— Ма, скоро хавчик будет? На секцию опаздываю, — спросил Костик и, зажмурив глаза, потянул носом.

Аня повернулась в сторону сына.

— Секция? — переспросила она, медленно переходя из одного состояния в другое. — Какая такая секция? — окончательно придя в себя, прибавила она децибелов. — Это с каких пор у тебя по вторникам секция? — она нахмурила брови и красноречивым жестом начала наматывать на руку полотенце, которое до этого висело у нее на плече.

— Ма, ты че? — Костик на всякий случай слегка прикрылся дверью.

— Ты мне не макай здесь, балбес. Ты хоть помнишь, что у тебя экзамены на носу, а? Вот пошлю отца в школу, пусть поинтересуется твоими успехами!

— Ой-ой, напугала, — тоскливо протянул Костик и быстро скрылся за дверью.

Аня шлепнула с досадой полотенцем об стол. Василиса орудовала у плиты, изредка бросая через плечо красноречивые взгляды на подругу.

— Вот так и живем. А ты говоришь, что начальник у тебя идиот, что муж к другой убежал… Да пошли ты их, Вася, куда подальше!

— Обоих что ли? — подняла удивленно брови Василиса и налила тесто на сковородку.

Аня пожала плечами.

— Какая, в сущности, разница? Одного, второго, или в паре… У тебя есть выбор, в отличие от них.

Василиса прыснула в кулак.

— У меня? Выбор? Ты меня насмешила, ей-богу, — она улыбнулась и выложила последний блин на верхушку уже довольно высокой стопки.

— Ничего смешного не вижу. Где твой начальник найдет такого специалиста, как ты? Тоже мне, издание…

В кухню вошла Фаина Леонидовна, свекровь Ани.

— Анюта, ты за что на голод ребятенка посадила? — проскрежетала она простуженным голосом и кивком головы поздоровалась с Василисой.

— Что-то я не припомню, чтобы в этом доме голодали, — буркнула Аня в ответ и достала из шкафчика тарелки. — Вы, Фаина Леонидовна, поешьте с Костиком, а мы с Васей в комнате кофе попьем. Да меду возьмите к блинам, а то простуду свою запустите вконец.

Свекровь глянула на Василису.

— Вот ты девушка разумная, — сказала она, затем кивнула в сторону Ани. — Скажи ей, что внук мой хоть и балбес, а все же парень неплохой. Согласись?

— Целиком и полностью, — со смехом ответила Василиса. — Эй, неплохой парень, не прячься там, — она глянула в сторону коридора, где маячила долговязая фигура Костика. — Блины — просто пальчики оближешь!

— А тебе, Анечка, нервы подлечить стоит, — продолжала зудеть свекровь. — От этих проклятых нервов все болезни.

Аня заварила кофе и, взяв поднос в руки, начала расставлять на него чашки.

— Нервы, говорите? — мельком глянула она на свекровь. — Нервы подлечить стоит. Здесь недалеко есть хороший санаторий, многопрофильный. Очень хвалят, между прочим.

— Ты о чем? — уставилась на нее Фаина Леонидовна.

— О том же, о чем и вы. О нервах.

— Анюта, ты хочешь сказать, что путевку в санаторий взяла? — спросила свекровь и испуганно посмотрела на Василису.

— Взяла? — громко повторила Аня. — Это, Фаина Леонидовна, в ваши времена путевки брали, а в наши их покупают, причем за приличные деньги! Так что нервам моим ничего не угрожает, можете не беспокоиться.

Фаина Леонидовна обиженно поджала губы и начала с усердием греметь чайником.

— А с чего ты взяла, что убийца этот из творческой среды? — спросила Аня, медленно потягивая из чашки кофе. — Потому что он убивал исключительно красивых женщин?

Василиса, перелистав глянцевый журнал без обложки, который валялся на журнальном столике очевидно не один год, захлопнула его и отодвинула в сторону.

— Понимаешь, Аня, я, естественно, на месте преступления ни разу не была. Да меня туда никто и не пустил бы. Так, рядом с квартирой толкаюсь, слушаю сплетни от народа… А вот наш фотокор — Женька Крюков, если помнишь, — тот каждый раз там ошивается и снимки делает чуть ли не в ансамбле с экспертами. Публиковать, само собой, мы их не имеем права, разве что после небольшой обработки, но для того, чтобы изложить материал эффектно, это очень помогает.

— А ему что, по должности можно?

— Да ничего ему не можно, — махнула рукой Василиса. — Просто у него какое-то знакомство в убойном отделе имеется, и как только случается очередное преступление, он узнает об этом едва ли не первым. Еще и левое удостовереньице себе состряпал, чтобы проходить без помех. Представляешь?

— Ну, здесь ты меня, скажем так, ничем не удивила, — усмехнулась Аня. — Женька всегда был парнишкой целеустремленным, не чета теперешним мямлям. И обеспечен, и собой хорош…

— Вот-вот, парнишкой до сих пор так и бегает со своим фотоаппаратом. А мужику, между прочим, уже за тридцать.

— Так кто же в этом виноват? — Аня посмотрела в упор на подругу.

— Кто? — сделала Василиса непонимающий вид. — Хочешь сказать, что я? Можно подумать, на мне свет клином сошелся. Моя бабушка говорила, доверяй, Василиса, первому впечатлению, слушай сердце. Так вот, сердце мое в случае с Крюковым дало отбой.

— Ой, Васька, просмотрела ты свое счастье, точно тебе говорю, — пальчик Ани назидательно поднялся кверху. — А насчет сердца — это раньше у людей была развита интуиция, а теперь…

— Ты так считаешь? Ну, тебе конечно видней, ты у нас большой специалист по счастью, — беззлобно заметила Василиса.

Аня деловито скрестила руки на груди и нахмурила брови:

— Ладно, пропустим ваше тонкое замечание. Давай ближе к теме: так чего там нащелкал ваш Крюков?

— Нащелкал он здорово. Не зря его наш главный боготворит и упорно окучивает, чтобы тот не вздумал уйти куда-нибудь в другое издание. Так вот, те фотографии, которые удалось Женьке сделать с места преступления, о многом говорят.

— Например?

— Например, то, что все жертвы лежали как-то неестественно, даже слишком неестественно.

— А как, по-твоему, естественно? Я не понимаю, Вася, как может убитый человек лежать неестественно? Разве что когда он на самом деле жив, но ему надо изобразить убитого. И изображает он плохо — вот это будет неестественно.

— Ты умница, Анька! Вот ты все сразу правильно поняла, именно так: как будто им надо было изобразить убитых.

— Но на самом-то деле они все мертвые были?

— Мертвее не бывает, как любят говорить в кино, — грустно ответила Василиса. — Такое впечатление, что этот мерзавец перед смертью свои жертвы укладывал в живописные позы, добавлял мелких деталей, вроде зажженной свечи или цветка в волосах. Представь, каждая складочка на одежде была тщательно выверена. И еще — задний план.

— Какой задний план? — не поняла Аня.

— Самый обычный задний план, какой присутствует в любой театральной постановке, или у художника в картине. То какая-то портьера развешена сзади, то, наоборот, все убрано — только голая стена. То есть, я хочу сказать, что все было тщательно продумано.

— Вася, но ты же понимаешь, что эти несчастные укладывались в такие позы не для того, чтобы умирать. Получается, что перед этим у них были какие-то игры или… в общем, я не знаю, что там бывает…

— Вот и я не знаю. Только чувствуется во всем этом какая-то своя методика, свой почерк, присущий обычно людям, которые подобными делами занимаются на работе. Театрал, художник, киношник — что-то в этом духе. Вот кажется мне так — и все тут.

— Креститься, говорят, надо, если кажется.

Василиса серьезно посмотрела на подругу.

— Думаешь, не крестилась? Еще как крестилась, только засела у меня эта мысль, как заноза. Ты же меня знаешь, Аня, я если что втемяшу себе в голову, то пока не разберусь — не успокоюсь.

Аня обняла Василису и сокрушенно проговорила:

— Еще бы не знать, подруга. Только от подобной твоей дотошности страдаешь больше всего ты сама, а с остальных как с гуся вода. Вот ты сдуру ляпнула про эту творческую личность, я имею в виду убийцу, и работу враз потеряла. Петрович твой, само собой, горячку спорол, но ты и его пойми — неприятности, звонки эти…

— Звонки, честно тебе скажу, у меня вызывают большое сомнение.

— Ты хочешь сказать, что твой полоумный шеф все это сам придумал? Но это же ни в какие ворота не лезет! — Аня отодвинулась от подруги, чтобы выслушать разумное объяснение.