- Ты – суперлига, ты - супер кул, - прошептал я и одним росчерком соединил палочки «М».
Снизу раздался злобный лай. Овчарка, подскакивая от возбуждения, металась у подножия лестницы, не решаясь на нее взобраться. Я перевел дух, хотя ситуации это не спасало: летать я не умел, и даже если бы влез на трубы, то хода назад мне не было. Посреди двора они поворачивали и уходили в стену соседнего здания.
Мемет и Микель по-прежнему висели на заборе, надрывая глотки. Чего они там вопили было не разобрать. Все заглушало гавканье мерзкой зверюги. Ибрагим запустил в нее здоровенной палкой. Жаль, не попал. Псина отвлеклась на мгновение, ухватила толстый сук, тряхнула и – хрясь! –перекусила пополам. Я сглотнул, но слюна не шла в пересохшее горло. Овчарка тут же вспомнила о своих обязанностях и с новой энергией заистерила, поставив передние лапы на лестницу.
Когда я снова вскинул глаза, за сеткой забора никого не было. Только ветер гнал по асфальту одинокую бумажку. Вот предатели!
- Эй ты, дерьмо мелкое! А ну, слазь оттуда!
Фак! Про охранника-то я и не подумал! Заплывший жиром лысый тип ковылял ко мне, угрожающе тряся пузом и тремя подбородками.
- Собаку уберите! – проорал я, перекрывая лай.
- Пророк, тихо! Ко мне!
Пророк? Милое имечко для чудовища-каннибала.
- Давай, щенок, слазь!
- Не-а.
Что я, дятел, что ли? Пусть жиртрест сам сюда лезет, если я так ему нужен.
- Ладно, - покивал лысый. Три подбородка закачались в такт. – Тогда я звоню в полицию. Пусть они тебя снимают, - и потянулся за мобилой.
- Не надо! – Блин, ма меня убьет, а тетя Люся закопает. – Не звоните, я щас, я сам...
Толстяк убрал палец с экрана. Я улыбнулся вывалившей алый язык псине, развернулся и вскочил на стену. Ёпт, высоковато что-то. Только выхода у меня другого нет. Если я к жирному спущусь, он же все равно панцирей[4] вызовет. А тут уже территория какой-то транспортной конторы. Вон там и через ограду перелезть можно.
- Ты куда, пацан? Ты чего удумал? – разорялся сзади жирдяй.
- Ты - суперлига, ты круче всех, - прошептал я и...
Спрыгнул. Лодыжка взорвалась болью. Я покатился по асфальту, матюгаясь сразу на трех языках. Вот непруха-то! Неужели сломал? Кое-как поднялся, игнорируя брызнувшие из глаз слезы. Запрыгал прочь от стены. Стоило наступить на правую ногу, как ее будто ножом пронзало, и в черепе вспыхивали фейерверки. Сзади послышался лай – как-то слишком близко. Я обернулся. Блин, как псина сюда пробралась? Овчарка неслась ко мне огромными скачками, роняя на асфальт слюну, смешанную с пеной. Все, пипец тебе, Женька!
Я выставил перед собой единственное свое оружие – баллончик с краской. Чудовище по имени Пророк взвилось в воздух, и я нажал на курок... в смысле, на колпачок. Алая струя ударила в оскаленную морду. Псина взвизгнула, жмуря глаза, но ее было уже не остановить. Мохнатые лапы ударили меня в грудь. Я грохнулся на спину, собачьи челюсти сомкнулись на руке, сжимающей банку. Я заорал. Раздался хлопок, будто кто-то лопнул воздушный шарик – это зубы Пророка прокусили баллон. Краска под давлением ударила через дыру, я едва успел отдернуть голову. Тугая струя оросила мне грудь, а зверюге - шерсть. Очевидно, часть вонючей жидкости попала собаке в рот. Пес отскочил, испуганно скуля, и принялся кататься по асфальту, раздирая морду лапами и оставляя повсюду алые пятна.
- Что ты сделал с Пророком, урод?! – охранник наконец дотрусил до места происшествия, взмокший и такой красный, будто его вот-вот кондратий хватит. Бухнулся на колени перед овчаром, запустил пальцы в слипшуюся сосульками шерсть. – Куда он тебя, мой маленький? Куда он тебя пырнул?
Вот дебил! Совсем мозги жиром заплыли, краску от крови не отличает. Кровь-то – она у меня вон из руки хлещет, там, где «маленький» ее прокомпостировал. О чем я толстому и сообщил. Популярности мне это не прибавило.
- За издевательство над животным тебе отдельно вкатают, - просипел охранник сквозь одышку. – Сейчас позвоню в полицию, а ты дрыгнись только – Пророк в тебе еще дыр наделает.
Я лежал тихо и слушал, как жиртрест разговаривает с панцирями. А что мне еще оставалось? Охранник брызгал слюной в трубку, на лысине у него выступили крупные капли пота:
- Как это – через час? А мне что с ним целый час делать? Запереть? Куда запереть? Мне Пророка к ветеринару надо... Кто Пророк? Собака. Служебная. Да клал я на ваше ограбление! Если Пророк сдохнет, я вас по судам затаскаю.
Жиртрест с такой силой сунул телефон в карман, что ткань треснула. Повернулся ко мне – злющий, чуть дым из ноздрей не валит.
- Вставай, сопляк!
Я затряс головой:
- Мне ногу больно. И руку. И вообще, мне еще пятнадцати нету, так что запирать меня нельзя.
Толстопузый только прорычал что-то нечленораздельное, затряс подбородками и уцепил меня за шиворот.
Минут за пять я дохромал до офисных помещений. Пророк трусил рядом, злобно ворча и косясь на меня единственным не слипшимся от краски глазом. Внутри охранник велел мне держать руки по швам, чтобы я ничего не заляпал. Открыл неприметную дверь с надписью «Подсобное помещение» и втолкнул меня внутрь. Замок щелкнул, и я остался один среди полок с туалетной бумагой, моющими средствами и половыми тряпками. Вот тебе и суперлига. Я в бешенстве вмазал здоровым кулаком в запертую дверь. На белой панели остался смазанный красный отпечаток.
[1] Валлах – Аллах знает, мультиэтнический датский сленг
[2] Пара – деньги на мультиэтническом датском, от турецкого para
[3] Собака – на датском сленге «сотня».
[4] Панцирь – сленговое название полицейских в Дании
Темная сторона
- Черт, ну и свинство! – блондинка в полицейской форме стояла в дверях подсобки, окидывая презрительным взглядом разоренное помещение и мою помятую фигуру. – А воняет! – она сморщила аккуратный носик. Выглядела панцирша зачотно. Если бы не ладонь на рукояти дубинки, я бы даже сказал сексуально – буфера так и рвались наружу из-под форменной куртки.
Внутрь просунулась голова напарника – мужика постарше с ершиком седеющих волос и печальной усталостью в глазах с опущенными книзу уголками.
- Эй, что ты с мальчишкой сделал? – повернулся он вглубь офиса.
- Я?! Ничего, – послышалось тяжелое топанье, и мясистый череп жиробасины протиснулся между кепи полицейских. – Иисусе! – вместе с подбородками затряслись и слюнявые губы.
Да, Виннипух, я в твоем домике без дела не сидел!
– Ах ты ж дерьмо перкское[1], ты у меня тут языком все вылизывать будешь!
- Простите, что вы сказали? – напрягся седой.
Жирный сдулся не сразу, похлопал голыми веками, пока до него дошло:
- Я?! Ничего.
- Вот и я ничего не слышала, - подтвердила блондинка. – Успокойся, Лассе. Это краска. Сам понюхай.
Седой засопел длинным носом. И тут на сцену выступил я:
- Да, краска. Этот садист меня поймал, когда я граффити рисовал. Облил из баллона, избил, собаку свою натравил. Вот, - я сунул под нос панцирям прокушенную руку, кое-как обмотанную туалетной бумагой. – Расист гребаный!
Лассе засопел громче, аж крылья длинного носа раздулись; засверлил жиртреста взглядом инквизитора.
- Д-да врет он безбожно, - запинаясь, промямлил толстяк. – Он сам Пророку в морду брызнул. Может, пес теперь сдохнет от отравления. А ведь он – хорошая собака, просто работу свою выполнял! Слушайте, этих малолеток тут целая шайка была.
Значит, разглядел-таки, гад!
- Этот вот, самый мелкий, через забор полез, а остальные с той стороны его подзадоривали. Банда у них настоящая пер... эмигрантская, - поправился жирдяй.
Седой перевел на меня задумчивый взгляд:
- Он что, украл что-нибудь?
- Н-нет, - тряхнул щеками охранник. – У нас не украл. Зато вот на соседней стройке постоянно то материалы, то инструменты прут. Точно, они!
- Ничего мы не крали! – возмутился я и тут же прикусил язык, да поздно было.