Каждый раз, когда она пыталась быть любезной – например, когда предложила ему свою порцию риса или хотела помочь после жестокого допроса, – он грубо отвергал все ее попытки, и она терялась от такой реакции, не зная, как быть. Ей было ужасно больно, и все, что она могла сделать, – это отправиться в свой темный, пустой угол, потому что, когда она сидела в своем углу, Сэм переставал быть таким противным.

Она не понимала ни его, ни его грубого мира, и от этого ей было страшно. Рядом с ней сейчас не было никого из братьев, а ей так хотелось увидеть знакомое лицо, хотя бы Джеда. Он, конечно, самый суровый из братьев, но Лолли знала, что он любит ее.

Теперь у нее никого не было, кроме Сэма, а для Сэма Форестера она не существовала. Он не понимал, как отчаянно она хотела увидеть рядом что-то знакомое, обычное. Этому желанию больше всего отвечал Сэм. Он был мужчина, как ее братья, и американец.

Сэм ткнул ее винтовкой:

– Шевелись! Если, конечно, хочешь увидеть своего папочку.

Очень грубый американец, поправила она себя. Уязвленная таким отношением, она собрала остатки доброй старой южной гордости, выпятила подбородок и зашагала на нетвердых ногах в самые заросли, то и дело увязая каблуками. Гордый проход длился пять шагов, даже меньше, потому что она упала лицом вниз в мокрый, издающий резкий запах куст. Пытаясь подняться на ноги, она сумела выползти назад ровно настолько, чтобы он вытянул ее.

Он не стал этого делать. Король чикагских трущоб прошествовал мимо... Проклятый, высокомерный янки.

Сэм сунул ей в ладонь порцию жилистого вяленого мяса. Лолли уставилась на сморщенный коричневый кусочек, словно это был засушенный таракан. Сэм впился зубами в свою порцию и замотал головой, чтобы оторвать полоску. Вяленое мясо всегда жесткое, но такого жесткого и соленого ему еще не попадалось. Она смотрела, как он жует, и лицо ее выражало удивление, любопытство и даже легкий испуг.

– Вяленая говядина, – объяснил он, отрывая зубами еще одну соленую полоску.

Она снова посмотрела на предложенный кусок, затем медленно поднесла его ко рту и вонзила в него зубки. Глаза ее расширились. Он наблюдал за ней, не переставая жевать. Стараясь оторвать полоску от куска, она принялась водить зубами взад-вперед – бесполезный метод, как он знал по опыту. Она слегка потянула кусок, зажав его зубами. Сэм спрятал улыбку и запихнул в рот следующий кусок. Лолли продолжала свои попытки, сосредоточив все силы на том, чтобы откусить кусочек говядины.

Господи, вот это было зрелище! Лолли с решительным видом подтянула колени и уперлась дурацкими каблуками в мягкую землю, явно для большего равновесия. Изнеженная красавица южанка, которая еще недавно милым голоском просила подать ей столовый прибор, сидела теперь, привалившись спиной к грубому стволу кокосовой пальмы, жалкая, грязная, со спутанными волосами, и, опустив голову, вгрызалась в кусок старой высушенной говядины, изо всех сил тянула и дергала его не хуже тягловой команды, впряженной в фургон.

Должно быть, она расслышала, как он фыркнул, потому что внезапно подняла на него глаза и зарделась.

Он ухмылялся. Вздернув подбородок, она повернулась к нему боком, стараясь спрятать лицо, и снова вгрызлась в кусок мяса. На ее грязном лице была написана решительность. С упрямством армейского мула она вцепилась в кусок обеими руками и напряглась всем телом, чтобы оторвать полоску.

Наконец получилось. Руки ударились о колени, а во рту, искривленном гримасой, осталась сухая полоска. Сэм ждал, когда она начнет жевать. И она начала. Лицо у нее напряглось, глаза широко раскрылись, губы кривились, когда нижняя челюсть прижимала к верхней мясо, напоминавшее подметку.

Но еще смешнее искривленного рта было выражение ее лица. Она часто моргала, глаза налились слезами, губки надулись.

– Соль тебе полезна. – Он откусил следующий кусок и помахал в воздухе полоской мяса, придавая весомость своим словам. – Помогает против обезвоживания в тропической жаре.

У нее раздулась одна щека.

– Моо мне воы?

Он постарался не расхохотаться.

– Что? Не пойму. – Он прекрасно ее понял, но не мог упустить такой случай позабавиться.

Она переместила неразжеванный кусок за другую щеку, из глаз у нее уже текли слезы, и вид был совсем расстроенный.

– Воы, поалуста!

Сэм ждал, приняв задумчивый вид.

Она показала на фляжку у него на поясе:

– Воы! Воы!

– Ах... воды. – Он щелкнул пальцами.

Она энергично закивала. Он поднялся, отцепил фляжку и передал ей. Лолли схватила ее быстрее, чем карманник с Куинси-стрит. Отвернула колпачок, но не смогла снять. Взглянула на Сэма снизу вверх. Лицо ее выражало отчаяние.

– Откой, поалуста... быссо!

Ему понадобилась вся его воля, чтобы перестать мучить ее и дальше. Выражение ее лица тронуло человеческую струнку, спрятанную глубоко в его душе. Он взял из рук девушки флягу и снял колпачок.

Позабыв о своих манерах, Лолли вцепилась во флягу и сделала большой глоток. Быстро пожевала, затем глубоко вздохнула и проглотила. Судя по размеру откушенного куска, Сэм решил, что тот опустился в ее желудок как гиря. Лолли задохнулась и отпила еще воды.

– Закругляйся с ужином, Лоллипоп. Нам пора в путь.

Сэм взглянул на небо, пытаясь определить, сколько у них времени до наступления темноты. Оказалось, не много. Он ошибся, решив, что они дойдут до залива за полдня. Проста переоценил ее силы.

– Я уже сыта, спасибо. – Она вернула ему оставшееся мясо и флягу.

Мясо он положил в ранец, фляжку прицепил на пояс, потом обернулся, чтобы помочь ей подняться. Лолли, отвернувшись, ногтем ковыряла в зубах.

– Пошли.

Она выпрямилась и поспешно опустила руку на колени. Вспыхнув, она бросила на него виноватый взгляд, словно Сэм застал ее за чем-то предосудительным.

– Можешь ковырять в зубах сколько душе угодно, я не возражаю. – Он поднял ее с земли.

Она сердито отряхнула юбку.

– И вовсе я не ковыряла в зубах.

– Ну конечно.

– Мне нужна зубная щетка, – заявила она, словно один этот предмет мог решить все ее проблемы.

Схватив ее за руку, Сэм пустился в заросли, шагая быстрее, чем прежде.

– Мы обязательно остановимся у следующего «Маршалла Филда»[5] и купим тебе щетку, а заодно и серебряный чайный сервиз, и вычурные маленькие чашечки.

Она пробормотала, что ждет не дождется, когда они доберутся до бухты и она с ним распрощается.

– Я думаю о том же, – бросил он через плечо и пошел в два раза быстрее, чем прежде.

Лолли споткнулась.

– Ты не можешь помедленнее?

– Нет. – Он волок ее через пальмовую рощицу.

Она бурчала что-то насчет несносных янки, которые не умеют вести себя по-джентльменски.

Сэм отпустил пальмовую ветвь, которую сначала галантно отвел в сторону. Ветка ударила ее по лицу. Лолли задохнулась от возмущения, но он, не обращая внимания, продолжал идти, как во время марш-броска с полной выкладкой.

Солнце опускалось в зеркальную воду сверкающим розовым шаром, расцветив иссиня-черное небо радужными красками тихоокеанского заката: золотисто-оранжевым, ярко-розовым, бледно-лиловым и темно-пурпуровым. Вокруг жемчужных вод залива вытянулся пляж с белым песком, за которым вставала стена густого изумрудного леса на фоне остроконечных гор, окрашенных багрянцем быстро исчезающего солнца.

Лолли привалилась к дереву и, пытаясь отдышаться, наблюдала, как Сэм вышагивает по белому песку. Легкие так горели от бега, что ей казалось, будто палящее солнце опускается прямо в ее пересохшее горло. По лицу тек пот, руки зудели от укусов москитов, словно она провела ночь на ядовитом дубе, ноги были в синяках. Бедные ножки, они растерты и в мозолях.

– Ты видишь корабль? – Она поскребла сломанными ногтями зудящую руку.

Он продолжал вышагивать. Остановился только раз, чтобы ногой поддать песок.