Холодный ветер хлестал с неистовой силой, а по разгорячённому лицу влюблённого текли крупные капли пота вперемежку со слезами. Не спуская глаз с тускло желтеющего окна, он дрожащей рукой нащупывал в кармане нож…

Завершив последний, самый долгий поцелуй, молодые люди расстались. Юхан вышел во двор, Ирина стала подниматься по лестнице к своей квартире.

На лестничной площадке из-за трубы мусоропровода навстречу ей шагнула незнакомая девушка, очень бледная, с горящими решимостью глазами. Блеснуло лезвие ножа. Ирина в испуге отпрянула.

— Не вздумай закричать, а то полосну, — прошептала Амалия. — Я тебе ничего не сделаю, если будешь вести себя тихо. Дело к тебе есть. Иди со мной.

В её взгляде было нечто такое, что заставило Ирину подчиниться. В тёмном закуте у подвальной двери Амалия велела ей спустить брюки и трусы.

Перед Юханом, обходившим по тропе кустарник, внезапно выросла высокая фигура.

— Дай закурить, — хрипло потребовал незнакомец. Его правая рука была заведена за спину.

Юхан полез в карман за сигаретами, быстро соображая, чем он может откупиться. Швед не сомневался, что это грабитель.

Свет молнии разорвал полумрак, и швед заметил, как рука незнакомца выскользнула из-за спины. Увернуться Юхан не успел — лезвие с силой вонзилось ему в живот. Швед захрипел, схватился руками за рану. Роман, не давая ему опомниться, нанёс ещё несколько ударов — в грудь, в плечо, в шею. Перед ним уже лежал труп, а он всё бил и бил, находя какое-то странное, утробное наслаждение в терзании этих рук, груди, половых органов, посмевших притронуться к его любимой.

На раскрасневшееся лицо Романа упали первые капли дождя и задымились, испаряясь.

Холодный дождь застучал чаще, и Роман опомнился, огляделся. Двор был безлюден. Со стороны дома и улицы не доносилось ни звука. Тяжело дыша, он взял убитого под мышки и поволок в кусты.

Графиня нежно погладила голые бёдра Ирины, провела рукой по шёрстке на влагалище.

— Ну же, успокойся, дитя моё, никто не собирается тебя убивать, — проворковала она вкрадчиво. — Но если пикнешь — то вот он, нож… Убивать не стану, но щёчки твои мягкие распорю и глазки выколю, чтоб не опознала меня потом, и чтоб замуж тебя такую никто не взял. А если будешь умной девушкой и попридержишь язычок, то тебе ничего не будет, и твой кавалер не догадается… И женится он на тебе, котик мой драгоценный…

Дрожа, Ирина лежала на расстеленной юлиной куртке. Она страшно перетрусила и делала всё, что требовала от неё насильница. Палец Амалии погрузился во влажную щель между её бёдрами и нащупал клитор. Ирина вздрогнула, задышала часто.

«Эрогенная зона, — вспомнила Амалия выражение из журнала, который они читали вместе с Алексеем, и тихонько засмеялась. — Вот где твоё уязвимое место, котик… Ну, теперь держись!»

И она принялась быстро сновать пальцем по влагалищу, попутно захватывая клитор. Ирина стонала сквозь сжатые зубы, извивалась, лицо её болезненно морщилось, на нём выступила испарина. Амалия стиснула ладонью её грудь, прижалась к своей пленнице всем телом. Палец её работал беспрерывно, всё энергичнее давя на клитор.

Наконец из горла Ирины вырвался судорожный хрип, тело её, охваченное оргазмом, затрепетало и изогнулось дугой. И в тот же миг из глаз насильницы вырвались два жёлтых огня и впились ей в грудь.

… Амалия очнулась почти сразу. Нашарила нож, который она предусмотрительно положила на пол ещё будучи Юлей.

Юля же, освобождённая от её духа, лежала без сознания. Но вампирша знала, что сейчас она очнётся и вспомнит всё, что с ней творила вселившаяся в неё сущность. И из неудобного положения она ударила ножом по горлу девушки, которое ещё минуту назад было её собственным. Тело Юли вздрогнуло, отвалилось от Амалии и с глухим стуком растянулось на грязном полу. Вампирша приподнялась и с жадностью прильнула губами к ране.

А в тёмном дворе под хлещущим дождём Роман, яростно сопя, перепиливал ножом шею своему сопернику. Он полагал, что надёжно заметёт следы, если разденет труп догола и отрежет ему голову. Милиция вряд ли догадается, кому принадлежит голое безголовое тело. А шмотки иностранца и его череп он заберёт с собой, чтобы спрятать в надёжном месте.

После кровавой трапезы Амалия ещё какое-то время приводила себя в порядок. Итак, теперь она — Ирина, дочь филолога Синцевецкого. Прекрасно. Пока всё идёт как задумано. Она вытерла кровь на лице. Ещё раз осмотрела юбку, чулки, куртку. Кровавых пятен нигде как будто не было… Теперь ей, пожалуй, можно предстать перед папашей.

Она неторопливо двинулась вверх по лестнице. Она поднималась, а в голове кружились мечты, от которых сладко замирало сердце. Узнав заклинание, она, конечно, не произнесёт его сразу. Она не такая дура, чтобы всю жизнь оставаться во плоти этой провинциалки Ирины. Нет, три заветных слова она произнесёт только тогда, когда найдёт такое женское тело, в котором действительно стоит остаться до самой смерти. Это должно быть тело молодой, очень богатой западноевропейской или американской женщины, супруги престарелого миллионера или влиятельного политика, женщины, вращающейся в самом высшем свете. Но для того, чтобы войти в такое тело, ей придётся совершить не один переход — из женщин в мужчин и обратно, в зависимости от обстоятельств. Например, в самое ближайшее время она перекинется в тело шведа и уедет за границу. Там она найдёт богатую даму, которую швед сделает своей любовницей или же попросту изнасилует; из дамы она перекинется в кого-нибудь другого, и так далее, пока наконец не найдёт плоть, которая устроит её во всех отношениях. Это будет молодая аристократка, принцесса крови, не меньше. И тогда только она трижды произнесёт вслух заклинание! С неё тотчас спадёт проклятье и она перестанет испытывать нужду в человеческой крови. В теле принцессы она благополучно проживёт весь положенный ей человеческий век, тихо скончается и её успокоенная душа навсегда покинет этот бренный мир…

Вот и дверь сто тридцать восьмой квартиры. Амалия перевела дыхание, нырнула в память своей жертвы, пытаясь представить, как, с какими словами настоящая Ирина могла появиться перед отцом. У него не должно возникнуть и тени сомнения, что перед ним действительно его дочь!

Она нажала на кнопку звонка.

Открыл ей высокий худощавый седеющий человек лет пятидесяти, с газетой в руке.

— Ириша, ну наконец-то, — укоризненно сказал он. — Такая непогода на улице, дождь хлещет, а тебя нет. Я уже начал волноваться.

— Ах, папочка, я больше не буду, — ответила Амалия, впархивая в квартиру и на ходу расстёгивая куртку. — Ты поужинал?

— Да, я уже ел, не беспокойся, — он отправился в комнату, разворачивая газету. — Почему бы тебе не познакомить меня со своим иностранцем? — послышался оттуда его голос.

— Я назавтра пригласила его к нам, — откликнулась Амалия.

— Кто хоть он? Чем занимается?

— Я бы хотела, чтобы ты сам спросил у него… — замялась Амалия.

«В самом деле: кто он, это швед? — задумалась она. — Чёрт бы побрал этого любопытного старикашку…»

Лихорадочно порывшись в памяти Ирины, она кое-что выудила оттуда, и это «кое-что» натолкнуло её на идею — очень неплохую, как ей показалось.

— Впрочем, скажу, — произнесла она, появляясь в комнате. — Открою тебе этот страшный секрет. Молодой человек, которого я тебе завтра представлю, по специальности филолог. Как и ты!

Швед не был филологом, зато им был Синцевецкий, и Амалии показалось, что это должно его заинтересовать.

Её расчёт оказался верным. Учёный, удобно устроившийся в кресле, поднял очки на лоб и отложил газету.

— Вот как? — сказал он. — Приятно слышать. Выходит, мы с ним собратья по профессии.

— Он специализируется по старинным арабским рукописям, — продолжала Амалия, подходя к нему. — Особенно его интересует древняя рукопись, которую ты прочитал тридцать лет назад. Помнишь, ты мне как-то рассказывал о ней? Будто бы после этого в библиотеке случился пожар и рукопись сгорела…