Жилин кивнул:
– Да уж… Смотри, муть какая. Пыль, что ли?
Горизонт затянуло плотной оранжевой дымкой.
– Пылевая буря, – кивнул Гирин. – Недельки через две и до Сырта доберется…
Атмосфера заметно помутнела, реденькие облачка – желтоватые пыльные, голубоватые углекислотные, серые снежные – обмахивали бот мгновенными промельками. Однообразная рыжая пелена затянула поверхность планеты. Красные тени ползали по ней, медленно сближались и расходились, завивались в спирали и разрывались на драные кучерявые лоскутья.
– Высота 25! – обронил Гирин. – Вот оно!
Корабль поднялся над волнующимся пыльным морем. На восток уплывали неверные дымчатые ленты «полярного воротника», а на севере клокотали аспидно-черные тучи, кудлатой папахой накрывая северную полярную шапку. Компьютер зазуммерил и выдал изображение на экран.
С тысячу километров в поперечнике или больше шапка была несколько сдвинута от полюса. Два куполовидных вздутия на ней разделялись широким Северным каньоном, прорезавшим ледники по диагонали. На белом фоне хорошо выделялись полосы уступов – они расходились винтом вокруг обоих вздутий.
– Ну, щас нам будет… – пробасил Гирин. Его пальцы на рукоятках побелели от напряжения, а вокруг сжатых губ образовалась тонкая белая линия.
– Начали спуск!
Планетолет сотрясся (Жилин чуть язык себе не прикусил). Скорым поездом наехала чернильно-черная стена. Пол встал дыбом и заходил ходуном. Мутные оранжевые полосы и черные клубы на экране перископа сплелись и закрутились бешеной каруселью. Бот дергался, как остервенелый мустанг, падал и подскакивал, заваливался набок и вовсе опрокидывался, словно бочка, катящаяся с горки. Вокруг, в бурлящей чернине, визжало и грохотало, дико ревели восходящие потоки, волоча за собой струи грязного пара и пыли, хлестали ветвистые молнии – и вверх, и вниз, – раздирая клокочущую черную рванину.
– Внимание!
Стремительно несущиеся облака разошлись, и в разрыве проглянула шапка, полосатая от ламин – уступов извилистой формы, где светлые пласты льда перемежались с темными лентами вытаивающей пыли. Было сумрачно, как в дантовом Лимбе.
– Ну, – выдохнул Гирин, – кажись, проскочили!
Корабль, будто соглашаясь, качнулся, и болтанка прекратилась. Теперь «Коча» спускалась вертикально.
– Сносит… – проворчал Максим и подработал левой рукояткой. – Да где ж эта чертова щелка?
Компьютер забубнил цифрами.
– Все, все, успокойся, – оборвал его Гирин, – вижу сам.
Жилин вытянул шею – на экран перископа косо вплывала «щелка» – Северный каньон, клином вбитый в слоеные ледники.
– Высота тысяча пятьсот метров, – гундел комп. – Тысяча метров… Пятьсот метров… Двести метров…
Стены дрогнули, и все стихло.
– База «Северный полюс», – услышал Жилин безразличный голос компьютера. – Ноль-ноль. Посадка закончена.
Пригнув голову, Габа шагнул на вторую палубу яруса «В». Мрачно было тут. Мрачно и неуютно. На потолке тлели аварийные лампы, мягкие стены пушились шерстистым инеем. В паре мест вздувались желваки смолопласта, затянувшие пробоины – кто-то хорошо постарался пробить корпус насквозь, и не один раз. А еще дальше, в багровом тумане, пол вставал дыбом, панели расходились, и в щели выпирали по-дикому скрученные трубы, неприятно походя на выпущенные кишки. Лопнувшие шпангоуты с ошметками настила просаживали облицовку, стягивая ее складками, и сдирали чешуйки биокерамики с внешнего корпуса. Да-а… Были схватки боевые…
Будто и не на Спу высадился, а на какой-нибудь межпланетный «Летучий голландец». И тишина…
Габа вышел в центральный транспортный терминал и потянулся почесать в затылке, но вспомнил о шлеме и скомкал непроизвольное движение. От терминала веером, вразлет, расходились четыре квадратных в сечении коридора, а влево загибала прозрачная трубчатая галерея, висящая над атриумом. Вдобавок ко всему наверх, к лифтам, уводил широкий пандус с исшарканными магнитными дорожками. Где ему искать агрегатный отсек, Габа даже не представлял себе, но два указателя, тускло помаргивающие под потолком, помогли ему сориентироваться: один зазывал к блокам мезоядерной станции, в зал отдыха, пункт связи и общий модуль, а другой – к жилым отсекам, медблоку и агрегатному отсеку. Определив свою траекторию, штурман зашагал по радиальному коридору – осторожно, по стенке, по стенке, – и почти тут же до него докатились мерные гулкие удары, колкий скрип и пронзительное шипение. Бой там идет? Или работа?
– Алё?.. – осторожно позвал Габа. – Люди! Вы где?
Шлем чиркнул о потолок и штурман пригнулся. Дальше стены коридора схлопывались, пожамканные и погнутые, органика на них трещала и шипела, пучась жаровыми пузырями. А в полу зияла грубо вырезанная дырища с оплывинами и потеками по краям.
– Алё!
– Кто?! Кто здесь? – в наушники прорвался чужой, сиплый от надрыва голос. – «Бора»?!
– А кто ж еще!..
– О-о! – завопил голос. – Ванька, наши! Щас мы… а вы где?
– А черт его знает! Тут, в полу, дыра!
– «Мыряйте» в нее! Там потолок, правда, провис, но ничего, пройти можно! Черт, я уж думал, вообще никто не придет!
– Ну, здрасте…
Габа отцепился от пола, доплыл до поворота и замер, как предки в старину замирали, высматривая льва-симбу. Тишь да гладь. Из осевого коридора, от централи управления, где засели пурпуры, не доносилось ни звука. Не шевельнется тень, не дрогнет отсвет. Габа бесшумно вернулся и «мырнул» в дыру.
Нижняя палуба повторяла верхнюю. Тем же коленом выгнутый коридор, та же цепочка красных фонариков. И изломки льда, кружащиеся в воздухе. Крупка, блестки, кристаллики, большие куски – переливчатые, сверкающие рубином, отсвечивающие мокрым улем, угрюмо кровенеющие и вспыхивающие ало-золотистым. Распихивая кувыркающееся леденье, Габа на карачках прополз под нависшими панелями потолка, сочащимися струйными дымками, меж стен, пошедших складками, и выбрался в коридорный отсек, примыкавший к энергомодулям.
– Стой! Кто идет?
Из ниши в стене высунулся худущий человек в сером комбинезоне техника и в теплом подшлемнике. Руки его неумело сжимали квантовый разрядник.
– Свои, – буркнул Габа. – Ты так больше не делай – не кричи и не пали в воздух. Бей сразу по ногам.
– Ну, ты мне щас наговоришь… – протянул дозорный, опуская дуло разрядника.
– Вот тебе и «ну»! Пока ты кричал, я тебя раз пять подряд смог бы пристрелить…
Габа демонстративно поставил «Биденхандер» на предохранитель и закинул на спину, в захват.
– Волков? – кивнул он на нашивку с фамилией, крепившуюся над карманом комбеза.
– Волков! Толя! – Дозорный переложил оружие в левую руку и протянул правую. Габа вздохнул – неисправим! – и пожал ее.
– Габа. Где все?
– А тут они! Пошли!
Они свернули в поперечный коридор и вышли в кубическую камеру, похожую на кессон.
– Пурпуры нас отбросили в нижние модули и заблокировали! Ты удачно попал… э-э… Габа, как раз с нашей стороны!
У входа в камеру стоял длинноволосый парень в гермошлеме. Обеими руками он держал квантовый пистолет, направляя железку дулом вверх. Гермошлем медленно качнулся, приветствуя вошедших, а левая ладонь похлопала по нашивке над нагрудным карманом, где значилась фамилия «Калитин». Габа молча пожал длинноволосому руку.
Напротив входного люка имелся другой, широкий и полукруглый, у самого пола. Из горловины торчали, подергиваясь, две ноги в серебристых «космических» сапогах, а рядом реял в воздухе инженер-контролер Одинцов. Сам он был в скафандре, но без шлема. Пол-лица инженер-контролера скрывалось под черным намордником кислородной маски, голова была обмотана белым стерильным эластиком.
– Пришли, Ванька! – закричал он, опуская маску. – Вылезай!
Давление воздуха в отсеке было столь мало, что крик его был еле слышен. Ванька неуклюже зашебуршился и раком вылез из люка. В руке он сжимал плазменный излучатель – не лучемет какой-нибудь, а фузионный рабочий инструмент, годный хоть для сварки, хоть для резки.
