеденном зале, где лежанки располагались буквой «П», а к ним были приставлены низенькие длинные столики со всевозможными яствами. Я закусывала сладкими булочками, руками брала мягкий творожный сыр и с тоской думала о том, что вскоре мне придется вернутся в домик Клодия на окраине Риме и опять считать каждый асс. А ведь я уже привыкла к тому, что еда сама прыгает мне в рот, а разбавленные вина льются розовыми и багряными реками.

Клодия все еще спал. Да что такое с ним делает по ночам эта знойная римлянка, что у него не хватает даже сил доползти до трапезной! Жив ли он, вообще… Э — э, нашла о ком переживать, ему всякие вкусности доставят прямо на ложе и заботливая Оливия сама положит ему на искусный язычок сладкий финик.

После плотного пиршества Хозяйка виллы предложила мне прогуляться в небольшом дворике, что был удачно затенен масличными деревьями. Женщине хотелось посплетничать, иначе зачем она опять завела разговор о Консуле, и что она хочет от меня разузнать… Или это обычное желание стареющей бездетной тетки свести кого-то и погулять на свадебном торжестве? Возможно и так…

— Любовный послужной список Каррона настолько безупречен, что уже давно пора внести в него коррективы. Значит, ты с ним еще не была?

— Увы! Я не собираюсь запрыгивать на него первой. Да и расстилаться перед ним мокрой тряпкой по первому его требованию тоже не хочу. Пусть он завоюет меня сам, он же военный. Только вот нужно ли ему это…

— Да-а-а… если незримые сети расставлены тонко и аккуратно, в них может попасться даже очень осторожный Зверь!

— Не собираюсь я ставить никакие сети, я уже не верю в победу.

— Ты рано сдаешься, Наталия. Пристало ли вести речи о поражении, проиграв всего одну битву… дерзай еще! Атакуй его снова и снова…

— Вы не зря столько лет были супругой Консула Публия Фракийского, вы многому у него научились… стратегия… тактика…

— А, может быть, он этому научился от меня, кто знает… Итак, ты желаешь получить Гай Мария, получить навсегда, привязать его браком и детьми! Благородная и труднодостижимая цель, но тем слаще будет триумф!

— А кто бы не желал такого великолепного мужчину? Он в самом расцвете зрелой красоты, у него прекрасное тело, завораживающий голос и взгляд, что заставляет мое сердце неистово мчаться навстречу ему. Но вот устроила бы его я в качестве жены, я ведь так мало знаю все ваши порядки и традиции. Я из другого мира… то есть, из другой страны…

— Ах, какие глупости ты говоришь, женщина! Думай лишь о своих удовольствиях и потребностях. А другие пускай приспосабливаются…

— Если бы ты сама кого-то любила, Оливия, ты бы желала тому человеку счастья, и самого лучшего спутника жизни. Ты бы менялась сама ради него и, смирив гордыню, наступала на горло собственным гадким привычкам. Ты бы хотела дышать ради него… Я не знаю, так ли именно я люблю Гая, да и люблю ли, вообще, но я хочу видеть его счастливым. Со мной или без меня… Но, конечно же, лучше со мной!

— Твои слова меня взволновали… я тебе даже завидую, ты еще умеешь думать о ком-то другом прежде себя… если, конечно, не лжешь… нет, ты еще чиста, как голубка. Я завидую тебя, Наталия, я уже так не смогу!

— Что бы я там не хотела, это всего лишь мои мечты…

— Так воплоти их в жизнь!

— Но, что думает об этом Гай Марий…

— Можешь спросить его сама, милая девушка, Консул Каррон еще ночью прибыл сюда и скоро присоединиться к вашей беседе.

Мы стремительно обернулись, чтобы увидеть позади нас двоих мужчин, что успели подойти незаметно:

— О, Септоний! Я рада тебе…

— Приветствую, Божественная! Но я слышал, ты заменила меня на какого-то болтуна? Это правда?

Пока высокий и худощавый, как палка, пожилой римлянин здоровался с Оливией, я, затаив дыхание, смотрела на Гая. Он едва улыбнулся мне уголками губ и мягко сказал:

— Я приветствую тебя, Наталия Русса. Вижу, тебе здесь нравится, ты выглядишь довольной и в твоих глазах нет больше тоски и страха. Так в каком же вопросе тебе хотелось знать мое мнение?

— «Как ты отнесешься к тому, что я хочу лечь с тобой в постель совершенно раздетой и заняться любовью… всяческими способами… и так и эдак… ммм… и даже так…»

Но вслух же я не могла это произнести! Я только смотрела на Консула с немым обожанием и молчала, что было для меня совершенно не свойственно. Выкрутиться из этой неловкой ситуации мне помогла Оливия:

— Мы обсуждали народные волнения близ Капуи. Говорят, там случилось восстание рабов и к ним примкнули гладиаторы нескольких школ Казилина. Кто займется усмирением этого сброда? Сенат уже решил, кому доверить самую грязную работу?

Ого! Восстание рабов… Я ничего такого не слышала, но не будет же Оливия сочинять, значит, ходят какие-то слухи. Нет, это не Спартак воду мутит, точно, не он… Спартака при императоре Тиберии еще не было, это другой борец за свободу. Бедняга! Сенат пошлет легион своих обученных головорезов и дело замнут. Но, услышав ответ Хозяйки виллы, Гай Марий заметно помрачнел.