Её слова как приговор. Я сижу, затаив дыхание. В помещении вдруг стало так душно.

— Ч-что? — впервые за столько лет так теряюсь.

— Вашей жене срочно нужно сделать аборт.

Я некоторое время молчу, переваривая её слова.

— Другие варианты есть? Есть ли шанс, что они выживет? — спросил осипшим голосом.

— Шансов у вашей жены очень мало. Во время родов, возможно, мы не сможем спасти её или ребёнка. Это очень рискованно.

Я встал с места, чувствуя обиду за нерожденного малыша, злость на Нину, что так беспечно обращалась со своим здоровьем, хотя знал, её вины здесь нет. Ненависть к самому себе, что не в силах обеспечить им безопасность. И страх. Страх потерять не только малыша, но и Нину. Все эти чувства перемешались в кучу, и не давали мне спокойно дышать.

— Дайте… мне самому поговорить с женой и… — прошу врача, хотя не представляю, что скажу Нине.

Остановившись перед дверью её палаты, делаю вдох и выдох, словно перед прыжком в бездну, и открываю дверь. Увиденная картина так умилил меня, что я застыл на пороге. Нина полулежала и обнимала руками живот, что-то шептала и не замечала меня. От этого защемило в груди. Я решительно захожу в палату, чтобы поговорить с ней откровенно и… разрушить её мир своими требованиями.

Глава 23

Сердце сжалось в предчувствии чего-то плохого, когда на пороге моей палаты ранним утром возник бандит. Его хмурый и сосредоточенный взгляд застыл на моем животе, и я инстинктивно обняла его крепче, словно Леонид мог навредить малышу. Наверное, поэтому я сразу не заметила букет ромашек в его руке. И от этого знака внимания теряюсь, расслабляюсь и забываю о том, что в больницу я попала из-за него.

— Это, — я сглатываю ком в горле и робко улыбаюсь, — мне?

Леонид минуту сверлит меня своим хищным взглядом, и когда я уже решила, что ошиблась, и, возможно, цветы он принес вовсе не для меня, как он положил их мне на колени. Сел рядом.

— Я не знал, какие цветы ты предпочитаешь, а в магазине мне посоветовали их.

Лжет. Нагло. Даже глазом не моргая, лжет. Я вижу это. Он смотрит в мои глаза, долго, нежно, но в тоже время с какой-то грустью. Его плечи опущены, словно он несет какой-то груз.

— Спасибо, — подняв букет, поднесла к лицу, понюхала. Закрыла глаза, и улыбка сама коснулась моих губ. Запах ромашек напомнила мне о детстве.

Раньше, когда мы жили только с мамой в селе у бабушки, пахло так же. Но как жаль, что я не помню ничего, кроме запаха цветов и пения птиц. В то время я была слишком маленькой, чтобы запомнить или понимать что-то.

— Мне нравится.

— Правда?

— Они напомнили мне позабытое детство, время, когда мы жили у бабушки. Только я и мама. Это было очень давно, но словно только вчера, — я улыбнулась каким-то своим мыслям, все еще держала букет у носа.

— Нина?

Я подняла голову и прижала цветы к себе. Леонид молчал, а потом встал и отошел от кровати, встал у окна. Обе руки в карманах брюк, а его тело настолько напряжено, что это невольно передается и мне. Я чувствую, как он нервничает, словно пытается рассказать мне плохую новость.

Я, наверное, побледнела, когда, грешным делом, подумала, что это может касаться ребёнка. Я встала с места, подошла к нему и тронула его за локоть, развернула к себе.

— Лео, что-то случилось? — второй раз я сокращала его имя и мне это нравилось. То, как звучит его имя из моих уст. — Что-то с малышом? Почему никто ничего мне не говорит? Врачи и медсестры молчат, как партизаны, а Анастасия Ивановна сказала, чтобы спросила у тебя, — я замолчала, переведя дыхание. — Так что случилось?

Леонид несколько секунд сверлит меня взглядом, не разрывает со мной зрительного контакта, а после мягко освобождает свою руку, и я от неловкости не знаю, куда деть глаза.

— Нина, ты должна сделать аборт, — как гром среди ясного дня звучат эти слова. В первую минуту я подумала, что послышалось, но, когда он снова повторяет, не выдерживаю.

— Нет! — слишком резко ответила, и отошла от него. — Я не сделаю аборт. Почему я должна его делать?

На глаза навернулись слезы.

Я была другого мнения о тебе, Леонид Никитич Соколов.

— Я даже не хочу ничего слышать про это, — отказалась наотрез.

Леонид быстро оказался передо мной, схватил за предплечье правой руки.

— Ты сделаешь, и это не подлежит обсуждению! — рычит он, сжимая мою руку до боли. Я не пытаюсь остановить слезы, что текут по щекам.

— Почему? Разве не ты хотел этого ребёнка? Почему ты теперь требуешь от меня сделать аборт? — кричу я, не в силах совладать собой.

— Да потому что у тебя опухоль матки, и ты не сможешь выносить этого ребёнка! — так же кричит он мне в лицо. Я потрясенно замираю, открываю и закрываю рот, но не нахожу ответа. — Он убьет тебя, — Леонид хватает мое лицо в плен своих рук, приближает к своему и утыкается своим лбом в мой. — Я не могу рисковать твоей жизнью, Нина. Ты очень дорога мне, — шепчет в губы, тяжело дыша. Я смотрю на него и хочется плакать. А еще смеяться.

Это шутка такая? Если так, то это не смешно, о чем я сразу же сказала.

— Нина, послушай…

— Нет, это ты послушай, — освободившись из его объятий, отошла назад. — Ты не сможешь заставить меня сделать аборт. Во-первых, ты хотел этого ребёнка, как и я. Во-вторых, мы поженились только из-за него. В-третьих, — пока я пытаюсь привести веский аргумент, почему я не должна убивать своего ребёнка, Леонид медленно подходит ко мне, сгребает в охапку мое дрожащее тело и прижимает к себе.

— Чш-ш, все будет хорошо. У нас еще будут дети, столько, сколько ты сама захочешь.

Я реву, пуская слюни на его рубашку и не думаю останавливаться.

— Э-это… это же маленькая жизнь, Лео. Прошу, я готова на что угодно, готова быть твоей рабыней, а хочешь, — быстро вытираю слезы, размазав их по лицу. — Хочешь я на коленях буду умолять, а? — и я не шучу. Я готова ползать, если это смягчит его. — Хочешь?

— Нина, перестань!

— Прошу тебя, позволь мне родить его, пусть я не выживу, но дай мне родить. Умоляю тебя, Леонид, — молю его. — Я еще никогда ни о чем тебя не просила, но в этот раз я прошу за своего ребёнка. За нашего ребёнка.

— Нина, милая, прошу, проси все, что хочешь, но только не это. Я не готов жертвовать тобой из-за своего эгоизма! — кричит он и встряхивает меня.

— Если ты заставишь меня так сделать, — меняю свою тактику, — я убью себя. Мне больше незачем жить, если не будет моего ребёнка.

— Нина! — рычит он, явно собираясь отговаривать меня от затеи, но я не даю ему договорить, обрываю на полуслове и отошла назад.

— Я уже двадцать лет как Нина, Лео, — замолкаю. Меня бьет крупной дрожью, чувствую, если открою рот, истерика точно накроет меня, плотину может прорвать. И я опять заплачу.

Не знаю, удалось ли мне его убедить оставить ребёнка или он просто хочет так отвлечь мое внимание, но Леонид вздыхает, сжимает и разжимает руки в кулаки, а после шагает ко мне и крепко обнимает. С благодарностью прильнула к нему и вдохнула его запах. За несколько часов, что я лежу в больнице, меня уже тошнит от здешних запахов и я не прочь вдыхать запах бандита. А также ромашек, что он принес.

— Все будет хорошо, — шепчут мои губы, а слезы текут из глаз, но я улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что мой ребёнок будет жить. Хоть и мне и придется умереть ради малыша, я готова.

— Ты должна мне кое-что пообещать, — в его голосе звучит больше приказ, чем просьба. Я нехотя поднимаю голову и натужно улыбаюсь. Губы плотно сжаты в тонкую полоску, желваки ходят ходуном. — Ты должна выжить. Выжить и сама воспитать ребёнка. Обещай мне! — требует он то, что не подвластно мне. И от этого я в который раз за десять минут теряюсь.

— Обещаю.

Не понимаю, почему ляпнула это, но умирать я тоже не хочу. Хочу взять на руки ребёнка, увидеть первые шаги своего малыша, когда он или она назовёт меня «мамой», кинется в мои объятия, всё-всё.