— То обстоятельство, что мы оказались в этой комнате вместе, вовсе не означает, что тебе позволено говорить подобным образом со своим повелителем.

— Но возможно, у меня никогда не будет другого шанса. Вы понимаете бунтарей лучше, чем они думают, и не только благодаря вашей «мудрости линдера». Разве справедливо, что вашему брату было позволено делать все, что ему вздумается, благодаря праву перворожденного? Разве справедливо, что из-за его эгоизма и жестокости вы с матерью покинули дворец?

Лицо короля побагровело.

— Я не понимаю, что происходит, — сказала королева.

— Ваши предки писали о том, что чувствуют настроения других людей, — продолжила Мири. — Линдер усиливает мысль… и эмоции тоже, наверное. Вы трое много лет живете, окруженные линдером, и впитываете его знания. Королей в прошлом наставляли их родители, объясняли, как пользоваться этой способностью. Я предполагаю, что родители короля Бьорна и его брат умерли, не успев передать свои знания.

Гаммонт с возмущением хмыкнул:

— Курам на смех…

— Одну минуту, Гаммонт, — перебил Стеффан. — Мири предполагает… А ведь верно: когда я приезжаю в этот дворец, меня словно теснят со всех сторон какие-то люди…

— И их чувства? — уточнила Мири.

— Наверное, да. Каждый раз, оказываясь здесь, я должен… — Он нахмурился.

— Ты замыкаешься в себе, — сказала Бритта. — Превращаешься в каменный столб.

— Только для того, чтобы не подвергаться воздействию чужих эмоций. — Стеффан опустил руку на плечо Бритты, как бы извиняясь.

— А все эти дурацкие пьесы! — Король стукнул кулаком по столу. — Вот почему я их не выношу. Мне не понять, как другие смотрят на сцену, вздыхают и плачут, будто верят в происходящее, тогда как меня с души воротит от явного несоответствия между актером и фальшивыми эмоциями, которые он изображает. На мои вкус, лучше все театры переделать в склады.

— Но ведь спектакли такие прекрасные! — не удержалась Мири.

— А ты разве чувствуешь не то же самое, Мири? — спросил Стеффан.

— Нет. Язык горы — это другое. Мы можем передавать, а скорее, напевать или внушать воспоминания через линдер другим людям. Вы же просто улавливаете чувства тех, кто вокруг вас. Но может быть… если вы узнаете, как линдер воздействует на вас, то обратите на него внимание и будете больше доверять собственным ощущениям. Или даже блокировать их. Возможно, такое умение помогало королям в прошлом выявлять лжецов и предателей.

Король вздернул брови.

— Вы могли бы попробовать прямо сейчас, — продолжила Мири. — Какие эмоции вы улавливаете от людей в этой комнате?

Королева потерла руки:

— Я, право, не знаю, но комната мне не нравится. В ней небезопасно.

— Не думаю, что камень рухнет… — начала Мири.

Королева покачала головой:

— Мне просто кажется… что кто-то здесь испытывает те же чувства, что и человек, который приставил пистолет к голове Бритты. У меня даже заболело внутри.

Стеффан выпрямился и оглядел убежище.

— Кто? — спросила Мири.

Королева неопределенно махнула рукой.

Мири удивилась и даже немного расстроилась, что королева не указала на Гаммонта. В убежище находилась только королевская семья, несколько слуг, Бритта, Петер и выпускницы академии — все, кроме Лианы, которая, как ни странно, убежала из этих надежных стен.

Мири наклонилась ближе к королевской чете:

— Кто-нибудь из ваших слуг знал, что вы скроетесь в этой комнате в случае угрозы?

— Разумеется, — ответила королева.

— Это наши личные слуги, Мири, — сказал Стеффан. — Они никогда бы нас не предали.

Мири вспомнила, как читала в одной из исторических книг, что у королевского семейства был дар отбирать самых надежных слуг и охранников. Видимо, это тоже было связано с «мудростью линдера». Она взглянула на Гаммонта, на лице которого застыла презрительная усмешка. Если король доверял ему, то, наверное, не зря, но все равно это не делало Гаммонта приятным человеком.

— Кто-то разжег возмущение в толпе у ворот, чтобы удержать вас во дворце, — сказала Мири. — Кто-то велел этим мятежникам спрятаться именно здесь. А теперь, когда они убрались, кто-то по-прежнему желает вам смерти. Кто?

Королевская семья притихла, словно прислушиваясь к звуку, который для всех оставался неуловимым.

Королева поднялась и взглянула в угол, заставленный бочонками и ящиками. Через секунду и король посмотрел туда. Стеффан наклонился к родителям.

— Там… кто-то есть? — спросил он.

Мири невольно прищурилась, глядя на ящики, словно это могло позволить ей разглядеть что-то сквозь дерево. И слишком поздно поняла, что если там спрятался убийца, то, скорее всего, он их видит и поймет, что обнаружен. И тогда он будет действовать немедленно, пока его не опередили.

— Погодите… — И она начала шептать на языке горы: «Погодите, не смотрите, сделайте вид, что вы ни о чем не догадываетесь…»

Но она опоздала. С высокого ящика слетела крышка, и в нем во весь рост поднялся человек. Черноволосый, с жесткой острой бородкой, в длинном сюртуке. Он шагнул из ящика, распахнув полы сюртука, и Мири увидела по крайней мере с десяток пистолетов, висящих на ремнях у груди и засунутых за пояс.

Еще вылезая из ящика, он поднял пистолет и прицелился.

«Бритта!»

Не раздумывая ни секунды, Мири бросилась к Бритте, чтобы оттолкнуть подругу в сторону. Но Петер тоже не медлил.

— Мири! — выкрикнул он.

Раздался громкий выстрел. Мири налетела на Бритту, и вместе они ударились о стену.

Петер остался стоять на месте. На лице его застыла маска недоумения. Он прижал руку к животу, и между его пальцев просочилась кровь. Он тяжело опустился на пол.

— Петер!

В самый первый день пребывания в столице Мири видела, как королевские охранники кинулись защищать своего господина от опасности и один из них принял на себя его пулю. Мири тогда это сильно поразило. Что они чувствовали к королю, проявляя готовность умереть за него?

Петер загородил собой Мири, встав на пути пули.

Убийца с грохотом отшвырнул пистолет. Но у него остались другие. Он выхватил второй пистолет и снова прицелился в Бритту.

Стеффан вскочил и метнулся к убийце. Так же поступила Фрид, а за ней и остальные. Но никто не движется быстрее пули. Никто не успеет остановить убийцу прежде, чем тот нажмет на курок. Ничто ему не помешает. Он всех перестреляет — Стеффана, Фрид, Эсу и Мири заодно, точно так же, как он выстрелил в Петера. Он убьет столько людей, сколько ему понадобится, пока не доберется до Бритты.

И Мири выкрикнула:

— Нет!

Она закричала не только во весь голос, но и мысленно, воспользовавшись языком горы. «Нет!» о голове у нее пронеслось не одно воспоминание, а целая жизнь, причем не только ее собственная. Она вложила в этот крик все истории, которые слышала о своем отце, о дедушках и бабушках, о матери Петера, Дотер, и особенно истории о своей маме — о той неделе, когда она не выпускала Мири из рук, туманные воспоминания, сохранившиеся у Марды, рассказы селян, раскрашенные подробностями, которые Мири только что вообразила. Истории правдивые и сочиненные, песни и пожелания, а также все, что она знала о своей семье и горе Эскель, историю родины, до сих пор не написанную, — все это прозвучало в одном-единственном крике.

В то же самое время Мири ощутила весь огромный дворец как собственное тело. Она почувствовала вес его белого камня, каждая жилочка которого, розовая и серебряная, зеленая и голубая, была пропитана историей. Камень завибрировал от ее мыслей, ее песни, ее крика. Ее дворец, ее гора, ее тело. Мири подняла руки.

Ее призыв пронзил весь камень, и там, где он прошел, камень разломился. Вторая трещина прошила пол от того места, где она стояла, моментально пересекла всю комнату, двинулась вверх по стене и разорвала потолок.

Убийца взглянул наверх.

Потолок рухнул.

Комната наполнилась облаком пыли. Мири бросилась сквозь него к Петеру, дотронулась до руки юноши и почувствовала под пальцами липкую кровь. Он дышал с трудом, широко открыв глаза.