Предвечный спустился в душный каменный коридор, нестерпимо ярко освещенный несколькими фонарями, чей свет был направлен прямо в глаза входящим. Странные люди эти гвелли. Там, где надобность в освещении совершенно определенная, они предпочитают полагаться на свое никталопическое зрение; здесь же ядовито-оранжевые лучи просто сжигали сетчатку глаза. «Впрочем, кажется, эти лучи усиливают действие порошка кьяльрр, излюбленной отравы гвеллей», – припомнил Вейтарволд, щуря глаза. Из-за светового барьера вынырнул какой-то низенький тип и промямлил:

– Ты к старикану? Сверху сообщили. Пойдем, провожу. А то заблудишься. Или не к тем зайдешь, – многозначительно добавил он, подмигивая, хотя Предвечный на него и не смотрел. – Только он не в настроении. Хандрит, старый пердун. Он все время не в настроении. А сейчас – вообще. Он вчера последние бикеи прокутил. Верно, думает, у кого на жратву стрельнуть.

– Неважно, – сказал Вейтарволд.

Вскоре он оказался перед массивной дверью, на которой значился чей-то свежий кровавый плевок. Инфракрасный замок определенно испорчен, видны следы взлома. Под порогом валялось несколько обломанных передних зубов.

– Перед тобой вот к нему кто-то заходил, – словоохотливо пояснил низенький, – тоже не вовремя. – Дай два бикея! Я ж тебя проводил!

Вейтарволд машинально поднял рукав плаща, сверкнула золотая нить лейгумма… Конечно же в следующую секунду он смутно пожалел об этом. Крысиные глазки низкорослого проводника недобро сверкнули, и он тихонько попятился к стене, бормоча: «Ах, вот ты кто… Вот ты… Ну!» Он пятился так до самой лестницы, наткнулся на нее пятками и с размаху бухнулся задом на грязные каменные ступени. Он поднес ко рту ладони, сложенные лодочкой, и стал лихорадочно дышать на них, как будто ему было холодно. Потом вытер потной ладонью лоб и пробормотал:

– Так… Золотая нить… Аппарат марки «я знаю все». Ар-рант… непростая штучка… что же он так легко показал?.. Надо сказать ребятам!

Тем временем Вейтарволд уже вошел в дверь. Он открыл ее тычком ладони, и что-то хрустнуло. Конечно, он не придал этому значения.

…Хозяин словно ожидал его. Он торчал неподалеку от двери, уставясь на нее, а ллерд Вейтарволд без стеснения разглядывал его – точнее, ТО, что сделало со старым мудрым Халлиомом время.

Старый гвелль был длинным, костистым, с худой впалой грудью, которая то и дело показывалась под убогой мешковатой накидкой. Он мелко переступал на месте тощими кривыми ногами, на которых красовались чулки, натянутые до острых коленок. Он прогибался вперед и тряс кистью подогнутой к животу правой руки, перебитой много лет назад и усохшей.

И все это совершенно не сочеталось ни с его мощным, выпуклым черепом под гривой седых волос, ни с припухшими, красноватыми, но очень живыми глазами, ни с мальчишеской улыбкой. Ни с молодой и совершенно голой девушкой, которая расположилась на лежанке в углу, бесстыдно выгнувшись и поглаживая свою уже развившуюся грудь. У нее был тот особый оттенок кожи и те пропорции стройной фигуры, по которому Вейтарволд безошибочно вычислил ее происхождение.

– Что, старый греховодник, – невозмутимо произнес он, – ты уже перешел на уроженок славного Зиймалля, где любят выпить ничуть не хуже тебя, пивного бурдюка?

Халлиом склонил голову к плечу и поочередно закрыл сначала левый глаз, потом правый. Затем он посмотрел на Вейтар-волда странным косящим взглядом, не на Предвечного даже, а куда-то поверх его плеча. Но ллерд был совершенно уверен, что этот смехотворный тощий старик, пьяница и блудник, прекрасно видит его. Потом Халлиом обернулся и бросил девице:

– Прикройся, дура. Хотя нет. Ступай сюда. Видишь ее? – повернулся он к Предвечному.

– Разумеется, вижу, – размеренно ответил Вейтарволд, все так же подпирая головой притолоку.

– Она – моя. Улыбнись, милая, покажи зубки!.. А на что она мне? Я стар, я позвал ее сюда только для того, чтобы насладиться ее видом, потому что, увы, больше ни на что не гожусь. Я слишком долго прожил в постыдной праздности и увеселениях. Я пил вино, а вино и разврат пили меня.

– К чему это ты все говоришь, старик?

– Не перебивай! – сверкнул глазами Халлиом и топнул ногой так, что под ней треснула деревянная половица. – Не перебивай, пока я говорю! Иди сюда, девушка. Иди же.

Та, нисколько не смущаясь, соскользнула с кровати и приблизилась к Вейтарволду. Его ноздри поймали исходящий от нее аромат теплого, чистого тела и чего-то еще неуловимо нежного, эфемерного. Девушка даже приняла ванну, чтобы прийти к никчемному, рассохшемуся, как вот эта треснувшая половица, старикану… Значит, не так плохи его дела, как живописал тот коротышка.

– Видишь ли, у нее, кроме меня, долго никого не было, – продолжал старик с лукавой улыбкой. – Атеперьяне могу, так что рано или поздно найдется другой хозяин. Вот ты не хочешь ее?..

– Нет. Я по другому делу к тебе, Халлиом. Убери ее.

– Напрасно.,. Напрасно ты так. Я вижу, как она на тебя смотрит. Она согласна, чтобы ты стал ее хозяином хотя бы ненадолго. Она уже возбуждена, и я чувствую, как она увлажняется… как…

– Ну ты, старый приап! – рявкнул на него Вейтарволд. – Ты что, совсем выжил из ума?! Сатириаз на почве полового бессилия и пьянства? Девица твоя хороша, но я пришел не к ней, а к тебе! Я…

– Ладно, – отмахнулся гвелль. – Я поговорю с тобой. Иди, кукла, – сказал он девушке, а потом вдруг наклонился, лизнул ее с внутренней стороны бедра да еще ущипнул за налитую, в самом деле возбужденную, грудь. И по-мальчишески рассмеялся.

«А не тронулся ли он? – подумал Вейтарволд. – Только этого не хватало: был на Гвелльхаре ОДИН мудрец, и тот расхаживает по вертепу в непотребном виде и облизывает голых потаскушек, у которых мокро между ног».

Девица вышла. Вейтарволд, посапывая, смотрел в стену. Старый гвелль плотнее запахнул на груди свою накидку и сказал:

– Я тебя слушаю.

– Ты, конечно, не узнал меня… И немудрено. Я стал другим.

Халлиом вскинул на него свои красноватые глаза, и в них вспыхнули сухие искры. Гвелль запустил пальцы в свою белую шевелюру и произнес:

– Ты стал другим. Гм!.. Мои волосы стали седыми, иногда по утрам я встаю с постели, держась за стену, но моя память пока что при мне. Она не ушла со временем. Ты – Мнир, ар-рант-полукровка. А если точно, – он окинул посетителя взглядом с головы до ног, – ты БЫЛ им. Ты в самом деле стал другим.

– Да, ты прав, – с ноткой скрытого удивления ответил глава Совета Эмиссаров.

Старик вдруг поднялся со своего сиденья, обмерил шагами стену туда и сюда, что-то бормоча под нос, а потом вдруг стал пританцовывать, ставя перед собой то одну ногу, то другую. С его сухих губ сорвался смех:

– Да… ты. Ты! Ах, как давно я не забавлялся, ах, как давно никго не преподносил мне такой неожиданности! И те, те, внизу! Как бы они ползали сейчас, как жались бы по углам, как бы пересохли их глотки… и никакое пойло бы их не промочило!! Ну что… что тебе от меня нужно, Мнир-полукровка? Или называть тебя твоим нынешним именем? Зачем ты здесь… ллерд Вейтарволд?

На этот раз Предвечный остался совершенно спокоен. Ни единый мускул не дрогнул на его лице при заявлении, которого он ну совершенно не ожидал. По крайней мере, не ожидал сейчас. Он скрестил руки на груди и выговорил:

– А, тебе известно и это. Конечно, только ты мог распознать меня так быстро и так точно. А зачем это глупое представление с голой девчонкой? Маразм? Старческая блажь? Или?..

– Как знать, как знать! Твое семя… я говорю, твое семя – это власть, Мнир, и, быть может, большая, чем ТА власть, что дана тебе всеми твоими титулами, всей мощью вверенного тебе Звездного флота! Как знать…

– Ты о чем, старик?

– Глава Совета Эмиссаров, ох! – продолжал Халлиом, словно и не слышал вопроса высокого посетителя. – Можешь весь этот город смести с лица Гвелльхара одним своим словом, а? Удобная штука – власть, согласись? Правда? Ну, хорошо. Я догадываюсь, зачем ты пришел, отсюда и фокус с девчонкой. Это я так… ну говори, говори. Ведь серьезная должна быть причина, чтобы третье лицо великой Метрополии прибыло на Гвелльхар в одиночестве, без охраны… Ты правильно поступил. Говори.