Очередная смена трэка произошла как-то незаметно. Позабыв о том, что делать этого не должна, Ася попыталась испытать еще один метод ускользания из-под пристального внимания темных глаз. Девушка вновь нырнула вниз, опускаясь на корточки, а потом попыталась подняться. Перед глазами заплясали мушки.

– Черт, – вытолкнуть себя наверх Настя уже не смогла, ныряя в темноту.

Жизненный цикл бабочек состоит из четырех фаз и завершается потрясающим превращением в прекрасную бабочку (имаго). (с)

– Ну-ну, давай, открывай глазки, – Настя почувствовала ужасно острый запах, попыталась увернуться от его источника, но кто-то хоть и не слишком грубо, но настойчиво придержал, не давая отвернуться. – Пришла в себя?

Осознав, что единственный способ избавиться от подобного внимания – открыть глаза, Настя заставила себя сделать именно это. Не сразу, но зрение сфокусировалось на чьем-то лице. Над ней стояла девушка, одной рукой придерживая голову, а другой водя перед носом. Девушкой была Амина.

– Я что, грохнулась в обморок? – Настя оттолкнула от себя руку с ваткой, которая, судя по всему, и истощала тот жутчайший запах, попыталась сесть. Амина ей не мешала, только хмыкнула пару раз, наблюдая за тем, как девушка подтягивается на трясущихся руках.

– В обморок, с возвышения, в толпу. Красиво летела… – выбросив ватку в мусорную корзину, Амина отошла, опустилась на кресло, Настя же окинула взглядом комнату. Они каким-то образом оказались в ее персональной гримерной. Сама Веселова – на том самом диванчике, гостья, или скорей спасительница, – у зеркала. На часах – начало третьего.

– Ты что, сама меня сюда притащила? – мозг пока работал очень неохотно, благо, слова вспоминались довольно быстро.

Амина фыркнула, забрасывая одну невообразимо длинную ногу в практически отсутствующей юбке, на другую, не менее длинную.

– Я похожа на грузовую лошадь? – нет, не похожа. Совсем. – Охранник подхватил, притащил, уложил, а потом помчал обратно, разбираться с воодушевившейся толпой. Не каждый день на них падает полуголая девка в несознанке, знаешь ли…

Настя не знала. Она и сама-то ни разу в обморок не падала.

– Черт.

– Именно, – Амина чуть повернулась в кресле, величественным движением протянула руку к трюмо, на котором стояли немногочисленные Настины тюбики, схватила один, повертела в руках, хмыкнула, вернула на место.

– И что теперь?

Подарив еще несколько хмыков немудреным косметическим средствам Насти, Амина вновь подняла взгляд.

– А что теперь? Тебя приперли сюда, нас тоже, на всякий пожарный, девочки сидят в гримерной, а я сторожу тебя в твоей кладовке, ждем, пока подъедет скорая.

– Не нужно скорую, – Настя попыталась сесть повыше, но обессиленные руки соскользнули с диванной ручки.

– Я вижу, что не надо. Может, вернешься? Продолжишь бенефис?

На колкость отреагировать не хватило ни сил, ни понимания. Настя мотнула головой.

– Значит, сидим и ждем. Я и так контрабандой тебе нашатырь принесла. Пирожок сказал тебя не трогать. Очень зло сказал, милая моя.

Ася застонала, откинув голову на спинку дивана. Сейчас она чувствовала себя намного хуже, чем перед выходом в зал, но если бы Женя пришел и сказал, что либо она возвращается и отрабатывает, либо теряет работу – она умерла бы, но пошла танцевать.

– Меня уволят?

Отвечать Амина не спешила. Долго просто сидела, покачивая ногой.

– Я же предупреждала, советовала отпроситься. Надо было слушать умных людей.

Надо было, но откуда же она знала, что ей может быть так плохо? Откуда знала, что так разнервничается из-за пристального взгляда? Угораздило же грохнуться в обморок именно сегодня. На глазах у толпы, на глазах у Пира и 'всем боссам босса'. Нет, ее определенно уволят.

– Это было… ужасно? – Настя скривилась, представляя, как живописно, должно быть, свалилась. Возможно, даже что-то ушибла или вывихнула, но сейчас ничего подобного не чувствовала.

– Что ужасно? Грохнулась? Да нет, нормально грохнулась. Обычно. Заурядно. Как танцуешь, так и грохнулась. Тихо, без помпы. Просто сползла под ножки, и на том все. Если б рядом с тобой народ не засуетился бы, никто б и не заметил.

Амина лучезарно улыбнулась.

И на том спасибо. Хотя бы людей не слишком испугала. Хотя какие нафиг люди? Какая к черту разница, если этот обморок ей будет стоить работы? Работы, в которой они все так же нуждаются. У мамы на этом фронте без перемен, а семье по-прежнему нужно есть и желательно было бы заплатить коммуналку.

– Слушай, раз ты в себя пришла, сторожить тебя смысла нет. Сама дождешься врача? Больше не грохнешься?

Настя покачала головой, подтягивая ноги к подбородку, а потом расстегивая босоножки, которые тут же полетели на пол.

– Вот и славно, – Амина встала, продефилировала к двери, – Пирожок сейчас разговаривает с Имагиным, сказал, что потом зайдет. Так что жди, бабочка с мятыми крылышками, – Настя невольно потянулась за спину, пытаясь нащупать тот самый элемент гардероба, о котором говорила Амина. Крыльев за спиной не было, видимо, сняли прежде, чем опустить болезную на диван.

За девушкой закрылась дверь, Ася же вновь сползла на кушетке, перевернулась на бок, подтянула ноги к груди, закрывая лицо ладошами. Было неимоверно хреново. Как физически, так и морально. Судя по всему, это был последний ее вечер в Баттерфляе.

***

– Объясни мне, Евгений Николаевич, что творится в моем клубе? – к сожалению, Пирожок не понимал ни что творится в не его клубе, ни вроде как еще в его кабинете.

После того, как Настя свалилась прямо в зале, поднялась суматоха. Как ни странно, первым с дивана подорвался почему-то именно Имагин. Подорвался, а потом направился в толпу.

Женя же так и застыл с открытым ртом и недосказанной фразой, следя за тем, как всем боссам босс спускается к танцполу, останавливается, вглядывается в 'то', вокруг 'чего' собирается приличная толпа.

Скоро Пир понял, в чем дело, увидел, как девочку поднимает на руки один из охранников, несет в сторону служебной двери.

Он так же, как Имагин до этого, подорвался с места, спустился к перилам, держась за которые, Глеб провожал взглядом удаляющуюся фигуру грузного мужчины в черном с девчонкой на руках.

– Разберись, и жду тебя в кабинете, – резко развернувшись, Имагин полоснул взглядом по управляющему директору, а потом направился прочь из зала.

Пирожку же пришлось куда-то мчать, что-то решать, разруливать, переключать внимание, срочно придумывать акции на баре, чтоб народ забыл о сумятице.

Убедившись, что Веселова просто хлопнулась в обморок, он чертыхнулся сквозь зубы, неохотно вызвал скорую, а потом, оставив Амину за старшую, поплелся получать нагоняй от злого Имагина.

Он и приехал-то не в лучшем настроении, а что с этим самым настроением должно было случиться после инцидента, Жене страшно было представить.

К сожалению, пришлось не только представить, но и увидеть воочию. Имагин лютовал так сильно, что выглядел спокойнейшим из удавов.

Когда Женя вошел в кабинет, Глеб сидел на шефском кресле, сверля этим своим пугающе спокойным взглядом дверь. Как та не загорелась и не испепелилась, ну, или, в крайнем случае, не разлетелась на щепки – вопрос без ответа.

– Так что творится в моем клубе? – погрузившись в свои грустные мысли, Женя проворонил момент, когда положено было отвечать. То есть совершил стотысячную ошибку этого вечера в глазах Имагин.

– Она уже уволена, Глеб Юрьевич.

– Кто? – таким тоном разве что смертные приговоры выносить. Жене даже сначала послышалось – 'расстрелять', волосы на загривке стали дыбом.

– Неумеха, которая навернулась. Считайте, ее уже нет. Я загладил казус, никто и не вспомнит, репутация не пострадает…

– А она-то тут при чем? – Глеб склонился к столу, а Женечке стоило нехилых усилий не отпрянуть. Сесть на кресло для посетителей он так и не рискнул – лучше постоять, оно надежней.