– Ничего… – прохрипел Эдик, – ничего… я тебе устрою ускорение…

Закрыв сборку, Эдик поплелся в вакуум-отсек. На его счастье, комплект скафандров был полон. Скваммер стоял на своем месте – огромный яйцевидный корпус, две ноги-тумбы и четыре толстые руки. Скваммер был незаменим для монтажных работ в открытом космосе, для сборки Спу и прочего космического хозяйства вроде ангаров. А если бы потребовалось починять танкер в рейсе, в отрыве от баз и ремонтных станций, то без скваммера просто не обойтись. Впрочем, это Эдика как раз и не интересовало. Главное, что у скваммера имелись собственные двигатели и мощная СЖО.

– Это главное, – кряхтел Эдик, снимая броню. – Главное, понятно?.. Самое что ни на есть…

Он отворил дверцу в корме скваммера и залез внутрь. Протестировал системы, активировал и зашагал к выходному люку, чувствуя себя как лягушка в футбольном мяче. Разучился ты, братец, скваммеры водить… Когда же он в последний раз залезал «в утробу»? На практике, на третьем курсе. Да какая разница, господи, куда залезал, когда залезал…

Внешний люк отошел в сторону, Эдик дождался, пока двигатели смолкнут, и шагнул в пустоту. Страховочный фал он не привязывал, поскольку обратно на борт не стремился. Внизу прокатывался огромный шар Марса – шли над долиной Маринер. Видно было плохо, все застилала муть, а над Олимпом висела ячеистая облачность.

Отдалившись на безопасное расстояние, Эдик вызвал танкер. На маленьком экранчике монитора возникла зеленая морда Локи.

– Здорово, гоблин! – сказал Эдик. – Как твоя хреновая жизнь? Что, драпаешь, зайчик-побегайчик?

Локи бешено взглянул на него и продолжил ожесточенно жать на клавиши.

– Да не старайся ты так, – усмехнулся Эдик. – Все равно не поможет. Я перепрограммировал киберпилота, он больше не принимает сигналов из рубки. Теперь он даже меня не послушается…

– Ты!.. – Локи задохнулся.

– Я, – скромно сказал Эдик.

– Что тебе надо? – проскрипел Локи. Глаза его то сжимались в щелки, то расходились в круглые копейки.

– Мне? – развлекался Эдик. – Как тебе сказать… Много чего. Хотел вот тебя пришлепнуть, да не вышло. Вот решил еще разок сдать карты и сыграть по новой. А теперь слушай меня внимательно. Я переименовал этот танкер в «Алькатрас». Догадываешься? Сейчас поймешь… Очень скоро двигатели сработают и придадут тебе ускорение. Разгонят танкер до двухсот семидесяти трех километров в секунду и выключатся. И полетишь ты, друг сердечный, прямо к Альфа Кассиопеи. Дошло? Ты приговорен, чучело. Привыкай к боту, осваивайся – это твоя персональная тюрьма! А когда сдохнешь, бот станет твоей погребальной ракетой. Каждую секунду ты будешь удаляться от людей на двести семьдесят три километра. Два раза в день белковый синтезатор будет выдавать тебе порцию концентрата– противного, безвкусного, но зато питательного и пол-литра дистиллированной воды – рецикл, конечно, но ничего, пить можно. В шесть утра по бортовому времени комп тебя разбудит, а в одиннадцать сыграет отбой. И это все, что тебе светит в жизни – концентрат и сон. И масса свободного времени.

– Нет! – выкрикнул Локи. Он сжался в командирском кресле и зыркал оттуда, как из паучьей норки, еще не веря в случившееся, но ужас понемногу овладевал психократом, пробирал могильным холодом безысходности.

– Да! – отрезал Эдик. – Посмотри на меня, – медленно проговорил он, – внимательно! Я – последний из людей, кого ты видишь в своей жизни. Недели через две твой бот пролетит в зоне станции «Эклиптика-1», потом, возможно, тебя разглядят в телескоп со спутника «Комета-17» – это в Облаке Оорта… Именем человечества– ты уж прости за такой пафос! – я приговариваю тебя к пожизненному заключению. Пока!

– Верни бот! – завизжал Локи, брызгая слюной. Лицо его сморщилось, костенея в гримасе ненависти. – Верни сейчас же!

Эдик покачал головой.

– Нетушки, – наслаждался он. – Лети – такая тебе мера наказания.

– Верни-и-и!

Эдик щелкнул выключателем, прервав нечеловеческий вопль хомо супера. Лишить Локи свободы – это полнаказания. А вот лишить его новой информации… Это для психократа будет сущим адом. Вот и пусть покорчится…

Иволгин сориентировал скваммер и включил движки на разгон. Впереди ярко отсвечивала точка «Беллоны». На экране заднего обзора Эдик уловил выхлоп – бледный, рассеянный конус горячего водорода. Продовольственный танкер «Алькатрас» отправился в свой вечный полет.

От комендатуры одна вывеска осталась, Оскар снял ее и спрятал – будет экспонат для музея. В комендатуре было пусто и тихо. Никто не орал по секторам подземного склада, не «гуртовал» заложников, не допрашивал уличенных в нелояльности. Сквозняк гулял по радиальным коридорам, шелестя гербовыми бумажками с серпом и молотом, вея жеваными шторками, качая бело-зелеными листьями чахлой дифинбахии в вазоне-ящике, полном окурков.

Ополченцы – все в угнанных Антоном БК – рассыпались и прочесали сектора от нижнего горизонта до верхнего, но нашли только голодного чумазого кота. С хриплым мявом кот бросился к людям, те ему выделили по кубику витаминизированного желе, и животное ошалело от привалившего счастья.

– Выдвигаемся на дом-город, – скомандовал Жилин. – Поведет первая группа. Вторая и третья держатся позади нее на дистанции десять метров. Вторая – слева, третья – справа. Вперед.

Под куполом Соацеры сгустилась тишина – со стороны Завода стройматериалов не доносилось обычного шипения. Не было слышно детских считалок и визга с синих полей у дома-города – качели и горки пустовали, никто не прогуливался с коляской, роботы-няни торчали столбиками, будто суслики у норок.

Молчание казалось зловещим, а угрюмые башни отливали красным на закатном солнышке и кутались в траурные тени.

– Никольский, – спросил Жилин, – вы все здесь из одной башни?

– Да, у нас в Северной модули, вон в той, что слева.

– Аварийный вход имеется?

– Имеется, имеется! – заторопился кто-то из группы Никольского.

– Показывай. Начнем с Северной.

Группа Никольского во главе с командиром горячо одобрила решение Жилина.

Ополченцы обошли высокий купол, выпирающий, как бастион, перебежали голубую поляну, прячась в мертвой зоне под туннелем-переходником, и уперлись в тамбур аварийного шлюза. По одному, сгибаясь в три погибели в БК, все проследовали в коридор Гагарина и выбрались к вестибюлю Циолковского – ни там, ни здесь никого и ничего. Тишина стояла мертвая и будила нехорошие предчувствия.

– Группа Колманова, – негромко сказал Жилин, – разблокирует модули отсюда и до Западной башни. Группа Ковальского займется Южной и Восточной. Группа Никольского пойдет со мной – поднимемся на верхние ярусы. Никого не выпускать, пока не пройдут фильтрацию!

Ополченцы разошлись. Жилин, Антон, Никольский и иже с ним втиснулись в четыре пассажирских и в оба грузовых лифта, поднялись до последнего, тринадцатого, яруса и прошлись по всем коридорам. Пусто.

– Куда все пурпуры делись? – удивился Антон.

– Знаешь, что бывает с тараканами на кухне, когда свет включишь? – ухмыльнулся Гирин. – Вот тут то же самое! По щелям разбежались, чмошники…

– Выпускаем людей, – распорядился Жилин, – и сходим на двенадцатый.

Никольский с Сугориным пробежались по коридору, отпирая двери жилых модулей.

– Выходите! Это ополчение!

Затишье неверия длилось недолго и сменилось нарастающими визгами и воплями, причитаниями и славословиями. Жилин поспешил увести ополченцев ярусом ниже. Та же история – ни одного пурпура нигде, бледные лица освобожденных заложников, и катится, катится вал радостного шума. Победа!

Когда Жилин спустился в вестибюль Циолковского, там было полно народу. Толпа взорвалась криками, завидев освободителей, но тут Колманов в бронескафандре, уже без головного сегмента, поднял руку, требуя тишины.

– Разрешите, – начал он, перекрывая остаточный шум, – разрешите общее собрание жителей планеты Марс считать открытым!