— Они заслужили эти плевки за то, что сотворили.

Минуту-другую Дикобраз молча смотрел на нее, но Рози не знала, что у него на уме.

— Если ты задумал уничтожить волчий выводок, недостаточно убить вожака. Нужно также убить волчицу и волчат. Именно так многие военные оценивают события в Стоун-Тоусе. Большинство моих сослуживцев считало, что именно по моей вине противники хладнокровного убийства женщин и детей подвергли их осуждению. Один из солдат, поклявшись отомстить мне, взял отпуск и последовал за мной на восток. — Он пожал плечами. — Лютер Рэдисон ранил меня в ногу, а я попал ему в грудь. Он умер.

— Но разве это не самозащита? Если ты говоришь правду, почему тебя обвинили в убийстве?

— Тебе виднее, ты лучше знаешь округ Галливер.

Рози переваривала услышанное, накручивая вожжи на руки.

— Я читала об этом процессе. В газетах писали, что негодяй, изгнанный из армии за недостойное поведение, убил героя войны, бумажник которого был набит вырезками из газет с описаниями его подвигов. В общем, судья так представил это дело.

Дикобраз ничего не сказал, только его рука судорожно дернулась к горлу.

Теперь они ехали молча, наклонившись вперед, чтобы укрыться от пронизывающего ветра. Их бедра тесно соприкасались на узком сиденье повозки, но они не смущались этим: так было теплее.

Еще через полмили Дикобраз снова заговорил:

— Я должен сказать тебе кое-что.

— Валяй. — Холод пробирал Рози до костей, в голове непрерывно стучал молот, вторивший скрипу колес. Все ее помыслы устремились к бутылке виски на полке в гостиной.

Дикобраз дождался, когда впереди появилась ферма, прежде чем выложить то, что было у него на уме. Он с трудом выталкивал из себя слова:

— Я в долгу перед тобой — ты спасла мне жизнь.

— Пожалуй.

Он повернул лицо навстречу ветру, разглядывая ферму и ветхие строения вокруг. По крайней мере там были деревья. Гнущиеся от ветра тополя льнули к берегам Пэшн-Крик, крошечного притока Арканзаса. Эти деревья позволяли сохранить рассудок среди плоского пространства бесконечной прерии.

— Ты говорила, что тебе нужна помощь на ферме.

— Стала бы я взваливать на себя мужа, если бы сама могла посеять и собрать урожай! Но как ни крутись, в одиночку прибыль не получишь.

— Я помогу с севом и уборкой. Это я тебе задолжал. — Повернувшись на деревянном сиденье, Дикобраз убедился, что она слушает. — А потом мне придется уехать.

Рози ощетинилась, как задубевшая на солнце шкура:

— Мы так не договаривались, приятель.

— Роуз — тебя ведь так зовут, да? — у меня есть обязательства там, на востоке. — Что-то, похожее на боль, затуманило его здоровый глаз. — Дело в том, что я должен вернуться.

— Мы женаты.

— Это ненастоящий брак. Мы заключили сделку. Тебе нужны рабочие руки, а я согласен предоставить их в уплату за спасение моей жизни. По крайней мере на время.

— Твои обязательства на востоке закончились в тот момент, когда помощник шерифа Сэндс надел петлю на твою лисью шею! Теперь у тебя есть обязательства только передо мной! — Рози выразительно положила руку на револьвер. — Условия сделки не предусматривают того, чтобы ты убрался отсюда, — намотай это себе на ус. Если попробуешь смыться, прежде чем я соберу приличный урожай, пеняй на себя. Клянусь, я найду тебя и пришью на месте! — Она скрипнула зубами, и ее сузившиеся глаза сверкнули. — Эта ферма должна приносить прибыль. Понял? Если не в этом году, то в следующем. А если не в следующем, значит, через год. — Рози с такой силой сжимала «кольт», что заныла рука. — Когда мы соберем хороший урожай, проваливай, я глазом не моргну. Сама доставлю тебя к поезду, если тебе так хочется на восток. Но посмей только смыться раньше, чем ферма начнет приносить прибыль! Клянусь, я доберусь до тебя и спущу с тебя шкуру, даже если мне придется угробить на это остаток моей несчастной, нелепой жизни!

Подозревая, что сгоряча наговорила лишнего, Рози дернула вожжи, и лошадь перешла на быструю рысь. Всматриваясь в приближавшуюся ферму и стараясь увидеть ее глазами Дикобраза, она подставила ветру раскрасневшееся лицо.

Ферма выглядела более чем скромно. Главное здание было деревянным и покоилось на фундаменте из дерна. Проиграв три года назад битву с палящим солнцем, Рози перестала красить дом, амбар и прочие постройки, и теперь ее небрежность сказалась: длинные полосы досок имели убогий вид.

В столь же жалком состоянии пребывали курятник и кладовки, их крыши за зиму просели под тяжестью снега. Ограждение в буквальном смысле слова пришло в упадок. Ветер и отбившийся от стада скот повалили целые секции изгороди. Даже тополя, стоявшие вдоль ручья, казались непристойно голыми и дополняли общую картину запустения.

Рози окинула взглядом свои владения и удрученно вздохнула, страстно желая выпить.

Когда повозка остановилась перед домом, с крыльца спустился Джон Хоукинз и направился к ним, чтобы взять лошадь под уздцы. Высокий и прямой, как жердь, он поглядел на Дикобраза, и его умудренные жизнью старые глаза выразили интерес. Рози отметила, что в честь торжественного события Джон Хоукинз приоделся. Длинные, до плеч волосы прикрывал цилиндр, по куртке прошлась щетка. Лодиша, должно быть, вычистила его кожаные бриджи, и они сверкали, как масло, в лучах заходящего солнца. Рози почувствовала нежность к нему, и ее лицо смягчилось. Старый индеец был одной из немногих светлых сторон ее жизни. Так же как и Лодиша, бывшая рабыня и лучшая повариха в Канзасе.

Когда Рози обошла вокруг повозки, Джон Хоукинз и Дикобраз, разделенные несколькими ярдами, настороженно приглядывались друг к другу.

Подойдя поближе к Джону Хоукинзу, она заметила следы краски на его сморщенных щеках и подумала, что ее замужество не стоило подобных хлопот.

— Это Джон Хоукинз, — сказала Рози Дикобразу. — Он индеец и, сколько себя помню, всегда находился рядом. — Так как Джон Хоукинз придавал большое значение соблюдению формальностей, она старалась говорить монотонно, без всякого выражения. Потом посмотрела на Дикобраза. — Джон Хоукинз, это…

Рози растерянно нахмурилась и замолчала.

Она была замужем полдня, но до сих пор не знала имени своего мужа.

— Боуи Стоун.

— Капитан Боуи Стоун, — поправил Джон Хоукинз.

— Теперь уже нет.

Изумленная, Рози взглянула на Джона Хоукинза:

— А ты откуда знаешь?

— Если бы я был по-прежнему индейцем, то обнял бы вас как брата, — торжественно заявил Джон Хоукинз. — Теперь я просто обычный мужчина и сочту за честь пожать вам руку.

Смутившись, Боуи сжал руку старика. Он уловил в выражении лица Джона Хоукинза нечто такое, с чем уже сталкивался. Индеец считал, что пережил свое время. Живи он по законам предков, то выбрал бы безоблачный день и уединенное место и лег в ожидании смерти.

Рози не сводила жесткого взгляда с Джона Хоукинза.

— Откуда ты знаешь Боуи Стоуна?

Старик все еще сжимал руку Стоуна, пристально вглядываясь в его глаза сквозь лохмы растрепанных волос.

— Хорошо, — промолвил он наконец и, не сказав более ни слова, повел Айвенго к амбару.

Ветер, дувший со стороны заснеженных полей, пробирался под брюки и рубаху Боуи. События минувшего дня притупили его чувства, и он только сейчас осознал, что на нем нет ни куртки, ни шляпы. Засунув руки в карманы, капитан раскачивался на каблуках, переводя взгляд с ветхих строений на покосившуюся изгородь, которая с пьяным упрямством извивалась по прерии. Когда Рози Малви заявила, что нуждается в помощи, он и не представлял себе, какие грандиозные планы роятся в ее голове. Восстановить ферму и превратить иссушенную, твердую как камень прерию в цветущий оазис — непосильное и безнадежное дело.

Боуи не понимал, как можно любить эту убогую ферму и негостеприимную землю настолько, чтобы выйти замуж за незнакомца, приговоренного к смерти, в надежде добиться здесь успеха.