— Знаю, — сказала Марианна. — Но теперь-то я рада, что он есть.
— Ещё бы! — сказала Нелли. И поцеловала Марианну в щёку, оставив на ней мокрый след. — Поздравляю!
В семнадцатой главе речь опять пойдёт о субботе
и называется она «Суббота». Просто невероятно, как быстро пролетает неделя!
Было десять часов утра.
В Яблоневом переулке царила такая тишина, что казалось, будто здесь вообще нет никакой школы. А что тут будет через два часа!
Жёлтый пирог величиной с холм уже стоял на столе в комнатушке сторожа Весселе. Он остывал, и запах его, проникая сквозь дверь, разносился по всей школе.
Дверные ручки и водопроводные краны, начищенные мелом, сияли как золото.
Окна в коридоре были распахнуты настежь, и плакаты «Молоко полезно для здоровья» и «Наша родина прекрасна» шуршали и трепетали на ветру.
На первом этаже, в углу коридора, стояли две половые щётки из чёрного конского волоса и две метёлочки из перьев для пыли.
А у входа в подвал красовались два голубых бака с водой. Надпись на них гласила: «Собственность школы в Яблоневом переулке».
Всё было так, как обычно бывает в субботу.
Но в эту субботу случилось нечто необычное.
У ворот школы остановилось такси.
Из него вылез какой-то человек и поглядел вверх на окна школы.
Из окна на втором этаже выглянула девочка и крикнула:
— Иду, папа!
Потом она снова исчезла.
Та самая Лили, которая скорее проглотит свой ластик, чем даст хоть разок кому-нибудь стереть им ошибку, шепнула Марианне:
— Тебе-то хорошо! А нам ещё целых два часа тут сидеть!
Марианна сказала учительнице «Спасибо!» и, схватив портфель, выскочила из класса. Она бегом спустилась по лестнице.
А Нелли Зомер, подперев щёку рукой, всё глядела и глядела на дверь.
Дверь давно уже закрылась за Марианной, а она всё глядела и глядела. И улыбалась.
Марианна ехала вместе с отцом в больницу за мамой и Эрихом. Чтобы отвезти их домой.
А Нелли представляла себе, как всё это будет.
Вот Марианнин отец открывает ключом дверь квартиры. И Марианнина мать с маленьким Эрихом на руках переступает порог. А за ней идут Марианна с отцом. В квартире всё сияет чистотой. Полный порядок. А как же! Ведь Нелли и сама им вчера помогала наводить блеск перед возвращением мамы. Только одну кастрюльку они вдвоём с Марианной так и не смогли отчистить. И засунули её под плиту. Туда, к самой стенке, чтобы её не было видно.
На столе стоит букет роз.
А в углу комнаты — детская кроватка с решёткой. Заново отполированная. В этой кроватке первым спал Фриц. А вторым — Эрих. А третьей спала Нелли. А последним — Бруно. Но она совсем как новая.
— Нелли Зомер! Ты раздала бумагу для рисования?
Нелли тихонько вздохнула.
— Нелли Зомер!
— Да?
Она так вздрогнула, что, выдернув руку из-под щеки, чуть не стукнулась подбородком о парту.
— Ты раздала бумагу для рисования?
— Сейчас!..
Нелли вскочила и бросилась к шкафу за бумагой.
— Сразу видно, что сегодня суббота! — улыбаясь, сказала учительница.
И она, конечно, была права.
Потому-то наш рассказ кончается не в понедельник, не в среду, а в субботу.
И никого, я думаю, это не удивит.
Послесловие для взрослых
Детская литература последних десятилетий стремится «показать ребёнку объективную картину мира», по возможности ничего не скрывая и не приукрашивая. Мол, это раньше в детской литературе всё было чётко и недвусмысленно: вот это — Добро, его цвет белый, и белизна эта безупречна; а вот — Зло, оно чёрное-пречёрное. Зло нападает (потому что злое), Добро обороняется и побеждает, после чего к его адептам приходит заслуженное счастье. Дети такой литературный продукт с благодарностью потребляли, а про то, что реальный мир дифференцирован совсем не так чётко, узнавали много позже. Но не таков нынешний читатель. Ему подавай жизненную правду; только так можно заслужить доверие детской аудитории.[1] Ведь вон что творится вокруг: родители разводятся и приводят новых «пап» и «мам»; родные или просто знакомые болеют и умирают; мир оказывается населён людьми разного достатка, культуры, цвета кожи (не говоря уж о прочих, иной раз весьма пикантных, различиях), а отношения между этими людьми далеко не всегда описываются оппозицией «плохое/хорошее». И мимо всего это детская литература должна проходить зажмурившись?!
Тех, кого описанная тенденция скорее тревожит, хочу порадовать: австрийская писательница Вера Ферра-Микура всю жизнь была поборником традиционных взглядов на детскую литературу. Их она многократно формулировала в интервью:
«Дети любят истории, которые хорошо кончаются. Иногда происходят печальные или опасные события, но в итоге всё должно быть разрешено и уравновешено утешением и надеждой. Неясный или грустный финал подавляет читателя. Даже взрослому, сильному человеку необходимы иллюзии…»
Или вот:
«То, что не годится детям, — цинизм, злая ирония, всё бесчестное, ядовитое, — всё это задвинем в угол; из этого я буду делать истории для взрослых. Иной путь — путь террористки».
К радости и пользе любителей историй с чёткой моралью и счастливым концом, писательница не пошла путём террористки, хотя и отдала в молодости дань пессимизму — ведь начинала она как взрослый поэт-лирик, на носу которого «розовые очки» смотрятся особенно неестественно.
Вера Ферра-Микура (1923–1997) родилась и всю жизнь прожила в Вене. Её отец Раймунд Ферра, вернувшись с Первой мировой войны инвалидом, выбрал себе исключительно мирную профессию — стал разводить канареек. Выращенные им птицы получали призы на певческих конкурсах; ещё он писал стихи (для себя) и статьи (для специализированных птицеводческих журналов). Кроме того, семейное предприятие выпускало птичий корм. Это позволило Раймунду Ферра создать собственный способ бытования поэтических текстов — он печатал свои стихи на упаковках разных зёрнышек. Так прошло детство будущей писательницы — «между птичьими клетками и книжными шкафами, битком набитыми томами классиков».
Окончив школу, Вера (тогда ещё Гертруд[2]) Ферра стала работать вместе с родителями и по вечерам учиться стенографии. Затем она была стенографисткой в архитектурном бюро и секретаршей в издательстве. Шла война, но литературная жизнь в Вене не прекращалась: выходили журналы, действовали писательские организации. В 1941 году мать Гертруд втайне от дочери передала папку с её стихами в австрийский Союз демократических писателей, и вскоре в журнале «Der Plan» состоялся литературный дебют молодой поэтессы. С этого момента литература становится её единственной профессией; Вера Ферра-Микура — один из лидеров своего писательского поколения, признанный мастер, работавший в разных жанрах: поэзии, прозе, драматургии. Но особенно плодотворной и долговременной стала её связь с детской литературой: десятки повестей, сборники стихов, первые для австрийской литературы опыты в жанре научной фантастики (для подростков), первый австрийский детский мюзикл. Издания и переиздания, переводы на другие языки[3], множество премий (в числе прочего Вера Ферра-Микура шесть раз удостаивалась государственной премии Австрии в области детской литературы)…
Повесть «Двенадцать человек — не дюжина» (ZwolfLeute sind kein Dutzend) впервые была напечатана в 1962 году. Её страницы очень густо заселены — главную героиню окружают одноклассники, соседи, родители и, главное, те самые двенадцать человек, обитатели старинного замка на улице Небоскрёбов. Парадоксальность места их обитания лишь подчёркивает отличие этого «сообщества» от условной нормы: их слишком много, они такие разные, необычные… Ну просто как настоящие люди в реальной жизни. И как они только уживаются друг с другом!?
1
Занятно проследить эту тенденцию на примере двух книг, двух трилогий: «Кольца Тьмы» Ника Перумова и «Тёмных начал» Филипа Пулмана. Первая — римейк толкиновского эпоса; при этом симпатии героев (и автора) явно на стороне «третьей силы», отсутствовавшей у автора «Властелина колец» и вступающей в противоборство с «силами Добра». Но это условное «Добро» поименовано нейтрально, в соответствии с традициями «фэнтези» (эльфы, демиурги-Валары и т. д.). Тот же, кому успешно противостоят герои «Тёмных начал», назван Пулманом недвусмысленно: это «Бог», «Творец», «Господь»; он, с точки зрения автора, претендует на обладание абсолютной истиной и стремится не допустить к её плодам новоявленных Адама и Еву.
2
Став поэтессой (и выйдя вскоре замуж), Гертруд Ферра взяла псевдоним, сам по себе звучащий как стихотворение — «Вера Ферра-Микура», объединив девичью фамилию с фамилией мужа (Людвиг Микура был танцовщиком Венской государственной оперы).
3
В том числе — на русский. Издаваемый нами перевод А. Исаевой (псевдоним замечательного переводчика Александры Исаевны Гулыги) впервые увидел свет в 1974 году в сборнике «Бабушка на яблоне», изданном «Детской литературой». Туда вошли четыре повести: две — Ферра-Микуры (вторая — «Валентин свистит в травинку») и две — другой австрийской писательницы, Миры Лобе.
