Может быть, это исключение и случайность? Существует, например, версия, что одна из групп человекообразных приматов могла поселиться в районе с сильным радиоактивным излучением, например, в пещерах, и именно это излучение привело к началу мутаций. И с этой версией можно было бы согласиться, если бы не два серьезных возражения. Во-первых, на земле в один и тот же момент в разных районах мира жило несколько разных видов людей. И это не была какая-то «локальная группа приматов», но разные типы «вполне человечества», только разбросанные по разным концам земли, например, в Африке и Индонезии. Поэтому об «облучении локальной группы» речи быть не может, надо было «облучать» всех. Во-вторых, маловероятно, чтобы радиоактивное облучение привело к каким-то «позитивным мутациям» – практика показывает как раз обратное.

Теперь другой вопрос – а что конкретно должно было мутировать? И здесь ответы оказываются сами разнообразными и порой неожиданными. Некоторые из них уделяют внимание, казалось бы, мелочам, которые могли повлиять на весь процесс изменения жизни человека. Например, по одному из предположений, небольшие генные мутации привели к резкому уменьшению жевательных мышц, а это, в свою очередь, привело в конечном счете к изменению костно-лицевой морфологии и рациона питания. Это произошло около 2,4 млн лет назад. Мутации подвергся ген миозина, формирующий протеины. Именно он отвечает за сокращения мышц, определяет силу и размер жевательных мышц. У современных людей мутировавших ген миозина отличается от более ранних немутировавших генов макак и шимпанзе. Впрочем, ряд ученых, высоко оценив открытие, высказали сомнение, что лишь одна мутация могла привести к столь кардинальным изменениям и тем более – к «очеловечиванию» [429, 03, 2004].

До сих пор непонятно, какой набор генов должен мутировать и почему, чтобы, положим, шимпанзе превратилось в конечном счете в какой-нибудь вид человека.

А вот и другое возражение: обычно мутации приводят к ослаблению организма. Особенно те, которые происходят под воздействием радиации, изменения биохимического состава воды, грунта, пищи. Ни один вид животных не будет поддерживать мутировавшее «необычное» животное – его отторгнут, бросят, а может быть, и загрызут. Какие у нас есть основания предполагать, что, например, Человек умелый в Африке, или питекантроп на Яве, или, тем более, австралопитек должны сохранить жизнь своему мутировавшему сородичу? Да и как он может выжить в одиночку?

Практика показывает нам как раз обратное тому, что утверждают эволюционисты, – в живой природе серьезные мутации чаще всего приводят к смерти мутировавших особей, а небольшие «безопасные» мутации не могут закрепиться и передаться всему виду. Здесь – одна из основных проблем. Точнее, продолжение одной глобальной проблемы, которая заключается в поразительных нестыковках между теоретическими построениями и реальным положением вещей. И многое начинается с самой проблемы зарождения жизни на земле.

Чем же объяснял фантастическое многообразие живых видов на земле сам Ч. Дарвин? Он считал, что такое многообразие «базировалось на убеждении в том, что каждая новая вариация вообще и каждый новый вид в частности производится и поддерживаются тем, что они имеют некое преимущество над теми, с кем вступают в соперничество, за чем с неизбежностью следует вырождение менее удачливых форм» [95, 166]. В сущности, это и есть краткая формулировка принципа естественного отбора, который и приводит к изменениям видов.

Каким образом могут происходить подобные изменения? Рассмотрим здесь этот вопрос чисто теоретически. Прежде всего, в природе действует закон дивергенции, на который широко ссылается теория эволюции: два близких вида, обитающих на одном относительно замкнутом ареале, начинают приобретать в силу межвидовой конкуренции диаметрально противоположные черты. Ч. Дарвин, в частности, прослеживал этот процесс на стрекозах, живущих в условиях очень сильных ветров. На Галапагосских островах обитают либо длиннокрылые стрекозы, что позволяет им без труда держаться в воздухе при порывах ветра, либо короткокрылые, которые практически не летают. Таким образом, представители двух близких видов в условиях совместного обитания приобретают противоположные черты и занимают различные экологические ниши.

Этот процесс действует значительно быстрее, если близкие виды обитают на относительно ограниченной или изолированной территории. В этом случае идеальным условием для эволюции человека мог стать какой-нибудь остров или земля, отграниченная водной стихией и труднопреодолимыми реками. Так, шведский ученый Ян Линдблад высказал мнение, что сам процесс сапиентации (эволюции человека) мог идти на каком-нибудь острове или группе островов, которые мигрировали от Африки (где жил австралопитек) в Азию. При этом часть островов могла затонуть, поэтому и не обнаружено никаких переходных звеньев [423]. Процесс дрейфа материков и откалывающихся от них островов хорошо известен. Последствия такого «скалывания» Африки вдоль восточного берега мы можем наблюдать и сегодня: примеры тому – остров Мадагаскар, а также образование Великого Африканского рифта, проходящего по территории нескольких стран, в том числе Кении и Танзании. Возможно, что через несколько миллионов лет эта часть также «отчалит» от Африки.

Представители двух близких видов, занимающих один и тот же ареал, должны играть несколько различные роли, а поэтому не дают совместного потомства, либо их совместное потомство, в свою очередь, не может продолжать род. Так, мул, представляющий продукт скрещивания лошади и осла, не имеет потомства. Койоты и волки являются близкородственными видами и обитают вместе в некоторых регионах Северной Америки. Однако волки значительно больше по размерам, живут большими стаями и охотятся на относительно больших животных, например, оленей и американских лосей. По всем этим параметрам койоты представляют их полную противоположность. Они живут небольшими группами или вообще парами, охотятся на мелких животных, например, зайцев. Подобным же образом различаются родственные друг другу дикая кошка и рысь.

Действие закона дивергенции во всех этих случаях очевидно, хотя все различия между двумя видами здесь легко объяснимы. У одного вида усиливаются несколько черт, например, размер или формы организации, у другого – либо угнетаются, либо остаются на прежнем уровне, в результате чего два вида занимают близкие, иногда в каких-то аспектах пересекающиеся, но никогда не одинаковые ниши. Одновременно накапливание изменений внутри вида в силу конкурентной борьбы должно путем мутаций «перевести» часть популяции в другую экологическую нишу. И, таким образом, путем накопления и постепенного закрепления мутаций, а затем резкого скачка происходит образование нового вида.

Однако не столь просто обстоит дело с человеческой трибой, т. е. с австралопитеками и собственно людьми. Прежде всего, многие виды австралопитеков жили параллельно друг другу, пересекались на одной территории, были идентичны друг другу в структуре питания, причем такое взаимопересечение продолжалось миллионы лет. То же самое можно сказать об австралопитеках и живущих рядом с ними в Африке 2,5 млн лет назад Homo habilis – представителей Человека умелого. Они делили общую экологическую нишу (во всяком случае, обратного еще не доказано), и причин для скачка, например, от одного вида австралопитеков к другому и тем более к иному роду – роду Homo – не наблюдается. В Индонезии несколько одновременно живущих древнейших видов Человека прямоходящего делили общую нишу с человеком современного вида. И все это происходит в течение миллионов лет. И здесь мы сталкиваемся с очевидным противоречием: одни виды людей отнюдь не вытесняют другие. Что-то здесь в теории не работает.

Даже на первый взгляд противоречий в рассуждениях о процессе появления человека на земле немало. Их станет еще больше, когда мы внимательно посмотрим на то, какие же останки все же удалось извлечь из земли за последнюю сотню лет. Пока же определим место человека среди обитателей планеты так, как сегодня классифицирует это современная наука.