Так что, можно считать, поиски мои с первой же книги увенчались успехом, а Тахир оказался прав. Наверное, прав во всём, и именно правильность применения собственной магии, а не особенности дара, объясняла долгожительство некоторых Материалистов и Целителей. Непонятно только, когда и почему в Доме Иллюзий были подменены ключевые понятия? И хотелось бы разобраться в этом вопросе, только, боюсь, мне на такое не хватит ума или как минимум знаний. Потому что я даже примерно не представляла, с какой стороны браться за выяснение интересующих меня обстоятельств. Может, спросить у Дагора совета?

На этой мысли я вздохнула — когда ещё тот Дагор появится! — и погрузилась обратно в чтение. Мало ли, вдруг что-нибудь ещё интересное попадётся.

Важных дел у меня на сегодня было два. Тех самых, которые безотлагательные и с которых следовало начать, а всё остальное — по мере возможности. И начать я решил с визита в скорбящий дом Юнуса Амар-ай-Шруса для разговора с безутешными родственниками.

Дом скорбел как-то… неубедительно. На пороге встревоженно мялся смутно знакомый паренёк в форме; надо думать, оставленный Каримом человек. А мимо него сновали какие-то люди, выносящие вещи, понукаемые звонкоголосой невысокой моложавой женщиной приятной наружности.

— Что здесь происходит? — мрачно поинтересовался я. При моём появлении суета замерла, а женщина уставилась на меня огромными тёмными глазами трепетной лани.

— Ну, так вроде не было распоряжения ничего не трогать, — неуверенно пробормотал смущённый страж.

— Хочу продать всё и уехать, — воинственно задрала подбородок женщина. — Это преступление?

— Нет, что вы, — я пожал плечами. — Я даже вполне понимаю это желание. Но перед вашим отъездом я хотел бы задать вам несколько вопросов. Желательно, прямо сейчас, — мягко попросил я. Моя собеседница как-то очень нервно и даже судорожно вздохнула, но резко кивнула.

— Отдохните полчаса, — велела она грузчикам и кивнула мне, предлагая следовать за ней. — Говорите, — разрешила женщина, когда мы прошли в полупустую гостиную, из которой большую часть мебели уже вывезли.

— Присядьте, разговор может быть сложным, — предложил я, подавая пример и опускаясь на низкий объёмный диван у стены. За моими движениями женщина наблюдала с озадаченно-сочувственным выражением; логика подсказывала, что это из-за ноги. Хозяйка некоторое время помялась, стоя рядом, но всё равно присела. — Да, простите, я не представился. Следователь Дагор Зирц-ай-Реттер, ЦСА. Позвольте объяснить, что именно привело меня в ваш дом… Кстати, а где ваша дочь?

— Она собирает вещи. Вы и с ней хотите поговорить?

— С ней особенно, — кивнул я. — Но начнём, пожалуй, с вас. Я уже в общих чертах в курсе, как именно развлекался ваш покойный супруг. Скорее всего, знаю гораздо больше, чем вы; но я здесь не для того, чтобы открывать вам глаза на покойного или, тем более, в чём-то вас обвинять. К сожалению, таким нехитрым способом он сумел избежать наказания, но вы можете рассказать что-то о прочих его делах и, самое главное, контактах, чем поможете изобличить его сообщников.

— Оставьте мать в покое, — прозвучал от дверей тихий голос. Мы одновременно обернулись на звук.

Судя по всему, это была та самая дочь Юнуса Амар-ай-Шруса. Очень симпатичная девушка с длинными медными волосами, синими глазами и правильными чертами лица. Здоровый цвет лица и румянец на щёчках говорили о неплохом самочувствии, но смущало странное выражение в глазах, трудно поддававшееся определению. Как будто эта девочка видела что-то, недоступное всему остальному миру. И если старшая из женщин на эмоциональном уровне была несколько встревожена моим визитом, но основной частью её заполняло облегчение и надежда на лучшее, то младшая была полна тоскливой обречённости.

— Гайда, что за тон? — нахмурилась мать. — Господин следователь…

— Мам, не надо, — девушка устало поморщилась, как будто это именно она была взрослой и умудрённой жизнью женщиной, разговаривающей с собственным любимым, но не очень умным ребёнком. — Пожалуйста, господин следователь, давайте вы сначала поговорите со мной, а потом, если останутся какие-то вопросы, уже с мамой, хорошо?

— Если вам так будет удобнее, — я пожал плечами. Судя по всему, младшая знала гораздо больше, чем старшая, поэтому я ничего не терял.

— Мам, выйди, пожалуйста, хорошо? — обратилась Гайда к матери, и та, смерив её грустным взглядом, кивнула и вышла. На мгновение я уловил отголоски какой-то старой и неоформленной в осознанные мысли боли. — Этот ублюдок легко отделался, — тихо и как-то не зло, а опять очень устало проговорила девушка, присаживаясь на место матери.

— Увы, — медленно кивнул я, без труда понимая, о ком она. Спорить было глупо; я и сам так думал. — Я правильно понимаю, вы помните гораздо больше, чем ваша мама?

— Взрослые часто забывают, что дети очень много видят. Не всё понимают, да; но им свойственно взрослеть, — глубоко и тяжело вздохнула она. — Он не всегда такой был. Мне было лет пять, когда всё это началось; я тогда не понимала, но очень остро почувствовала, что что-то не так. Маме он подчищал память, но… она вдруг перестала смеяться. Всё вроде бы было по-прежнему, только одна вот эта мелочь. Дети такое хорошо замечают. Первый раз я его застала за «развлечениями» в семь лет. Это была какая-то совсем молоденькая незнакомая мне девушка. Я тогда не поняла, что именно происходит; а он, увидев, что я на него смотрю, только обрадовался. Потом было ещё несколько случаев… Мне теперь кажется, он специально подстраивал всё так, чтобы я его обнаруживала. Ему нравилось, что я видела и что я знала. К счастью, о его развлечениях с мамой я узнала только годам к четырнадцати. Если этих девочек он просто насиловал, то её… — она запнулась, судорожно вздохнув, но продолжила. Глаза девушки оставались сухими. — Над ней он издевался. Ему нравилось, как она плачет, кричит и зовёт на помощь, да ещё каждый раз заново. Кажется, с остальными он просто боялся так развлекаться; они все были Иллюзионистками, поэтому могло не получиться заставить забыть. Он вообще был трусом. И умер трусом.

— Почему вы не пошли с этим к нам? — задал я самый очевидный вопрос. Нет, я понимаю, когда была маленькая; маленькому ребёнку могли и не поверить. Но позже?

— Не знаю, — тяжело вздохнула она. — Правда, не знаю. Мне вообще не приходило в голову, что об этом можно рассказать. Только когда эта тварь сдохла, я сама вдруг задумалась: а почему? Может, я дура или тоже трусиха; наследственность дрянная, — Гайда горько усмехнулась. — А, может, это его магия. Ему хотелось, чтобы я знала, но молчала.

— Он… развлекался один? — уточнил я.

Нет, всё-таки Амар-ай-Шрус заслуживал куда более тяжёлого наказания. Одна надежда, что в мешке Караванщика ему воздастся за всё с лихвой.

Кстати, надо уточнить, а он ли это был? Или тут, как со смертью Тай-ай-Арселя, возможны варианты? Благо, теперь я знаю, кто это может сделать, и ему будет непринципиально, один труп проверять, или два. Кстати, не опоздать бы к его визиту…

— В тех случаях, когда я его видела, да, — она повела плечами. — Но мне кажется, порой у него бывали гости. Да и не факт, что сам он ни к кому не ходил и ни в каких массовых оргиях не участвовал, — Гайда устало и цинично усмехнулась.

— А с кем-нибудь из коллег он был особенно дружен? Или вообще с кем-нибудь?

— Сложно сказать, — вновь медленно и неуверенно пожала плечами девушка. — Так, чтобы прямо друзья, вроде бы и не было никого… Он даже с кровниками своими не общался, разве что с Маарифом Идар-ай-Алем. Только того, мне кажется, тяготило это общение. Говоря прямо, Юнус за ним бегал как собачонка и чуть ноги не целовал. Выглядело довольно жалко.

— Это довольно странно. Мне он показался вполне самодостаточным и уверенным в себе человеком, — задумчиво протянул я.

— Он всем таким казался, — Гайда вновь скривила губы в усмешке. — Люди часто дома показывают себя с той стороны, с которой их никто не видит. К тому же, он ведь был Иллюзионистом. А при общении с Идар-ай-Алем в приватной обстановке маска с него порой слетала. Точнее, слегка приподнималась; но если хорошо его знать, можно было заметить сквозящее из-под неё подлинное отношение. А я хорошо его знала. Я наблюдала за ним неотрывно, потому что боялась, что рано или поздно меня ждёт то же, что происходило с матерью. Но он почему-то меня не трогал. Наверное, ему хватало моего страха. Что касается Маарифа, — она встряхнулась, с усилием отгоняя тяжёлые воспоминания. — Я сейчас об этом думаю, и вот что мне кажется; а не был ли Юнус не просто восхищён им? Очень может быть, что он был влюблён. Может быть, того именно это и раздражало, потому что я видела, как Идар-ай-Аль иногда брезгливо морщился.