– У тебя что-нибудь болит? Я был груб? – Не мог не спросить, беспокойство съедало его, но в тоже время боялся услышать ответ. Как хорошо, что она не видела его напряженного взгляда!
Ее отрицательный ответ стал для него как помилование для приговоренного, а румянец на щеках подарком. Он чувствовал ее смущение, и оно теплом разливалось в груди. Поэтому ее желание остаться одной он проигнорировал, приняв за проявление стыдливости. Пусть привыкает, что теперь он всегда будет рядом. После испытанного облегчения, что не навредил ей, ему безумно хотелось опять ее обнять, ощутить, что она с ним рядом и быстро ее раздев, он погрузился с ней в воду.
«Расслабься», – посоветовал он напряженной Ольге, но сказано было больше для себя, так как тело мгновенно отреагировало на ее близость.
«Дай ей передышку!», – уговаривал он себя, держа руки на ее талии. Возможно, чересчур крепко, но что поделать, если хотелось обвести контур ее груди, наполнить ими свои ладони, а вид сжавшихся над водой сосков стал пределом для его выдержки. Если бы не ее испуг, что намокли волосы…
Он тут же занял руки ее прической, борясь с искушением. Она вся была для него сплошным искушением, а смущение самым сильным афродизиаком. Ему было приятно ухаживать за ней. Никогда не думал, что делать прическу женщине это так интимно. Раньше он никогда и никого не заплетал. Да ему бы и в голову не пришло заниматься такими глупостями. С ней же он быстро этому научился, и это доставляло особое удовольствие. То, что она позволила сделать ему это, грело душу. Она еще не понимает этого, но начинает ему доверять.
Ольга смутилась, узнав, что он за ней ухаживал, когда она болела.
«Да девочка, в твоем теле для меня нет потаенных мест», – так и хотелось сказать ему, намыливая ей плечи. Вот только сама она для него загадка, сотканная из противоречий. Сильная, но в тоже время ранимая, решительная и робкая, страстная и смущающаяся, как невинная девушка. Он мог бы перечислять бесконечно.
Кристиан не выдержал, и накрыл ее грудь руками, покрывая ее мылом. Нежно скользил пальцами, разнося его по кремовой коже. Жаль, Ольга быстро спохватилась и отобрала у него мочалку, спешно намыливая себя.
«Ничего, однажды я буду медленно-медленно намыливать ее, нежными ласками сводя с ума», – пообещал он себе. Картина, представшая перед глазами, оказалась фатальна для его выдержки. Он не святой! Желание прикоснуться к ней стало насущно необходимостью, как воздух и даже сильнее. Он согласен не дышать, лишь бы чувствовать под собой ее пленительное тело. Подчиняясь своей фантазии, как в бреду, он налил на руку мыло и опустил ее туда, куда больше всего желал.
«Люциан!», – ее вскрик прозвучал для него как музыка. Он тут же захотел услышать его вновь, когда будет входить в нее. Он желал услышать его вперемежку с хриплыми стонами, когда будет брать ее. Он мечтал… О нет, пора мечты делать явью! И перевернув ее к себе лицом, он этим и занялся.
«Зачем я тебе?», – прозвучавший вопрос стал для него непостижимым. Что можно на него ответить человеку, который стал для тебя всем?!
«Ты моя пара», – отозвался он, крепче к себе прижимая. Для каждого оборотня в одном слове «пара» сказано все.
Слова о том, что без ее желания она не забеременеет, тревоги не вызвали. Она уже беременна, значит все хорошо, это еще одно подтверждение укрепившейся между ними связи. Поэтому он и сказал ей, что она беременна, чтобы Ольга разобралась в себе и призналась в своих истинных чувствах.
«Это невозможно! – тут же напряглась она. – Айк говорил…»
А вот эти слова заставили его насторожиться, и он тут же положил ладонь ей на живот. Вампир бы не давал ей пустых обещаний. В воде было не разобрать и, стараясь подавить тревогу, он выбрался из ванной.
Взяв простынь, он подождал, пока она поднимется из воды и укутал ее. На полу было мокро, и он бросил полотенце, чтобы ей было не холодно, и лишь после этого достал ее из воды. Опустившись перед ней на одно колено, он еще раз положил руку на ее живот, напряженно прислушиваясь к своим ощущениям и как никогда в жизни надеясь, чтобы страхи оказались напрасными. Их ребенок… Он чувствовал искру чуда, зарождение жизни, но теперь была пустота. Он физически ощутил холод чрева.
Это его сломало. Зверь тоскливо выл, чувствуя его боль и сопереживая потере. Самое бесценное, что женщина может дать мужчине – чудо жизни! Как она смогла?! Даже не задумываясь! Кристиан поднял голову, и не верящим взглядом посмотрел на нее.
Как прикасаться к женщине, которая после того, как ты даришь ей сердце, нежность, будет гасить силой мысли зарождающуюся жизнь в своем чреве?! Где найти в себе силы, чтобы чувствуя по ее вине погасший огонь не зародившейся жизни, прикасаться к ней вновь? Он же не сможет. Даже сейчас, несмотря на то, что она сделала, он чувствует притяжение к ней. Кристиан понимал, что в какой-то момент возненавидит ее или себя за слабость к ее телу.
«После того, как поставил метку, я чувствовал зарождение жизни, – с трудом произнес он, – а сейчас лишь холод… Я хотел умолять тебя о прощении, добиваться твоей любви и сделать все, чтобы ты была счастлива со мной. Я был самонадеян и считал, что со всем справлюсь… Единственное, чего я не в силах вынести, это ощущение, когда гаснет искра жизни наших детей».
Он закрыл на миг глаза, переживая потерю, а потом с решимостью поднялся. Надо найти в себе силы отпустить ее и лучше сделать это быстро. «Ты свободна», – выдавил он из себя, и это было самое трудное решение в его жизни.
Кристиан бежал от нее, не разбирая дороги, бежал от краха своих самых затаенных желаний, которые на какой-то миг обманчиво исполнились. Семья, ребенок… Этого не будет, потому что она не хочет. Он ошибся и все, что было между ними, лишь его самообман. Бежал, пока хватало сил, и пока зрение не отказало ему. Споткнувшись, он упал на колени и протерев глаза, с удивлением увидел на них влагу. Некоторое время он смотрел, не понимая, а потом в лесу раздался протяжный надрывный вой, спугнувший птиц и распугавший зверей в округе.
«Ты свободна», – эти слова все еще звучали в моих ушах. Я стояла завернутая в простыню и не знала, что делать. От потрясения ноги мои ослабли, и я присела на край ванны. Это действительно все? Он больше меня не потревожит, несмотря на метку? А как с меткой быть? Я слышала, у человека после нее происходят некоторые изменения: долголетие, слух, зрение. Если учесть, что благодаря Айку срок моей жизни и так увеличился, то что это будет за коктейль?!
Что вообще сейчас произошло? Наверное, я первая пара среди оборотней, от которой отказались. Меня опять бросили? Я не желала быть его женой и оставаться с ним, но иррациональное чувство обиды уходить не желало.
Неужели я забеременела, но из-за нежелания иметь ребенка беременность прекратилась?! Да какая к черту беременность, когда и дня не прошло? Как просвещенный человек я понимала, что могло быть максимум оплодотворение яйцеклетки. Просто Люциан говорил так, как будто этот ребенок уже существовал, и я его убила. Знай я, что во мне растет жизнь, смогла бы я поступить так же? Я не хотела от него детей, но в то же время сознательно убить в себе жизнь так легко не смогла бы. Когда я думала, что не хочу забеременеть, я думала абстрактно и совсем не представляла, что именно в этот момент эту самую беременность прекращаю.
Что уж теперь… Я тяжело встала и пошла в спальню. Если я свободна, значит надо выбираться отсюда. Знать бы еще как. Я не представляла, какая площадь прилегающей территории защищена. Оставалось проверить это опытным путем. Осмотрев остатки платья, сделала неутешительный вывод, что его больше не одеть. Пришлось залезть в шкаф с мужскими вещами и надевать то, что есть. Хорошо еще, что моя обувь цела осталась.
Выйдя из дома и спустившись по ступенькам, я огляделась. В какую сторону идти даже не представляла. Наверное, это и не важно. Главное выйти за периметр магической защиты, а там уже Айк найдет меня. Настроение было мерзкое. Одета я была как пугало, так как вещи на мне просто висели. Чтобы не спадали брюки, мне пришлось подпоясать их шнуром от штор и несколько раз внизу подвернуть. Запахнув найденный френч, рукава которого я тоже подвернула, побрела от домика, углубляясь в лес.
