После недолгого молчания младший брат понурил голову и отвернулся. Похоже было, он вот-вот заплачет.

Пауза продолжалась. Потом он снова поглядел на Келла и кивнул, соглашаясь.

Келл подвел его к двери, отпер ее и позвал Эмму.

— Пусть кто-нибудь отвезет его домой, — сказал он ей. — Когда проспится, я с ним продолжу разговор…

Проводив их взглядом, он вернулся в комнату и, стараясь ступать неслышно, начал мерить ее шагами. Ему было о чем подумать, и в первую очередь о том, что делать с женщиной, которая лежит на его постели. Избавиться от нее? Сейчас? Позднее? Но как?.. Конечно, ее следует отправить туда, где она живет. Но в таком состоянии? Без врача? Кто знает, что с ней может случиться по дороге? Какое действие окажет на нее в дальнейшем то, что влил ей в горло безрассудный Шон?

Нет, лучше, пожалуй, не трогать ее, подождать, пока наркотик выветрится и прекратит свое действие. А утром вернуть ее каким-то образом домой…

Он прекратил хождение по комнате, нахмурившись, остановился возле постели. Рейвен скинула одеяло, начала лихорадочно метаться — ноги непрерывно дергались, голова билась о подушку. Наконец она вытянулась на спине, полупрозрачная смятая сорочка не прикрывала ни груди с темнеющими сосками, ни темный треугольник внизу живота. Но дольше всего его взгляд задержался на ее прелестном лице, обрамленном иссиня-черными прядями волос, с тенями от неправдоподобно длинных ресниц.

Внезапно ее пальцы сдавили ему руку, глаза раскрылись, и он почувствовал, что тонет в их голубом омуте. Было ясно, она его не видит, а если и видит, то не отдает себе отчета, кто перед ней, не может объять разумом увиденное. Это длилось какое-то мгновение, потом глаза ее снова закрылись, тело успокоилось, и она чуть слышно прошептала слова, которые он с трудом разобрал:

— Мой пират…

На чувственных губах появилась удовлетворенная улыбка.

«Разрази меня гром! — мысленно воскликнул он. — Ну как устоять против такой красоты, пускай болезненной, беспомощной, но подлинной и удивительной!»

Однако не нужно расслабляться и поддаваться наваждению. Перед ним, по существу, враг — человек из другого круга, презирающий всех, кто находится за его границами; человек, жестоко надругавшийся над братом и неизвестно, над сколькими несчастными, поддавшимися ее чарам… Так что ему следует быть настороже и не допустить слабины, не стать очередной жертвой… Хотя о какой жертве может идти речь: она сама сейчас страдающая сторона — одинокая, больная, с исковерканной судьбой…

Освободив руку от ее на удивление сильной хватки, Келл подошел к умывальнику — убедиться, что воды в кувшине достаточно, чтобы, если потребуется, охладить жар ее тела. Он немного знал, как действуют подобного рода снадобья, — приходилось видеть в дни своей бурной юности. Наверняка ей предстоит еще почувствовать немыслимый жар в крови, испытать непреодолимую животную страсть, неудержимую жажду соития, без удовлетворения которой ее тело просто разорвется на части.

Он был почти уверен: все, что она испытала до сих пор от рук его мстительного брата, может померкнуть в сравнении с тем, что, видимо, еще предстоит. Когда действие наркотика достигнет апогея, а сама она не сумеет найти должного выхода, то… В этом случае, если в нем сохранилась хоть капля жалости к человеку — вообще к человеку, — он должен будет что-то сделать, чтобы помочь ей, чтобы облегчить ее страдания…

Он взглянул в окно, за которым еще серел мутный зимний день, и только сейчас вспомнил, что уже близок вечер. Подойдя к камину, переворошил горячую золу, добавил угля. Подумал, что вскоре можно сказать Эмме, чтобы принесла ужин.

А пока налил себе большой бокал виски из хрустального графина и уселся в кресло.

Что ж, он сам взвалил на себя эту ношу, принял ответственность за человека.

Надвигающаяся ночь не сулит ни удовольствия, ни сна.

Тело Рейвен изгибалось от прикосновений возлюбленного в отчаянной попытке удержать его руки, чтобы испытать облегчение. Все чувства были обострены, кожа натянута до предела, боль внизу живота казалась невыносимой.

— Пожалуйста, — попросила она слабым голосом, — сделай, чтобы у меня не болело.

Она вся пылала в лихорадочном полубреду, между обманчивостью и явью.

— Спокойней! — произнес он.

Так командуют норовистым лошадям.

Его рука скользнула к ней за корсаж, ласково прикоснулась к грудям, к напряженным соскам. Она удовлетворенно вздохнула: прохлада его ладони принесла успокоение.

Еще никогда ее миражи не были столь явственны, столь определенны. Никогда еще ее пират не являлся ей в своем истинном обличье. А сейчас он был здесь, рядом, она ощущала тепло его тела, запах кожи… его губы на своих… Требовательные ласки… Сотрясаясь от желания, она потянулась к нему — он был ей нужен как воздух… Необходим, как солнечный свет… Огромное слепое желание поглощало ее всю…

Он тоже, она была уверена, желал ее. Правда, в отличие от нее он был полностью одет, но под покровом одежды, она это чувствовала, вожделение снедало его. Однако когда она протянула руку и коснулась его, он отпрянул.

Тем не менее его рука скользнула ниже по ее телу, замерла между ног, словно он знал, откуда ее терзает боль, знал, как помочь.

Он так и сказал, она услышала его слова:

— Не бойтесь, я хочу помочь вам…

Кто он такой? Это не ее пират, а кто-то другой. Она не вполне понимала смысл его слов, но голос звучал как стихи, как рокот ручья — вселял успокоение.

Со стоном она переменила положение, приоткрыла ему свое тело, вцепившись пальцами в края постели, готовая на все, лишь бы испытать облегчение…

И — о чудо! — магическое движение пальцев в глубине ее лона принесло успокоение, умерило нестерпимую боль. А когда давление их немного усилилось, влажный жар охватил ее, но уже не так лихорадило.

Она попыталась вырваться из его рук, но тогда в ней вновь проснулось необузданное желание, сопровождаемое сильной болью, и она вновь не смогла сдержать стона.

Он продолжил манипуляции.

— Это нужно сейчас… — говорил он. — Необходимо… Вы должны позволить…

Голос врача у постели больного, а не ее пирата. Какой странный сон…

Желание в ней нарастало, ей хотелось ощутить его целиком, как бывало раньше. Но он отталкивал ее руку, а его пальцы проникали все глубже, делались настойчивее.

И ее недра ответили — словно пламя полыхнуло в них, дрожь объяла все тело. Она изогнулась, из губ вырвался уже не стон, а крик. Ее страсть нашла наконец выход, тело обмякло, и наступило минутное блаженство. Такое острое, что, казалось, она не перенесет его и канет в небытие.

Повернувшись к нему, к ее пирату и лекарю, она с благодарностью прижалась лицом к его груди и моментально погрузилась в сон.

Келл пробормотал сквозь зубы неясное проклятие, чувствуя, что больше не может спокойно выносить присутствие в такой близости этого прекрасного женского тела. Сколько часов прошло, как он занимается «лечением»? У него тоже появилась боль от столь долго сдерживаемого естественного желания, которое он не в силах укротить и которое усиливается с каждым часом, с каждой минутой.

Какое дьявольское снадобье заставил ее выпить его брат и что за женщина она сама, если даже в болезненном состоянии — в лихорадке, в полусознании — продолжает оставаться желанной для такого искушенного мужчины, как он? И в то же время его опыт подсказывал, что действие наркотика еще не прекратилось и следует ожидать новых, быть может, более сильных приступов, от которых ее не избавить с помощью пальцев. Ее организму нужно будет другое. Она потребует другое…

Он пошевелился, попытался еще дальше отодвинуться от нее, но это не облегчило его собственное состояние: он лишь чуть-чуть отстранился от огня, не загасив его.

Ее сорочка совсем намокла от воды, которую он брызгал на нее, и в некоторых местах материя так прилипла к коже, что кончики грудей выглядели обнаженными. Он не мог отвести от них глаз.