Потом мы прошли обратно к Бромптон-роуд и Гайд-парк, погуляли немного, двигаясь в восточном направлении.

Разговаривали о путешествиях, местах, где жили. Мы оба бывали в Таиланде, Испании, но он на юге, в Кадисе и Севилье, а я на севере, в Барселоне и Сарагосе. Я рассказывал о «колониях» и Мексике. Он говорил о Кении и Норвегии, о семейном отдыхе в Нормандии. И тут мы заговорили на французском, и – о-ля-ля! – насколько же он превосходил меня произношением! Зато у меня был больше словарный запас.

– Где находится твой дом, мой маленький друг? – спросил он по-французски.

– Маленький? Я умею прошмыгивать под дверью. И живу в земляной норе.

– Что? Как хоббит?

– Как хоббит.

– Квартира в подвале?

– Можно и так сказать. На западе – Америки.

Он подумал немного.

– Да, твои ноги немного волосатые. Значит, и дом должен быть в Ривенделле?

– А? Ну да, конечно. У эльфов.

Он ухмыльнулся и глянул на часы.

– Вот же, блин, мне придется беседовать с директором, если я непотороплюсь.

Мы находились рядом с «Гайд-парк корнер стейшн», и он ринулся к станции, только пятки засверкали.

– Надеру тебе задницу на занятии! – пообещал он через плечо.

– Размечтался!

С тех пор десерт после занятий стал традицией. Когда мне исполнилось шестнадцать, наш класс отправился на турнир в Бирмингем, и нас с Генри поселили в одну комнату, под начальством сенсея Петела.

– Ты никогда не рассказываешь о своих стариках, – заметил Генри, еще когда мы ехали на поезде.

Это прозвучало весьма неожиданно и сбило меня с толку Я моргнул.

– Блин, в глаз что-то попало. – Потом, сделав глубокий вдох, я спросил: – А что ты хочешь знать? Папа преподает информатику. Мама учит детей читать Вольтера, Бомарше и Дидро в оригинале. По мне, так ужасно скучно, но им ничего, нравится.

Я чувствовал себя уставшим: просыпался и засыпал по Тихоокеанскому времени, а здесь приблизительно 9 утра, нулевой Гринвич. Ощущение, словно два часа ночи.

– Судя по штате за занятия, они богатенькие буратины.

Я покачал головой.

– Ну, это не их деньги» Мои собственные.

– Богатая бабушка?

– Дальний родственник, дядя. Дядя Вик. Груз О. Вик.

Меня поборол во втором раунде парень из Ковентри, который был старше меня, но тут сенсей Петел и другой тренер запротестовали.

– Что такое? – бросил я вслед сенсею, шествовавшему к судейскому столу. – Он же честно победил! Он применил молниеносный удар с разворотом.

Судьи выслушали сенсея Петела и вызвали моего соперника. Обсуждение было бурным, а потом рефери вернулся на ковер и объявил, что победил я, а на моего соперника наложены санкции.

Тот бросил на меня испепеляющий взгляд и удалился.

Сенсей Петел объяснил дело так:

– Я видел, как мистер Уикс сдавал экзамен на шодан пять лет назад. И раньше его видел на областных соревнованиях. Регистрируясь, он каждый раз занижал свой уровень, чтобы было больше шансов на победу. Это как если бы третьекурсник сдавал зачеты на первом курсе. Разве это справедливо?

Ха.

Я выдержал еще два раунда и затем меня разгромил парень из Паддингтона, который даже не пытался блокировать мои атаки. Он просто наносил удары одновременно со мной, отшатываясь то в одну сторону, то в другую, чтобы избежать моей ступни или руки. Три очка и все.

– У него можно многому научиться, – потом сказал Генри. Сам-то он не прошел дальше первого раунда.

Мы уселись наблюдать, как пэддингтонский каратист разминается, чтобы я уж совсем не зазнался от чувства собственного превосходства.

Сенсей Петел потребовал, чтобы все мы участвовали в состязании ката, и я был очень удивлен, когда занял второе место среди коричневых поясов.

– Вот видишь! – сказал сенсей. – Вот что бывает когда приложишь немного усилий. – И потрепал меня по голове.

Приз был величиной почти вполовину моего роста. Хорошо бы с ним в поезд пустили.

– Памятник, вот что это такое! – хихикал Генри. – Памятник твоему величию.

– Упорству и стойкости, – уточнил сенсей.

Позже он подошел к нам, перед тем как отправиться на обед с другими судьями и своим учителем, приехавшим из Окинавы.

– Вы сами справитесь?

– Конечно, сенсей.

– Тогда увидимся в отеле. Не позже десяти, договорились? Тут есть танцплощадка, если хотите, и еще кинотеатр на Брод-стрит, понятно, да?

– Да, сенсей.

Мы переоделись и оставили свои кимоно и «памятник» в гостинице. Генри называл его теперь памятником моей водостойкости. Гуляя, мы набрели на паб, в котором еда не производила впечатление «чрезмерно полезной», по выражению Генри.

– Пойдем-ка лучше в столовую. А то все время вегетарианская еда с салатом.

Мы заказали рыбу с картошкой и мгновенно все умяли.

– Но знаешь, от жирной еды у меня пойдут прыщи по всему лицу, – сказал Генри, не оставив ни крошки на своей тарелке.

– А какое это имеет значение? – у меня самого бывали прыщи, но случай Генри – выдающийся, унего на лице природа создала замысловатый орнамент из точек и точечек, которые он называл своей картой Африки.

– В любом случае, – подытожил он, – если прыщи всегда вылезают от той пищи, которой меня пичкают, не думаю, что парочка кусочков рыбы с картошкой ухудшат результат.

Генри подцепил последний кусочек картошки с моей тарелки.

– Смотри, кто реально потонул в проблемах! – Он махнул рукой назад, в сторону бара.

Это был Уикс, дисквалифицированный борец из Ковентри. Он сидел в углу с наполовину выпитой пинтой и двумя пустыми кружками. Он посмотрел на нас, и наши взгляды встретились. Я опустил глаза и повернулся к Генри.

– Похоже, мистеру Уиксу больше восемнадцати.

– Зачем он все это делает? Зачем врет о своем уровне? И что он с этого имеет?

Я пожал плечами.

– Может, у него есть целая полка призов, чтобы производить впечатление на девчонок. – Я быстро глянул в сторону. – Слушай, он все еще смотрит на нас!

– М-м-м. Ну что ж, пожалуй, должно пройти какое-то время, прежде чем я буду готов съесть пудинг. Давай глянем, что идет в кино.

– Отлично.

Мы уже заплатили, и Генри положил на стойку чаевые, солидно бросив барменше:

– Купи себе что-нибудь.

Она засмеялась, а я всю дорогу, пока мы шли через парк на Брод-стрит, подтрунивал над ним.

Оказалось, Уикс нас уже ждал.

– Думаешь, тебе удалось посмеяться, да?

Я замер. Зеленоватый свет был ярким, он лился отовсюду, но рядом никого не было.

– Я не смеялся над тобой, приятель!

– Я тебе не приятель.

– Да, – сказал Генри, – не приятель. Мы даже не знакомы. – Генри вцепился мне в руку и потащил прочь. – Пойдем сюда, ладно?

Он повернул, и я пошел рядом, ощущая спиной дикое напряжение, но первым он ударил Генри, и я могу поклясться, что слышал, как у моего друга что-то хрустнуло.

Я хотел проверить, что с ним, но Уикс уже повернулся в мою сторону, а я знал, насколько этот гад шустрый. Я ставил блок за блоком, но его удары были очень сильны и причиняли боль моим рукам или даже пробивались сквозь них, моя блокировка не помогала. Я задел его только один раз, здорово задел, выбросив вперед ногу и попав в бок.

– Ну что ж, это получше, чем ты демонстрировал на матче! – сказал он. Его ухмылка стала мерзкой. – Думаю, не стоит больше сдерж…

Я отступил в зенкутцудачи и сделал геданбараи, низкий блок.

Он засмеялся. Я был все еще в десяти футах от него, но он уже начал поднимать руки, когда я сделал шаг вперед и ударил, высоко держа голову.

Я прыгнул, покрыв расстояние между нами, и мой кулак врезался в его рот.

Он отлетел назад и не встал.

Генри сидел на земле с вытаращенными глазами, зажимая бок. Уикс дышал, пульс бился, глаза моргали, но изо рта у него сочилась кровь. Я ущипнул его чуть выше бедра, тот дернулся.

– Чувствуешь? Уже хорошо.

Затем я вернулся к Генри и помог ему подняться.