– Добился своего, да? – соскочив со сцены, Амина сделала шаг в сторону Веселовой. Она такой же в ответ. А потом снова и снова. Остановились они ближе, чем были когда-либо.

– Добился. Ему не нравилось…

– Да ни одному нормальному мужику не нравилось бы, Настя. А он нормальный. И ведь терпел долго…

– Терпел.

Настя кивнула, а потом они замолчали. Она – глядя в пол, Амина – на нее.

– Знаешь, – вновь заговорив, Ася вскинула взгляд на черноволосую девушку. – Я нормальную работу нашла. Буду деток учить, как хотела. Закончу пед, получу парочку сертификатов, свою школу открою. Может, и ты бы…

Амина фыркнула – не обиделась, ей просто стало смешно.

– Не меряй всех по себе, бабочка. Для тебя это была не нормальная работа, а для меня, – она окинула темные стены взглядом полнящимся такой любовью, что даже Настино сердце дрогнуло. – Это мой дом, Настя. Мой любимый дом. Мне нравится здесь работать. И я не дам ему уйти на дно.

А потом Амина посмотрела прямо Насте в глаза и улыбнулась. Впервые без ехидства и чего-то напускного.

– Так что передай своему хахалю, что если подумает прикрыть лавочку, то есть Бабочку, дело будет иметь со мной. Я не дам. Почку продам, но здание выкуплю. А не хватит моей почки, еще и Женечкину продам. А лучше мозг, ему-то он ни к чему…

Настя хмыкнула, Амина тоже, после чего они дружно ненадолго замолчали.

– Ты лучшая бабочка, Амина.

– Я знаю.

– До встречи, – а потом, не навязываясь с объятьями и прочей лабудой, Настя развернулась, направляясь к сторону гримерных.

Амина проводила ее взглядом, вернулась на сцену. Сначала просто присела, а через несколько минут забралась повыше, притянула ноги к груди, обняла их руками, прерывисто вздыхая.

Она немного завидовала Насте. Ведь у той получилась красивая история. Очень красивая. Но на себя примерять ее Амина не хотела бы. Ей нужна другая история. История о ней и о Бабочке. Ее Бабочке.

***

Девочки попрощались с Настей куда более эмоционально, чем Женя или Амина. Были даже слезы, а еще был торт и сок.

Когда позвонил Глеб, Настя уже сидела в своей каморке, потушив свет.

На том диване, на котором пришла в себя после обморока, который так любил Пир, на котором неплохо спалось Имагину.

Он и сегодня застал ее здесь.

Увидел силуэт в темноте, опустился рядом, не спеша прерывать ее задумчивую тишину.

– Насовещались? – первой заговорила она. Опустила руку на мужское колено, чуть сжала, а потом склонила голову, прижимаясь лбом к его плечу.

– Завтра продолжим, а сегодня я спать всех отправил. Может мы тоже, спать?

– Ага, дай мне минуточку, и поедем.

Минуточка затянулась. Они долго еще сидели в каморке. Глеб – глядя в темноту, а Настя – уткнувшись в его плечо, думая о разительных жизненных переменах.

– Я решил сюда нового администратора пригласить. На место Пира. С отцом уже переговорил, он обещал не вмешиваться, теперь ищу человека.

– Дай шанс Амине.

– Она танцовщица, Насть. Не администратор. Она не сможет.

– Но тогда поставь того, кто станет прислушиваться. Она любит Бабочку. Даже больше, чем ты.

– Хорошо, я подумаю.

И снова тишина. Длинная, спокойная, прощальная.

– Все, я готова.

Резко подскочив с дивана, Настя отвернулась от мужчины, незаметно вытирая глаза. Еще не хватало, чтоб подумал, что расплакалась, начал утешать…

Нет, совсем даже она не плакала, просто… Со всем прощаться тяжело. Даже с этим местом, осточертевшим до зубовного скрежета, но таким судьбоносным для нее.

– Идем, – а он сделал вид, что не заметил слез. Взял ее за руку, поцеловал солоноватую щеку, открыл дверь, направляясь в сторону заднего входа.

Идя по коридору, Настя чувствовала, как сердце успокаивается, а потом снова начинает биться немного быстрей, несколько раз даже возникало желание выдернуть руку, вернуться в зал, к Амине, попрощаться еще раз с ней, или в гримерную к девочкам, чтоб выплакаться там, но поддаться порыву было не суждено – Глеб держал крепко. Сжимал ее пальцы в своей ладони, вроде бы просто выводя из клуба, а на самом деле – ставя жирную точку в очень длинном и важном предложении Настиного жизненного рассказа.

Сев в машину, Ася не оборачивалась и не смотрела на здание. Зачем, если этот этап позади? Интересно только, что дальше?

Оставшееся до приезда мамы с Андреем время Настя с Глебом провели вместе. Почти все, за исключением рабочих будней Имагина и тех моментов, когда Настя сбегала от него вроде как затем, чтоб зайти в свою квартиру, а реально – чтоб подумать, ну и потихоньку снова привыкнуть к мысли, что скоро все закончится.

У них было очень много совместных планов: сначала они должны съездить к бабушке, через две недели начнется учеба, Глеб говорил, что хочет в начале сентября еще успеть смотаться с Настей куда-то на море, а Веселова вечно отмахивалась. У нее в начале сентября и так слишком много начал: снова учеба, наконец-то работа, какое море? Да и опять-таки, уровень серьезности все повышается.

Она начала пить таблетки, Глеб не настаивал, даже не заикался, но когда Настя, краснея, сказала об этом, явно одобрил.

У них иногда случались если не скандалы, то перепалки. Имагин все же слишком часто настаивал на том, что самой Насте было ненужно, и даже немного напрягало. Например, напрягали счета в ресторанах, где еда такая же, как в тех кафе, в которые ходила раньше она, но Глеб снова и снова тащит ее именно в те, которые считаются статусными. Еще мужчина подарил телефон… Не спросив, а когда пыталась отказаться – обиделся. Она тоже обиделась. Так и ходили весь вечер – ели молча, сидели на диване – молча, Имагин – в ноутбуке, сама Настя – глядя на экран телевизора. А потом новый девайс, который будто немым укором лежал на журнальном столике перед ними, оповестил о приходе нового сообщения.

Глеб, державший до этого свою трубку в руках, отложил ее.

Настя видела, кто отправитель, даже несколько слов можно было бы разглядеть, если постараться. Он сделал первый шаг, ей нужно было либо пойти навстречу, либо развернуть телефон экраном вниз, настаивая на своем. Она поступила так, как приказало сердце.

'К черту телефон, хочешь – утопим его, только не дуйся'.

Девайс топить они не стали, дуться Настя прекратила, единственное, что сделала – настояла на том, что больше подобные подарки без ее ведома делаться не будут. Хотя бы пока. Пока она не привыкнет.

Они притирались. Настя – к излишнему, как ей казалось, пафосу и расточительству, а еще к иногда очень уж дрянному характеру, нежеланию кое в чем менять привычный ход жизни, Глеб – к ее попыткам все же кое-что изменить.

– Мне звонила Екатерина Павловна, сказала, что ты ее отправила… – это был один из таких случаев. Он – на работе, а Настя чудит.

– Не отправила, просто сказала, что сегодня убирать и готовить не надо, я сама.

– Зачем? – он то ли злился, то ли недоумевал.

– Тебя не устраивает, как я готовлю и застилаю постель?

– Зачем делать это, если Екатерина Павловна получает за это деньги?

– Наверное, потому, что я получаю от этого удовольствие. Получала.

Настя обиделась, скинула.

А Глеб еще несколько минут сидел молча, пытаясь сообразить, на что?

Неужели ей действительно в кайф заниматься домашними делами? А потом постепенно начал догонять. Видимо, в кайф. А если ей в кайф готовить для него… она ему практически в любви призналась только что, а он…

В тот вечер Имагин примчал домой с букетищем наперевес и целый час убеждал расстроенную Настю, что умрет, если не попробует хоть что-то, приготовленное лично ею.

Несмотря на все мольбы, сама готовить девушка наотрез отказалась, пришлось вдвоем.

Конечно, Екатерину Павловну Глеб не рассчитал, но теперь каждая совместная трапеза, когда она готовит для него, или он для нее, что случалось реже, но случалось, обрела новый смысл.

В последнюю ночь, перед возвращением Настиной родни, они мало спали. Это был будто последний день отпуска, а завтра начнутся будни. Хотя все ведь не так – завтра им предстояло очень важное событие – знакомство с родителями. Пока – с Настиной мамой, а потом уж и очередь старших Имагиных не за горами.