Служение Кате, милой веселой девочке, у которой умерла мать, а отец тяжелый и грубый человек, стало спасением. Не искуплением греха, которому не было прощения, но епитимьей. Чего лукавить, епитимьей радостной и приятной. Можно расстаться с лишним, но нельзя отринуть спасение. Алла почувствовала запоздалый страх, содрогнулась от ужаса: ведь Борис мог принять ее в пылу сказанное прошение об отставке.

Борис заглянул к дочери перед сном. Гордо обвел взглядом королевские апартаменты. В алькове на кровати, на кружевной подушке, под шелковым розовым одеялом лежала его девочка.

— Как твоя головка? — спросил он, подойдя.

— Спасибо, папа! Лучше. Очень спать хочется.

— Ну, спи! — поцеловал он дочь.

Уходя, невольно вздрогнул: в углу сидела батарея кукол с распахнутыми, в одну точку уставившимися глазами. Как умершие дети. Надо убрать, дизайнер перестарался.

Катя дождалась прихода Аллы, которая присела на кровать, задала те же вопросы, что и папа, спросила, не хочет Катенька, чтобы ей почитали на ночь.

— Спасибо! Но я уже сплю.

Еще один поцелуй и пожелание доброй ночи.

Дверь за Аллой закрылась, Катя выждала несколько минут, откинула одеяло и соскочила с кровати. У Кати был план. Надо только подождать, пока все уснут. Антона поселили в комнате для прислуги. Как стыдно!

Его проводили на третий этаж и заперли в комнате с побеленными белой краской стенами, обставленной казенной дешевой мебелью: шкаф платяной, стол письменный, кресло, кровать. В правом углу дверь, за ней — душевая и туалет. Апартаменты определенно предназначены для прислуги, для черной кости. Роскошные гостевые комнаты Антону, выходит, не по чину, рылом не вышел. И на том спасибо Удаву, что за порог не выгнал. Благодарен без иронии, ведь сам желал бы находиться под одной крышей с Катей.

Несколько часов Антон просидел в кресле, блаженно улыбаясь, мечтая о Кате. Антон не анализировал свой разговор с Горлохватовым, потому что думать о Кате было гораздо приятнее. Антон ждал, когда его пригласят на праздничный ужин, тосты мысленно сочинял. Но никто за ним не пришел, и даже еды не принесли — ни объедков с барского стола, ни кормежки для прислуги.

После десяти вечера голодный Антон уже не улыбался, искал пути выхода из плена. Обследование темницы дало неутешительные результаты — никаких инструментов не обнаружилось. Да и найди Антон отвертки-крючки, вряд ли справился бы с замком, поскольку навыков работы с отмычками не имел.

Несколько раз Антону приходилось вскрывать дверь собственной квартиры (пока не поставил железную). Метод был чрезвычайно прост: поднял ногу, согнул в колене, резко распрямил и изо всех сил ударил пяткой в замок. С ним ничего не делается, но с третьей попытки деревянный наличник двери локально, в месте удара, разлетается на щепки, дверь распахивается. Наличник, естественно, потом надо ремонтировать. У этого метода есть единственный недостаток — слишком много шума.

Уменьшится ли звук, если обернуть ботинок одеялом? — размышлял Антон. Спуск из окна он отмел еще раньше. Внизу наверняка курсирует охрана с собаками. Да и как с улицы попасть обратно в дом? Ведь он твердо намерен разыскать комнату Кати и поговорить с ней.

Тук-тук. Катя? Это Антон. Вы не спите? Можно войти к вам на минутку?

А если спит? Если крик поднимет? Папу позовет? Сплошные вопросы.

В половине двенадцатого терпение Антона кончилось, он перевернул кресло, стал отдирать тканевую обивку. Вдруг на днище обнаружится стальная пластина, которую он сумеет отвинтить? Затем, используя пластину, попробует отжать язычок замка. Он почти закончил отдирать материю, когда раздался тихий стук в дверь.

Антон быстро поставил кресло в исходное положение, сел в него, сложил руки на груди, забросил ногу на ногу.

— Антон? Вы не спите? Это Катя. Можно войти? Он подскочил как ужаленный, рванул вперед, при этом забыв о скрещенных ногах, свалился, поднялся, в два шага допрыгнул до двери.

— Катя? Как славно!

— Я войду?

— Да, конечно, то есть… Случилась досадная неприятность, я захлопнул дверь, а ключ забыл попросить. («Так бы мне его и дали!»)

Антон не мог предстать перед Катей заложником — испугается, чего доброго.

— Где висят ключи, я знаю. Принести?

— Обязательно! Всенепременно! Я вас очень прошу! — Антон говорил, прижавшись носом и губами в дверной щели, поэтому голос его был невнятен, шепеляв, зато маскировалось бурное волнение.

— Сейчас! Я быстро!

Несколько минут, которые Катя отсутствовала, Антон пытался провести с пользой — утихомирить сердцебиение, унять волнение. Решил медленно сосчитать до ста, но числа вылетали автоматной очередью. Надо стих прочитать, из Пушкина, «Евгений Онегин» — мой дядя… наш дядя… как там про дядю? Проще! Идет бычок, шатается… Чего он шатается, пьяный, что ли? Пою песню, патриотическую. Антон хотел промурлыкать «По долинам и по взгорьям..», но поймал себя на том, что поет гимн «Боже, царя храни!», слов которого никогда не знал.

Катастрофа! Завал! Сейчас придет чудная девушка, а он будет экать и мэкать, как дебил. Срочно вспомнить веселые анекдоты! Ни один из анекдотов, которые лезли в голову, не годился для девичьих ушей.

«Успокоиться, расслабиться, — приказывал себе Антон. — Аутотренинг: я очень обаятельный и привлекательный мужчина. Какой к лешему обаятельный! Неврастеник! Эк меня разобрало!»

«Сел в кресло! — продолжал приказывать себе Антон. — Руки сложил на груди, нога на ногу, дышим глубоко и свободно. Не лопни!» — посоветовал он сам себе.

Раздался звук поворота ключа в замке, дверь приоткрылась, послышался Катин голос из-за нее:

— Вот и я.

Он встретил Катю, сидя в кресле, как самодовольный падишах. А она, точно рабыня-служанка, вкатила маленький сервировочный столик, бугристо накрытый салфетками. Встала рядом, сложив руки по швам. На ней был надет брючный костюм, ярко-желтый, разрисованный черными лопоухими зверюшками, не то Чебурашками, не то микки-маусами. На голове — корона, как у победительницы конкурса красоты.

— Я пришла, — покраснела от смущения Катя, — потому что вас пригласила, а… не получилось. Я верно оделась? Вот пижама. — Катя защипнула двумя пальцами брюки и развела в стороны. — Если царевна спящая, то не в купальнике же она почивает. Правильно? Диадема. — Катя пальцем другой руки ткнула в корону. — Настоящая, сотни бриллиантов. Стоит как самолет, папа подарил на шестнадцать лет. Я глупости говорю, да? Аэродром на голове получается. Ой, как все нелепо! Вы извините!

Она попятилась к двери. Антон испугался, ожил, вскочил, обогнал Катю, протянул руку:

— Ключ!

Девушка послушно вложила в его ладонь ключ. Антон закрыл дверь и убрал ключ в карман.

— Где вы его взяли?

— Стащила! — гордо ответила Катя.

— Умница! А может, вы и покушать что-нибудь захватили?

— Да! — обрадованно кивнула Катя.

Диадема сползла ей на лоб, Катя лихо, небрежным взмахом руки отправила сокровище назад на макушку. Взялась за край салфетки и жестом фокусника сдернула ее:

— Именинный торт, нетронутый. Вы любите сладкое?

— Обожаю!

— И шампанское! — Она сдернула вторую салфетку, которой была накрыта бутылка.

— Катя! Вы чудо!

Чудо-юдо? Подходит как второй вариант наименования спящей красавицы. А в детстве я думала, что чудо-юдо — это хороший еврей. Начнем пировать? Ой! — всплеснула руками, корона опять съехала, Катя толкнула ее назад. — Я забыла принести вилки, фужеры, и тарелки, и салфетки! Садовая голова! А ведь в пансионе получила высокую оценку на экзамене по сервировке стола. Правда, там был стол на пятьдесят персон, из которых пятеро принцы крови. Антон, вы…

— Не царских кровей, не переживайте и забудьте про этикет. Торт будем есть руками, а шампанское пить из горлышка.

— Как настоящие уличные алкоголики?

— Хотел бы я видеть, — усмехнулся Антон, рассматривая этикетку, — как алкаши распивают в подворотне «Мадам Клико».