— Даже не верится… — наконец произнес Джон. — Эти четыре зуба когда-то принадлежали старому Ракшасу.

— Теперь понятно, сколько ему на самом деле лет, — сказал Дыббакс. Он пожал плечами. — А главное, понятно, почему Герман Геринг стремился заполучить эту штуку. Изумруд больше куриного яйца! Он, должно быть, стоит целое состояние.

— Да, но его денежная ценность ничто по сравнению с властью, которую владелец амулета может получить над Ракшасом, — сказал Джон. — Только представь: джинн в полном распоряжении человека. Интересно, а Геринг об этом знал? Этот амулет мог бы дать ему абсолютную власть над миром.

— Вот, что я думаю… — начала Филиппа — Это — зло. Самое настоящее, воплощенное зло, и, по-моему, его надо уничтожить. Разломать на кусочки и бросить в колодец, ко всем этим черепам и костям, чтобы никто и никогда не смог его заполучить. Надо выбросить все, включая изумруд.

— Ты шутишь? — сказал Дыббакс. — Мы одолели столько преград, чтобы найти эту вещь! — Он покачал головой. — Ни за что! Кстати, на случай, если ты забыла, ваши потери с моими не сравнить! У меня погибли два друга.

— Тем более ты должен со мной согласиться, — настаивала Филиппа. — Ты хоть сознаешь, какому риску подвергаемся мы все только оттого, что держим его в руках? Джон, ты-то что думаешь?

Джон вздохнул, и на морозе его выдох превратился в маленькое кучевое облачко. Было трудно представить, что они находятся в жаркой Индии. Джон был бы рад согласиться с сестрой, а не с Дыббаксом, но амулет выглядел слишком ценным, чтобы поступить с ним так, как предлагала Филиппа.

— Думаю, прежде всего надо найти господина Ракшаса и узнать, что думает обо всем этом он. Как он решит, так мы с Королевой кобр и поступим. В конце концов, это его зубы мудрости, и владелец амулета получает власть именно над Ракшасом.

— Все это ерунда, — сказал Дыббакс. — Кому нужен амулет, дающий власть над джинн, который того и гляди сделает всем ручкой и отлетит в большую лампу на небе?

— Дыббакс, что ты несешь? — возмутилась Филиппа — Ты иногда говоришь совершенно ужас е вещи. Господин Ракшас — наш друг.

— А что я такого сказал? — удивился Дыббакс. — Ты же не можешь отрицать, что Ракшас стар, джини-силы у него почти нет. Хватает ее теперь только на то, чтобы ввинчиваться и вывинчиваться из лампы. — Он покачал головой. — Я все равно не понимаю, зачем этому культу кобр понадобилось удерживать его в своей власти.

— Сила-то у него пока есть, — уточнил Джон. — Только он, будучи старым, не хочет ее тратить. Если есть хоть малейшая возможность обойтись без этого, он джинн-силу не применяет. Кстати, нет никакой гарантии, что даже если мы разломаем Королеву кобр на кусочки и сбросим их в колодец, не найдется кто-нибудь, кто вздумает эти кусочки отыскать и собрать. Наймут водолазов или спустят в колодец батискаф. — Джон указал на отверстие в стене. — Кроме того, неохота возвращаться к колодцу через туннель со скелетами. Мне, честно сказать, и одного раза хватило. До полусмерти перепугался. Так что прости, Фил, но я согласен с Баксом. Пока оставим амулет у себя.

Дыббакс закивал, считая вопрос решенным и дальнейшие обсуждения неуместными.

— Хорошо, — сказала Филиппа. — Если вы оба так считаете, оставляйте. Только не говорите потом, что я вас не предупреждала. — Она посмотрела на Королеву-кобру с неприязнью. — Поверьте, ничего доброго из этого не выйдет.

Дыббакс поднял руку, призывая Филиппу молчать. Она уже собралась на него рассердиться но поняла, что он не затыкает ей рот, а просто вслушивается в какие-то звуки.

— Что такое? — спросила она.

— Разве ты не слышишь? — сказал он. — Какое то бормотание.

— У меня в ушах еще полно воды, причем ледяной, — ответила девочка и, прижав ладонь к уху принялась вытряхивать из него воду.

— Звук идет с лестницы, — сказал Дыббакс и освещая путь фонариком, сделал шаг вперед.

Завернув амулет в водонепроницаемую бумагу, Джон положил его обратно в кожаный мешочек, сунул за пояс и последовал за товарищем. Теперь он тоже услышал какой-то звук.

— Может, стоит выключить свет? — предложила Филиппа. — Или по крайней мере уменьшить яркость. Пока мы не поймем, что это за звук. Вдруг кому-нибудь не понравится, что мы здесь ходим.

— С какой стати? — возмутился Дыббакс. — Мы же члены ашрама, верно? Мы ведь вступали в ашрам как раз для того, чтобы ходить повсюду, не вызывая подозрений.

— Только не забывай о том, что Джалобин уже попал в беду, — заметила Филиппа. — С ним наверняка произошло что-то серьезное, иначе он не оставил бы нас в этом ужасном колодце.

— Фил права. — Джон кивнул. — Надо быть поосторожнее, пока мы не выясним, что случилось с Джалобином.

— Ладно, — согласился Дыббакс и ступил на лестницу. — Но немного света нам все-таки нужно, а то мы шеи себе свернем на этих ступеньках. Бред, конечно, но они обледенели.

Джон дотронулся до ступеней кончиками пальцев.

— Дыббакс прав, — сказал он. — Откуда же здесь лед?

— Не знаю, — ответил Дыббакс. — Но думаю, что скоро поймем. — Он прикрыл ладонью светящуюся поверхность фонарика, отчего ладонь его стала красной и прозрачной. Света было теперь совсем мало, так что они едва видели, куда ступать.

Бормотание становилось все громче, какие-то люди нараспев повторяли одни и те же слова.

— Может, у них тут урок медитации? — предположил Джон.

Дыббакс взглянул на свои часы с люминесцентными цифрами.

— В три часа ночи? — Он остановился и опять прислушался. — Кроме того, разве так медитируют? Ты различаешь, что они говорят? Ну же?

— НА-ГА. НА-ГА. НА-ГА.

— Нага, — прошептал Дыббакс. — Точно, именно Нага.

Дети задрожали, но уже не от холода, а от страха. До них наконец дошло, что слово, которое скандируют где-то совсем рядом, на санскрите означает «змея».

— У меня плохие предчувствия, — прошептала Филиппа.

— Ты это уже говорила, — отозвался Дыббакс.

— Нет, про это еще не говорила. Я говорила, что не стоит оставлять у себя Королеву-кобру. Надеюсь, что нынешние неприятные предчувствия хотя бы не связаны с этим амулетом. Поскольку это как раз тот случай, когда я не хотела бы оказаться пророком.

— Да уж… — Дыббакс вздохнул.

Они прошли еще несколько ступеней вверх, и впереди забрезжил тусклый свет. Дыббакс тут же выключил фонарик. Крутая каменная лестница как раз закончилась, и они очутились в узком туннеле, который упирался в другую лестницу, на этот раз металлическую, она шла вертикально вверх внутри полого бронзового цилиндра. Шириной цилиндр был от силы метра полтора и заканчивался широким раструбом, через который лился яркий неровный свет и пение людей:

— НА-ГА, НА-ГА НА-ГА, НА-ГА, НА-ГА.

Джинниоры молча полезли вверх, с трудом отрывая пальцы от обжигающе холодных металлических перекладин. Наконец они смогли заглянуть за край цилиндра. И их утомленным, запорошенным пылью глазам предстало нечто удивительное.

В огромной пещере, метров пятнадцать или двадцать высотой, располагался храм, неравномерно освещенный гирляндами электрических лампочек. Пол пещеры застилал странный туман, это было похоже на театральные спецэффекты. Туман окутывал ноги трех или четырех сотен человек, мужчин и женщин, которые стояли на коленях, молитвенно сложив руки и обратившись лицами как раз к тому месту, над которым находился наблюдательный пункт Джона, Филиппы и Дыббакса. Люди были в резиновой обуви, в оранжевых одеждах с накинутыми сверху куртками и накидками из овечьей шерсти. Лица их были разрисованы желтой краской. Не переставая, точно под гипнозом, они твердили:

— НА-ГА, НА-ГА, НА-ГА, НА-ГА…

— Это культ кобры, — прошептала Филиппа. — Ааст Нааг. «Восемь кобр». Видимо, ашрам для них служит прикрытием.

Теперь девочка поняла, о чем говорилось в конце письма полковника Килликранки: Ищите третью змею. Но остерегайтесь восьмой.

Трое юных джинн притихли. Ну разве это не ирония судьбы? Они попали прямиком в лапы тех, от кого надеялись скрыть амулет! Вокруг, да-да — со всех сторон, были толпы и толпы именно тех людей, с которыми им меньше всего хотелось бы повстречаться.