Через своих разведчиков узнали мы, что организатором лжепартизанских групп был гауптман Зигфрид Франке, опытнейший провокатор, прибывший в Моравское СД из Восточной Пруссии.

Мы сменили тактику. Предупредили о провокациях своих помощников, находившихся на легальном положении. Заходя в села, призывали к бдительности все население. И стали следить за Франке, намереваясь покарать провокатора.

В ясный январский день тысяча девятьсот сорок пятого года гауптман приехал в одну из четницких станиц[13]. Когда он выходил из машины, наш товарищ, Конрад Шульц, опознал в нем сына прусского латифундиста Фрайхмана, в имении которого Конрад работал до ареста и отправки в концлагерь...

Ярослав Гавличек отхлебнул глоток кофе, осторожно поставил чашку на журнальный столик.

— Угощайтесь яблоками, — предложил Климов.

— Спасибо. Я хотел бы говорить дальше очень коротко. Подробности все есть в документах. Здесь, — капитан Гавличек слегка прихлопнул ладонью серую папку.

— Мы долго ждали выхода Фрайхмана из участка, чтобы свершить акт возмездия. Но он не вышел. А когда стало темнеть, туда крадучись пробрался недавно появившийся в селе фельдшер Антонин Клогнер. Еще через два часа в село к зданию полиции подошли три автомашины с эсэсовцами. Фрайхман уехал в их сопровождении. Нас было трое. Что мы могли сделать?

...Мы взяли Клогнера. Завязав глаза, отвели его в партизанскую землянку. Допрашивал предателя начальник разведки отряда Вацлав Ваниш. Замечательный человек, мой учитель, наставник... Два месяца спустя немцы схватили его и повесили. Вместе с ним погиб мой отец. Да...

У Ярослава дернулся кадык, дрогнула сигарета, зажатая в длинных тонких пальцах. Расслабив галстук, он продолжал:

— Клогнер оказался старым агентом абвера, сотрудничавшим с Фрайхманом еще в довоенное время. Он подтвердил, что Шульц не ошибся — под псевдонимом Франке действительно орудовал, зверствовал пруссак Фрайхман. Еще тогда, до Мюнхена, он занимался террористической и диверсионной деятельностью против нашей страны. Здесь, — Гавличек вновь коснулся папки, — есть копия протокола допроса Клогнера. Вацлав, очевидно, уже тогда думал о будущем, о возмездии за преступления против нашей Родины и сумел сохранить подобные документы в тайнике у одного из своих добровольных помощников-односельчан, который и передал позднее этот архив в Корпус национальной безопасности. А Клогнер был тогда по приговору партизанского суда расстрелян.

Ярослав Гавличек встал, теребя усы, прошелся по кабинету. Вновь опустился в кресло.

— Извините, я отнимаю у вас уже много времени.

— Судруг капитан, — Алексей Петрович тронул коллегу за плечо. — Я понимаю ваше волнение. Но возмездие придет, и скоро.

— Возмездие должно прийти. Сейчас документально установлено, что именно Франке — Фрайхман был организатором и непосредственным участником других кровавых преступлений. Да... Накануне победы, в апреле сорок пятого, он со своими подручными сжег деревню Лесковице. А ее жителей фашисты побросали в горящие дома... Он повесил в Седльце двадцать человек. Мы имели все основания внести Фрайхмана в списки военных преступников.

— Вы, Ярослав, давно занимаетесь его розыском? — спросил Климов.

— С тысяча девятьсот семидесятого года, судруг подполковник. После победы революции меня послали учиться. Стал юристом, работал в промышленности — у вас эта должность называется юрисконсультом. В органы государственной безопасности меня направили после событий тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, попытки контрреволюционного переворота в нашей стране. Может быть, это дело поручили мне и потому, что я лично соприкасался с как это сказать... деяниями Фрайхмана.

— Что ж, с нашим общим успехом! — Климов поднял рюмку. — Я думаю, вы задержитесь в Долинске до конца операции? А сейчас выполним формальности по передаче мне доставленных вами документов и отдыхайте. Знакомьтесь с нашим городом. Вечером мы еще встретимся.

Доктор Зигфрид Арнульф Штреземанн, плотно позавтракав в вагоне-ресторане, вернулся в купе. На станцию Долинск скорый поезд прибудет через четыре часа. Думать ни о чем не хотелось — все предусмотрено, случайностей не должно быть. Но думать надо. Хотя бы о том: «не опекает» ли его советская контрразведка.

Нет, ничего, что бы свидетельствовало об этом, Штреземанн не заметил. Кажется, за все время пребывания их делегации в Советском Союзе на него никто не обращал особого внимания. Подстраховывающий Штреземанна Гуго Шварцмайер того же мнения. Но, как говорят русские, береженого бог бережет.

Вот, кстати, кто их новый попутчик? В поезд сел в Петропавловске, забрался на верхнюю полку и спит. Спит ли? А может быть, следит за ними, подслушивает разговоры, анализирует поведение? Они, Штреземанн и Шварцмайер, конечно, ведут себя безупречно, но знать, есть ли слежка — очень важно. Как проверить, кто этот попутчик?

— По словам проводника, — сообщает Штреземанну Гуго, — в Долинске отличное пиво. Он клянется, что лучшее в Сибири.

— Не знаю, где производилось пиво, которое я пил в вагоне-ресторане, но и оно очень не плохое. Гуго, а не взять ли нам сюда несколько бутылок?

— Я с удовольствием схожу, — отвечает Шварцмайер.

Зигфрид Штреземанн тоже выходит из купе, оставляя дверь полуоткрытой. Стоит в коридоре у окна, задумчиво постукивая пальцами по поручню.

— Фрау Мюллер, — останавливает он проходящую мимо даму. — Я нечаянно видел, что на какой-то станции вы купили русское лакомство. Оно называется «се-меч-ки». Не уступите ли мне стаканчик?

Фрау Мюллер смеется:

— Вы знаете, герр Штреземанн, это действительно вкусно. И трудно оторваться. Но у меня от этого лакомства заболел язык.

Штреземанн высыпает в карман куртки стакан семечек, кладет на столик в купе фрау Мюллер десять пфеннигов и возвращается к себе. Вскоре появляется нагруженный бутылками с пивом Шварцмайер.

— Не пригласить ли нам к столу соседа? — говорит Штреземанн. — Вероятно, он уже выспался.

Гуго трогает за плечо лежащего на верхней полке мужчину. Тот ворочается, открывает заспанные глаза. Приветливо здоровается. Шварцмайер жестами показывает: спускайтесь, составьте компанию. Штреземанн на ломаном русском языке подтверждает приглашение:

— Ви уметь спать, — говорит он. — Ви уметь... э-э... тринкен пиво?

— Пиво? Умею, — говорит мужчина. — Но надо умыться.

Четверть часа спустя они сидят в купе дружной компанией. Разговор течет сумбурно — они плохо понимают друг друга. Попутчик достает из своего чемоданчика подсоленных вяленых чебаков, угощает. Соседи бурно одобряют закуску. Выпито пять бутылок. Штреземанн опускает руку в карман, достает горсть семечек.

— Хенде, — показывает жестом. — Угощать тоже.

Внимательно смотрит на ладони спутника, сложенные лодочкой. Сыплет в них семечки.

— Ехать дальеко?

— Москва. Выставка достижений народного хозяйства. — Мужчина тычет себя в грудь. — Комбайнер.

— О, комбайн! Гут! Ми есть турист. Дойч турист...

Время летит незаметно. В купе заглядывает проводник: скоро Долинск. Попутчик выходит в коридор, чтобы не мешать туристам переодеться. Поезд грохочет по мосту.

— Это не кэгэбист, — говорит Штреземанн. — Видел его руки? Это руки настоящего сельскохозяйственного рабочего.

Состав замедляет ход. За окнами мелькают новые высокие дома, городские улицы. Ползут где-то внизу автомашины, автобусы, троллейбусы, спешат пешеходы. Вот улица идет вверх, машины влезают на виадук и теперь уже смотрят на гусеницу поезда свысока. Вокзал. Членов делегации ждет комфортабельный автобус.

...Позади по-русски сытный обед, встречи с переводчиками и гидом, краткое знакомство с городом — пока из окон автобуса. И вот они сидят за столом в просторном двухкомнатном номере-люксе центральной гостиницы Долинска. Из приглушенного динамика доносятся нежные, певучие мелодии старинных русских романсов. Вечереет.