– Давай уж все выдавай. В чем еще провинился?
– Ни в чем, простите.
В разговоре наступила пауза – неловкая, некрасивая, явно лишняя. Настя опустила глаза, предпочитая разглядывать носки мужских ботинок, а Имагин смотрел на нее и молчал. Благо, эта вечность длилась не так долго.
– Хорошо, давай по делу. Про телефон запомнила?
Настин кивок.
– Если что, позвонишь?
Снова кивок.
– По подворотням лазать не станешь?
Кивок.
– Поужинать после моего возвращения согласишься?
Кивок, осмысление…
– Нет! – в ответ на ее яростный взгляд, Имагин только улыбнулся.
– Вот скажи мне, что такого ужасного случится, если мы поужинаем?
– А почему вы так упорно пытаетесь затащить на ужин обыкновенную девушку, которая уже не единожды сказала, что никаких ужинов не хочет?
– Наверное, потому, что девушка не настолько обыкновенна. И она мне нравится, но она меня боится.
– Боится, – отрицать очевидное Настя не видела смысла. – И потому нет. Не знаю, почему терплю вот это, – она помахала телефоном, – но просто дождусь, когда вам надоест, надеюсь, это произойдет скоро, а никаких завтраков, обедов и ужинов не будет…
Спорить Имагин привычно не стал, просто пожал плечами – мол, можешь думать, что хочешь, а мы еще посмотрим…
– До свидания, – развивать тему Глеб тоже не спешил, а просто стоять и смотреть на него, было бы странно. Интересно, но странно.
– Пока, – только уйти с миром ей не дали, проходя мимо мужчины, Настя почувствовала еле ощутимый шлепок по пятой точке.
Обернулась она вновь растерянная.
– Брать трубку, Анастасия, нужно с первого раза, уяснили? – а Имагин откровенно смеялся, склонив голову. Набросься девушка на него с кулаками, с легкостью поборол бы сопротивление, а потом рассмеялся с новой силой.
– У меня брату четырнадцать… – на лице Имагина родилось удивление. – Вот они выражают симпатию к девочкам приблизительно так же. Вы когда взрослеете-то?
– Если нам нравятся девочки, Анастасия, мы ведем себя одинаково в четырнадцать и двадцать восемь.
– Значит, никогда… – Настя попыталась окинуть мужчину максимально пренебрежительным взглядом. А потом отвернулась, направляясь куда-то… А не важно куда. Не важно, что к метро в другую сторону, а к кафе – в третью. Важно, что гордо и к нему спиной.
– Если согласишься поужинать, обещаю – обсудим этот вопрос! – Имагин крикнул ей вдогонку. И голос его не звучал унижено или оскорблено. Он был доволен, впрочем, как и сама Настя.
На лице настойчиво расплывалась улыбка, которую надо бы потушить, но никак… И где тот мужчина с тяжелым взглядом? Или это он? Просто такой разный? Крайне ребяческий и безмерно серьезный?
Ее личный 'В случае чего'. Настя ускорила шаг, продолжая чувствовать взгляд Имагина. Пожалуй, будь она бабочкой, спружинила бы от земли, взмывая в манящее небо.
***
В кафе она не вернулась, поехала сразу домой, а потом долго сидела, смотря в монитор ноутбука, то глупо улыбаясь, то становясь не просто серьезной – отчаянно грустной. В девичьей голове проходила невероятная борьба.
Есть мужчина, которого она интересует. Причем интересует сильно и уже достаточно давно Настолько, что он заботится о ее безопасности. Этот мужчина не сделал еще ничего плохого. Россказни о том, что хотел ее уволить, оказались бредом Пирожка, взгляды… он-то не виноват, что его взгляды так подействовали. Беседа на праздновании дня рождения Бабочки… Это ведь нормально, что мужчине, который испытывает симпатию к девушке, не нравится, что она крутится полуобнаженной перед пьяной толпой, и предложение его пусть было двусмысленным, но подразумевало не то, о чем подумала Настя. Кроме того, он ее действительно спас, и теперь… Никто и никогда еще не заботился о ней подобным образом. Дарили цветы – да, водили по кафе, кино и ресторанам – да. Орали песни под окном – тоже да, даже на асфальте сердца рисовали и глупости разные, но никто не занимался подобным. Да и сам он… Настя снова закрыла глаза, вспоминая лицо Имагина – сердце привычно ускорилось. Как бы она ни пыталась сопротивляться и отнекиваться – он тоже заставляет девушку чувствовать что-то к себе. Когда взял за руку – было приятно, получить пониже спины – не обидно и не так возмутительно, как Настя попыталась показать. Ну и почему она тогда так настойчиво сопротивляется?
Вопрос в который раз остался без ответа. Насте казалось, что она просто не может… Ну не может позволить себе подпустить этого человека ближе. И дело не столько в том, чем все непременно закончится – его победой и ее разбитым сердцем, проблема намного глубже, где-то на уровне интуиции, подсознания. Там стоит 'стоп', который не сдвинуть. Потому, лучше, чтоб ей не пришлось звонить, а Имагин, вернувшись, забыл о том, что на земле существует такая Настя Веселова, которая вызывает в нем живой интерес. И еще хорошо будет, если он станет все реже появляться в Бабочке, а она сама найдет наконец-то что-то другое.
Да, так будет лучше. Наверное…
***
– Я уже слишком стара для этого, – девочки сидели в общей гримерной. Хотя кто сидел, а кто и лежал, забросив ноги на стену, как Амина. Свои непозволительно длинные ноги, на которые и смотреть-то больно. Точнее на них приятно, а на свои, какими бы ровными и стройными они ни были, – потом больно.
– А сколько тебе? – да, бестактно, но этот вопрос волновал Настю с первого дня знакомства с Аминой. Ведь девушка принадлежала к породе тех, о чьем возрасте сложно судить по внешнему виду. Иногда дашь двадцать, не кривя душой, а иногда и тридцать, тоже совершенно серьезно.
– Через три года будет тридцатник.
Кто-то присвистнул, кто-то хмыкнул, а кто-то остался безучастным. Амина же легким движением перевернулась, усаживаясь на диванчик по-человечески.
– А что? – она склонила голову, бросая на Настю лукавый взгляд.
– Ничего… И сколько ты работаешь здесь?
– Пять лет. С момента открытия.
Девочки притихли, не веря своим ушам. Обычно из Амины слова о личном не вытянешь, а здесь столько информации и сразу…
– И ты никогда не хотела уйти? – для Насти, для которой проведенной в стенах Бабочки срок был сплошной борьбой и полосой препятствий, годы в Баттерфляе казались фантастикой, нереальщиной и нежелательностью.
– Раз в три дня – стабильно хочу. Ну и что? Остаться хочу больше… Нравится мне тут.
– Нравится?
Амина улыбнулась, закидывая руки на спинку дивана.
– Представь себе. Я бы кое-что изменила, конечно, но концептуально – нравится…
– Что изменила бы?
– А об этом я уже не с тобой разговаривать буду, а с твоим…
– Он не мой! – Настя ответила, а потом почувствовала, как жар приливает к щекам. Остальные девочки снова начали хмыкать и переглядываться.
– Да я ведь даже не сказала, кто… Может, я о Пирожке?
Все прекрасно знали, что не о Пирожке. Только ленивый не заметил бы игры в гляделки Насти с Имагиным, да и на празднике клубных именин были все, так что кто здесь 'твой', было понятно каждому.
– Он. Не. Мой.
А Настя, слыша подобные разговоры, каждый раз заводилась.
– Ладно-ладно, успокойся. Не твой, значит, не твой. Может, правда остыл уже. Не пришел же опять. В третий раз, получается…
Не пришел. Хотя Насти и знала об Имагинском отъезде, причем знала из первых уст, но где-то в глубине души верила, что он все равно явится в Бабочку. А он не пришел. И не позвонил ни разу. Она тоже не позвонила – но у нее-то причин не было, а он мог бы… Черт, стоило дать волю мыслям, как они уносились не туда.
– Ладно, я пошла, а вы тут можете спокойно перемывать мне косточки дальше, – Настя буркнула беззлобно, получив в ответ такие же беззлобные прощания, подбадривания или подтрунивания.
Оказалось, что в Бабочке коллектив способен быть куда более душевным и искренним, чем в труппе, по которой Веселова сначала так скучала. Здесь никто ей не завидовал, как и она никому, никто особо не откровенничал, но и тумана таинственности на ровном месте не напускал. Здесь умели смеяться друг над другом и над собой без задней мысли, просто потому, что смеяться необходимо, а не помня, что с помощью шутки можно кого-то унизить.
