За спектролитовым колпаком такси ракетировали к небу хрустальные башни.

– Эта?

– Да нет! Слепандя… Которая справа!

У кольцевого подъезда они остановились. Атомокар подождал, пока все выйдут, захлопнул дверцы и покатил на стоянку.

– Спать хочу… – сказала Марина, зевая, и вошла в пузырь лифтовой кабины.

– Скоро выспишься, – успокоил ее Глеб, мгновенным движением подхватывая оброненную Сегундо баночку кленового сиропа. – Не падать! Нам на какой?

– 89-й…

Дверцы чмокнули, запахнувшись, и ускорение мягко налило тяжестью два организма и один механизм.

– Надо будет со Спу обязательно маме позвонить, – сказала Марина. – Очень мне не хочется ее одну оставлять, а что делать? – Девушка вздохнула. – Я у нее до этого той осенью была. Какая там красотища! Осины и тополя прямо как золотые, а небо синее-синее. На Сангре-де-Кристо, на вершинах, уже снег лежал, а склоны темные – там тсуга растет, елки разные… Мы там оленя видели… и бобров.

На 89-м горизонте тяжесть схлынула, и лифт выпустил всю троицу на длинную галерею с прозрачными выгнутыми стенами, сходящимися вверху. За ними дрожало зарево огромного города. Чуть ли не весь Неревский конец простирался далеко внизу, мерцал и переливался, как разворошенные угли. На прозрачной крыше галереи калились красным огни энергоприемников.

– Ну, наконец-то дома! – простонала Марина и протопала в услужливо открывшуюся дверь. Тут же сработала световая автоматика.

– Куда положить вещи? – спросил невозмутимый Сегундо.

– Оставь пока здесь, – распорядилась Марина и скрылась в предбаннике. Через секунду она выглянула из-за двери. – Ты париться не будешь? – спросила девушка с надеждой.

– «Не будешь», – заверил ее Жилин.

– Тогда… там, наверху, есть ванная, – обрадованно сказала Марина, – а то я не люблю, когда кто-то ждет, мне это мешает.

– Парься, парься… – проговорил ласково Жилин, и девушка, белозубо улыбнувшись, исчезла за дверью.

Глеб с интересом огляделся. В огромной гостиной, вдоль трех стен которой тянулся балкон с красивой лестницей, ведущей на верхний этаж, ничего не было, кроме большущего камина, сложенного из камней, и поблескивающей панели компьютерного блока. На полу лежали коврики, сплетенные навахо, а все остальное было убрано, с глаз подальше, в зеркальные стенные шкафы – они смотрелись как одно огромное сплошное зеркало. Такая натура, рассудил Жилин. Не любит много барахла.

…Когда он – чистый, румяный, благоухающий – спустился в гостиную, из бани, лохматя распушившиеся волосы, вышла Марина – чистая, румяная, благоухающая. Изогнутые амфорой бедра, немыслимо тонкая талия, тугие чаши тесно поставленных грудей. Сердце Жилина бухнуло и забилось, как пойманное.

Переступая ровными ногами, сложив кулачки на груди, Марина подошла на цыпочках и прижалась к нему, горячая и гладкая.

– Красавица моя… – проворковал Жилин.

– Да, красавица я… – с удовольствием повторила Марина.

– Красоточка… – продолжал ворковать Глеб. – Красотулечка…

Он подхватил девушку под коленки и взял на руки, кладя пальцы на упругую грудь.

– Пусть он отвернется, – прошептала Марина, – а то я при нем стесняюсь…

– Сегундо, – строго сказал Жилин, – отвернись!

Кибер заворочался, а Глеб, больше всего боясь оступиться, обнял крепче свою драгоценную ношу и бережно понес наверх.

Перегрузка наседала, подступила боль в пояснице и затылке, и амортизирующая смесь зажурчала активней.

– Пятьсот тридцать секунд, – бесстрастно доложил компьютер. – Полет нормальный. Корабль вышел на орбиту.

Реактор заглушили, и тут же все незакрепленные предметы стронулись и всплыли. Частицы Гленна сыпанули сверкающими искрами, заплясали за крошечным иллюминатором, медленно потянулись от головной части к хвостовой.

– Бортинженер Громыко! – разнеслось по громкой связи. – Освободить пассажиров из амортизаторов!

Не дожидаясь бортинженера Громыко, Жилин сам сдвинул крышку и поморщился. Было такое ощущение, как будто его голову пытаются вытянуть из шеи – чувствовалось напряжение мышц под подбородком, тяжелели лоб и затылок, живот как бы подсасывало вверх… Изнывая от тошноты, Глеб переоделся в черный блестящий комбинезон, а на ноги обул тяжелые сапоги с магнитными подковками.

«Лучшее средство от хвори – поступать назло хвори!»

Бодрясь, Жилин выпорхнул в коридорный отсек и поплыл в рубку. В тесном коридоре сновал от каюты к каюте насупленный Громыко. Натужно сжав губы в улыбку, Жилин спросил:

– Как там мои кадры?

Громыко приветливо улыбнулся – и превратился в совсем-совсем другого, очень мягкого и доброго, немного даже наивного, душевного, робкого с девушками и неуверенного в себе человека. Вот почему, подумал Жилин, он вечно угрюм и неулыбчив. Прячется.

– Все в порядке, мастер, – сказал Громыко сиплым голосом и прочистил горло. – Одну девушку стошнило, но не сильно.

– Не шатенку, случайно? – осведомился Жилин.

– Нет, черненькую такую, – сказал Громыко, – со стрижкой.

«Хорошо, хоть не Маринку, – подумал Глеб. – Бедная Рита…»

Уступая друг другу, Жилин с Громыко чуть было не сшиблись – бортинженер проплыл у потолка, а главный киберинженер поднырнул под него и через узкий колодец проскользнул в рубку.

В рубке было жарко. На месте старшего пилота сидел Максим Гирин, огромный и светловолосый, похожий на добра молодца из сказок. Зевая, он вычитывал курс-пакеты, бегущие по экрану бортового компьютера. Тишина стояла библиотечная. Негромко посапывал климатизатор. Чем-то шелестела контрольная система. В голубых окошечках мельтешили зеленые синусоиды, ровно держали свет мелкие экранчики табло. Жилин постучал по люку.

– Кто-то мне место обещал…

– Заходь, – добродушно пробурчал Гирин. – Что, погано?

– Нормально, – проворчал Жилин, неуклюже суясь в ложемент. Крепления с мягким щелчком зафиксировали его тело. – Потерплю уж как-нибудь…

– Гадство… – прогудел Максим. – Такое чувство, будто стоишь на голове и вся морда кровью набрякла…

Он возложил мощные длани на пульт и вперился в экран телепроектора. Все шло штатно.

Корабль медленно проползал над ночной Евразией. Внизу четко выделялись автострады, разрезавшие Сибирь на квадраты и прямоугольники, огненным бисером смотрелся Северный Пояс городов, блестели под Луной реки, Урал весь затянуло полосами облаков, и громадный Екатеринбург просвечивал сквозь них оранжево-красным пятном.

– Здесь «Коча», Земля – орбита, первая зона, – пробасил Гирин в бортовой радиофон. – Здесь «Коча», Земля – орбита, первая зона! Вызываю Спу ПАЛ. Прошу финиша на Спу-1 «Промежуточной».

– Станция ПАЛ к «Коче» Земля – орбита, – немедленно отозвалась Главная диспетчерская. – Переходите на монтажную орбиту, финиш сектор 3-Ц. Конец.

– Принято…

Жилин осторожно вытянул ноги (не задеть бы чего…) и опять повернулся к экрану. Там, справа в углу, выглядывало кружево раскрытой антенны. Земля была еще погружена во мрак, небо с его немигающими звездами тоже чернело непроглядной темнотой, а вот антенное устройство уже сияло слепяще белым светом. Корабль выходил из тени.

Край Земли очертился отчетливой темной линией, на угольно-черном небе проявилась полоса глубокой, чистейшей голубизны и начала блекнуть. Выше, обрамляя круглящуюся Землю, занялся красный зоревый серп, разгорелся до ярого желто-золотого колера и стал горбиться, вспучиваться, набухать – всходило Солнце.

– «Ариес-4», Луна – Земля, – подключился к каналу чей-то высокий, звонкий голос. – «Ариес-4», Луна – Земля вызывает Спу ПАЛ! Схожу на заправку сектор БОП, схожу на заправку сектор БОП, резерв один ноль два. Прием.

Зеленый огонек вызова потух и загорелся снова.

– «Хиус-8», Меркурий – Земля, «Хиус-8», Меркурий – Земля, нахожусь в секторе 8-Е…

– Спу ПАЛ «Ариесу-4», Луна – Земля. Заправка сектор 8-Ц, база Пи-Эл 13. Конец.

Пролетели над Камчаткой; очень темный поначалу, черный, как тушь, океан постепенно светлел, принимал хмурый свинцовый оттенок. Было интересно наблюдать, как между ночью и днем быстро перемещалась сероватая кайма сумерек – облака над нею теплились нежным розовым светом.