– Ну да. С целой свитой! Первый секретарь горкома уже поскакал на задних лапках на прием. Подполковник Лосев наводит порядок у себя в части! Ученому типу, который живет в здешней гостинице, с утра принесли прямо в номер новый костюм. Хороший, из четырнадцатого ОАЗИСа… тьфу, югославский. Или даже итальянский. Хороший, в общем. А этих… с Аррантидо… вообще беспокоить боятся, чтобы, не дай бог, не пожаловались. Говорят, что они, эти двое, тут инкогнито… вызнают местные порядки, ищут, где нечисто. Говорят… из самого Высшего Надзора ариков!

Я встал и начал будить Рэма. Самое забавное, что он сам как раз ничего и не подозревает. Нужно подготовить его к этой роли, что ли!..

Но не тут-то было. К нам пришли раньше, чем я успел хотя бы растормошить Ррая, не то что рассказать, в какую переделку мы влетели и кого должны из себя теперь корчить. В дверь постучали, а потом открыли снаружи. Оказывается, накануне я и запереться забыл. На Аррантидо-то дверей никто не закрывает, на Гвелльхаре (где их принято запирать) я не был уже давно. А на Керре меня самого запирали. Вошли трое. Один – уже знакомый сьорд Комаров. Второй стоял у самых дверей, прикрывая выход, и его я особо не разглядывал, а вот третий… О третьем особо. Пухлый мужчина с лицом таким приятным, таким мягким, что не могу и представить, как бы он, к примеру, ругался или вообще говорил какие-нибудь гадости. В нем ни одного острого угла, все сглажено, все закруглено: голова, плечи, глаза тоже круглые и чуть навыкате, как у рэмовского кота (который в тот момент жрал мой завтрак, хвостатая скотина!). Жесты плавные, осторожные, словно он сначала пробует окружающее его пространство на ощупь, а уж только потом в нем продвигается. И голос, когда он заговорил, оказался соответствующим – как мягкое сдобное тесто.

– Доброго вам утра. Вы хорошо говорите на нашем языке? Я могу перейти на аррантский, если вы того пожелаете.

– Пожелаем, – пробурчал я.

Что-то голова побаливает, наверно, после этих зиймалльских пойл всех сортов. Так что и на родных гвелльских языках не все сразу уразумею, не то что на здешнем наречии…

Пухлый перешел на среднеаррантский, старательно выговаривая чужие, тщательно заученные слова:

– Меня зовут Антонен Ы Лакхк, я губернатор территориального субъекта, приписанного к ОАЗИСу номер двенадцать. В переводе на наши географические термины он именуется Средневолжской губернией, со столицей в городе Волгограде. Куда я немедленно вас приглашаю. В самом деле, вас можно понять, наверно, вы и не планировали сразу же выезжать в главный город губернии. Так что предлагаю оставить эту гостиницу и отправиться туда, где вам более пристало бы находиться.

И тут, на последней фразе этого губернатора проснулся Рэм. Не знаю, что услышал бедняга из всех его слов, только он подскочил на кровати, схватился за голову и начал стонать, причем – на местном наречии:

– А… за что? Нет, я понимаю… но у нас еще есть время заплатить по счетам!

– Уважаемый Рэмон, товарищ бретт-эмиссар Высшего Надзора, – Лакхк тоже перешел на родной язык, потом оглянулся и прижал палец к губам.

Честно говоря, тут мне захотелось вынуть «мымру» и завалить всех троих[44]. Вовремя опомнился, вспомнил, где нахожусь… А толстый губернатор, время от времени противно покашливая, продолжал:

– Простите, что я вас прямо так, в открытую называю. Но только и вы меня понять должны. Я за вверенную мне губернию радею всем сердцем, душой…

«Ну, – думаю, – теперь пока все органы не перечислит, – не успокоится». Я предложил троице немедленно выйти из комнаты, даже немного подтолкнул их в спины. Они на меня покосились, но ничего не сказали и вышли. Рэм продолжал что-то бормотать на жуткой помеси языков, из которой мне удалось выловить только то, что он совсем не хочет в тюрьму. Ну и каша у него в башке! Сел я рядом с ним и начал объяснять. Показал идентификационный знак этого злополучного типа Класуса… Неожиданно Рэмон развеселился. Правда, у его веселья такой рыхло-истерический привкус, как у моей старухи, когда она хохочет и обещает продырявить себе горло, чтобы не сносить больше такой скотской жизни.

– Так. значит, этот Класус летел на Зиймалль, чтобы инспектировать здешних воров и взяточников, которые находятся ближе к кормушке? – сказал Рэм. – А так как он летел вместе с нами, то конечная цель его командировки находится как раз тут, в Избавленных территориях двенадцатого ОАЗИСа? Возможно, даже в этой… как ее… губернии? Ну и ну! Какие совпадения!

– Старый Халлиом утверждал: нет ничего более закономерного, чем случайность, – говорю. И откуда я все это помню?..

– А кто такой Халлиом? Впрочем, какая разница… Теперь не это важно… Гм… да… раздери Троллоп мои кишки, как говорите вы, гвелли!.. Ну-ка, дай мне немного этого… зиймалльского напитка… Коньяку дай, говорю!

Я заметил:

– Говорят, что арранты быстро спиваются, потому что питие – это не их национальная забава.

– Ишь ты, какие умные слова выучил! Ну, ладно… Значит, они думают…

– Мне кажется, что тот тип, сьорд Комаров, вчера просто обшарил одежку, которую ты снял с Класуса, и нашел знак бретт-эмиссара. Отсюда и весь переполох.

Рэм выпил, и легкий румянец окрасил его щеки. Глаза заблестели веселее. Нет, его можно понять, теперь не нужно платить долг и не требуется жить в этих скотских условиях, а можно вытребовать себе что-то более приличное… Вот только ничто не дается просто так. С какой целью ехал на Зиймалль Класус? Все это должно быть вот в этой штуковине, которая сообщила о принадлежности нашего жмурика к Высшему Надзору! Интересно, умеет ли пользоваться ею Рэм?

– Разберемся, – заявил он. – Уф, ну хоть так все повернулось!

Я не стал убеждать его в том, что теперь наше положение куда опаснее, чем раньше. Что теперь он принужден будет выдавать себя за человека, которого убил. И что нам предстоит понять, с какой целью Класус вылетел на Зиймалль, а иначе мы будем быстро раскрыты, разоблачены. Раздавлены. «Синие» охотно займутся нами, а потом передадут… передадут… Мне никогда не приходилось бывать на Южном полюсе Зиймалля, я слышал только какие-то далекие перетолки о том, что там, на огромном и сплошь покрытом льдом континенте, находится главная пересыльная тюрьма планеты, Антарктический накопитель – громадный изрытый ходами слой льда, глубиной в два километра и размерами десять на тридцать. Здесь давят не тьмой и теснотой, как во многих других тюрьмах, а – пространством и яростным светом. На каждого задержанного – камера триста на триста метров и высотой – от десяти до двадцати. Стены обработаны крепежным средством, цементирующим и спаивающим молекулы льда. Они сплошь пронизаны световодами. Стены термостатичны, они позволяют поддерживать в камерах нулевую температуру: по местным меркам – это когда начинает замерзать пресная вода…

Это – для Рэма. А для меня уже блеснули красные глаза псов-тиерпулов по обе стороны светящейся алой тропы, ведущей в плавильную камеру смертников, камеру атомарного распыления…

Я повернулся к Рэмону и сказал:

– Ну что ж, у меня тоже появился шанс наконец-то пожить по-человечески…

Зиймалльский пункт Волгоград, Избавленные территории ОАЗИСа № 12

– За здоровье дорогих гостей! – провозгласил Антон Иванович Лапшин и поднял тонкий, приятно запотевший бокал.

Рэмон Ррай, свежий и ровно улыбающийся, сидел за роскошно сервированным столом между губернатором и его супругой, упитанной дамой средних лет, но совсем не средних амбиций и весьма высокого мнения о собственной персоне. У нее были мощные плечи (примерно раза в полтора шире, чем у Рэмона), белые и массивные. Тяжеловатое лицо и неожиданно маленькие глазки, напоминающие две изюмины, запеченные в хлебную лепешку. Супруга, Ирина Петровна, просила называть ее на аррантский манер Иейлль. Однако в сознании Рэмона имя Иейлль вызывало воздушные ассоциации с тонкой ажурной башней, тогда как Ирина Петровна напоминала тяжеловесный армейский корпус со стенами из железобетона, подмалеванный и подкрашенный перед приездом важного генерала. Рэмон Ррай старался не смотреть на то, как супруга губернатора расточала сладкие улыбки. Преимущественно он глядел на сидевшего справа от него Антона Ивановича, а также громоздящегося на противоположной стороне Гендаля Эрккина. Этот последний, облаченный в зеленоватый сюртук и причесанный, насколько позволяли его жесткие, десятки лет не укладываемые вихры, выглядел весьма прилично. Вместе с Рэ-моном Рраем они побывали в салоне, приписанном к Средне-волжскому обкому КПИТ, и там прошли через ряд процедур, в том числе и косметического свойства. Мастер салона даже умудрился обработать изуродованную щеку Пса так, что это выглядело благородным боевым ранением, а не страшным и безобразным ожогом кислотой.