Он стал вспоминать детство, их проказы — невинные, не способные оскорбить материнское ухо. Анна Викторовна кивала, делала вид, что все помнит. Хотя на самом деле погибший сыночек жил в ее памяти беспомощным младенцем и крохой, делающей первые шаги. Антон терпеливо выслушал рассказы про то, как Витенька не любил ходить на горшок и до пяти лет требовал пустышку.

Невестку их мирная беседа, очевидно, успокоила, Антон уже не казался подозрительным типом. Она вошла в комнату, накапала в стаканчик лекарства, протянула свекрови:

— Вам, мама, вредно нервничать! Выпейте! Я в магазин пока схожу.

Удалилась она вовремя, Антон смог перейти к делу:

— Анна Викторовна! Со мной в последнее время такая петрушка… Словом, Витя мне снится… Почти каждую ночь.

— Правда? — обрадовалась, словно речь шла о телефонном общении. Впрочем, так ведь и было. — Что же он говорит, мой мальчик?

— Вспоминает о книге, роман Акутагавы, который я ему дал почитать перед… перед… — замялся Антон.

— Перед смертью, — легко подсказала старушка. — Дальше-то что?

Она не проявляла признаков удивления, подозрительности или участия: мол, мальчик, как у тебя с головкой? Напротив, подалась заинтересованно вперед, на локотках приподнялась.

Очевидно, подумал Антон, для людей, которые стоят одной ногой в могиле, граница между мирами размыта. Ты еще не нырнул, но уже раздет. Впереди океан (в него утекают твои жизненные силы?), позади шумный город. В купальном костюме или вовсе нагим можно зайти в воду, но нельзя заявиться на работу или в ресторан.

— Дальше… он хочет вернуть книгу. Говорит, она упала за другими книгами на третьей снизу полке.

— Это в другой комнате! — произнесла с отчаянием Анна Викторовна и упала на подушки. — Ты… ты иди посмотри, найди.

Антон понял, что ей очень хочется присутствовать при изъятии книги, а пройти пять метров туда и обратно сил нет.

— Давайте я вас отнесу? — вдруг услышал он свой голос.

Анна Викторовна с готовностью откинула край одеяла. Жест истинно женский, в сотнях фильмов обыгранный как эротический. А уж в реальной жизни сколько раз женщины вот так представляли взору свои прелести — не сосчитать. Теперь в действиях Анны Викторовны никакой эротики, естественно, не было. Но воробьиное худенькое ее тельце, покрытое ситцевой сорочкой в мелкий цветочек, отвращения не вызывало.

Мысли пронеслись в голове Антона за доли секунды: про истинно женский жест, про неощущение им брезгливости, про эту умирающую женщину, когда-то определенно сбрасывавшую одеяло с другой целью, про себя — идиота, который черт знает чем занимается.

Он наклонился, Анна Викторовна воробьиной лапкой захватила его за шею. Правую руку Антон подсунул под ее птичьи острые колени, левой обнял за спину и поднял с постели. Легко, но не сказать, что Анна Викторовна была совершенно невесомой.

— Прямо, направо, налево, — командовала старушка. — Открывай дверь, посади меня в кресло. Ищи, вон та полка!

Книга находилась, где и предсказывалось. Акутагава. Они увлекались его творчеством в десятом классе. Не столько из любви к мировой литературе, сколько из-за возможности сказать какой-нибудь девчонке: «В последнее время балдею от японского неореализма. Как тебе эссе Акутагавы?»

Антон держал книгу в руках. Анна Викторовна смотрела на томик с жадностью старика, которому очень хочется съесть фрукт. Но старик знает, что ему фрукт дней не продлит, а ребенку полезен.

— Вот и хорошо! — говорила она булькающим астматическим голосом. — Нашел свою книжку, Витенька вернул ее. Он всегда был очень честным мальчиком.

— Возьмите. — Антон протянул ей томик. — У меня есть такая, я давно новую купил.

Анна Викторовна прижала книгу к груди, словно дорогой подарок, отнекивалась, благодарила. Потом спросила с затаенной надеждой:

— Мне Витенька ничего не просил передать? В твоих снах меня не вспоминал?

— Как же, — прокашлялся Антон, прежде чем заговорить, — в том-то и дело, что он… как бы это… беспокоится о вас, переживает… Но в то же время, — Антон стал врать увереннее, — ждет встречи с нетерпением.

— Я тоже жду! — всхлипнула старушка.

— Просил передать: волноваться и отчаиваться не надо. Условия там комфортные и обстановка вполне благоприятная, — зачем-то добавил Антон.

— Спасибо! Спасибо тебе! — торопливо и взволнованно проговорила Анна Викторовна. — Какая радость! Какую радость ты мне принес, Антошенька! Я теперь спокойно свой последний час встречу.

Она целовала книгу, снова прижимала ее к груди, смотрела на Антона точно на ангела, посланца небес.

«В некотором роде таковым и выступаю», — подумал Антон не без бахвальства. И одернул себя — доморощенный ходячий хоспис! Будешь теперь шляться по умирающим и утешать их? Еще объявление подай в газету: облегчаю отход в мир иной лежащим на смертном одре. Не причастие, не священник. Качество гарантированно. Плата по таксе.

Он отнес Анну Викторовну на кровать. Старушка совсем обессилела от переживаний. Глаза закрыты, но книгу цепко у груди держит. Антон тихо попрощался и ушел.

Не видел, что Анна Викторовна приоткрыла глаза и перекрестила его спину: «Храни тебя Бог!»

Около своего подъезда, как уже повелось, Антон остановился поболтать с Ириной Сергеевной. Пока она перечисляла, собака из какой квартиры под каким кустом нагадила, Антон думал о том, что в его жизни появилось слишком много старушек. Они вытеснили молодых женщин — живых, полнокровных, в меру темпераментных, не отказавшихся, чтобы их носили на руках. Лена не звонит, характер выдерживает. И та девушка, с ребенком… Воспоминание о ней застряло в мозгу как смутное подозрение о большой ошибке. Точно сплоховал, редкий шанс не разглядел.

Нечто подобное, но с крепким меркантильным духом уже было в его биографии. С приятелем шли по улице. Тому вдруг пришла идея приобрести лотерейные билеты. Купил два билета, один протянул Антону. Антон сказал, что достаточно хорошо знает теорию вероятностей, чтобы рисковать полтинником. Билет Антона выиграл мотоцикл. К большой зависти Антона, приятель катался на «его» мотике.

Теперь предчувствие намекало не на материальную потерю, а нечто расплывчато судьбоносное. С другой стороны, успокаивал себя Антон, не жениться же ему на аферистке, которая на чистом глазу уверяет, что совершенно посторонний ребенок — его, Антона, сын! В общем-то симпатичный бутуз… здоровенький и потешный…

В пролетевшем мимо уха монологе Ирины Сергеевны Антон зацепил слово «девушки» и переспросил:

— Что девушки?

— Да одна срамота! Идут по улице, папиросу смолят и пиво из бутылки сосут! Каких они после этого детей будут рожать?

— Они, Ирина Сергеевна, детей не рожают. Из них исключительно пепельницы и банки джин-тоника выскакивают.

Старушка испуганно ахнула, потом махнула рукой:

— Шутишь! Ну, иди! Опять заболтала тебя.

Дома Антона встретила кромешная темнота и тишина. Не снимая пальто, он побежал по квартире, на ходу включая свет. Родителей не было! Остановился в кухне, покрутился вокруг своей оси — ужин на плите, а родители отсутствуют. Он взвыл от отчаяния:

— Да что же это! Так нельзя! Нервы живому человеку рвать!

Несколько лет назад он пережил горе, похоронив родителей. Оклемался. Едва не чокнулся, когда они вернулись. И снова потерял? Что за идиотская игра в прятки? Жестокая и грубая, ведь проигравший в ней заранее известен.

Верните моих стариков! Маму с вязаньем и морально-нравственным воспитанием. Отца, с его пространными рассуждениями и увлечением кроссвордами. Где они? Где люди, которые любят его пронзительно, иррационально? Пытаются загнать свою любовь в правильные рамки, а она ползет изо всех щелей. Хотят сделать как лучше, и усложняют ему жизнь. Никто никогда не любил и не будет любить его так, как отец с матерью. Подлость! Показать их и снова спрятать!

Антон услышал звук телевизора. Доплелся до гостиной. Сидят, смотрят «Новости». Живые (как бы) и невредимые. Три минуты назад их здесь не было.