Эти времена уже прошли. Махеоласа, представлявшего собой тщедушного и боязливого подростка-послушника, которого все сторонились и который все никак не мог обрести покой, — такого Махеоласа уже не существовало. Подросток возмужал, перенесенные им тяжелые испытания его закалили, его тело окрепло и стало более выносливым. Душа Черных Земель постепенно проникала в самую глубину его существа точно так же, как она проникала во все живые организмы и предметы, и формировала его сущность точно так же, как она формировала сущность орков, гоблинов, кобольдов и прочих монстров, обитающих на этой унылой территории. Все те люди и эльфы, которые добровольно или принудительно вступали в легионы Того-кого-нельзя-называть, подвергались одному и тому же процессу перевоплощения и в конце концов становились похожими на тех монстров, которых они раньше сами боялись. Однако никто из них не изменился так, как изменился Махеолас. Он ведь был не просто новобранцем, угодившим на службу к Тому-кого-нельзя-называть, — он стал его приемным сыном, стал Копьеносцем. Никто не смог бы держать в своей руке этот талисман бога и не подвергнуться всестороннему воздействию с его стороны. Многим его предшественникам пришлось расстаться с жизнью: их иссушила невероятная энергия, исходящая от древка этого священного оружия. Однако по какой-то неведомой Махеоласу причине сила талисмана Луга, наоборот, подействовала на него благотворно. Она, можно сказать, частично вселилась в него самого. Он чувствовал жар, исходивший от этой силы, чувствовал ее пульсирование, чувствовал, что она хочет. Он уже был уверен, что в этом копье живет сам Луг, что он нашел свое воплощение в этом оружии — точно так же, как он нашел свое воплощение в Повелителе.

Копье Луга светилось красноватым светом в руках Махеоласа, когда он медленно зашагал по каменным плитам пола. Собравшиеся в зале военачальники (их — орков и гоблинов — здесь было около сотни, и они стояли в полумраке возле самой нижней из ступенек, ведущих к трону) опустили головы, отвели взгляд в сторону и расступились, давая пройти Махеоласу. Когда они затем осмелились поднять глаза, Властелин Черных Земель уже сидел на троне, а Копьеносец уже стоял возле него. Махеолас ударил по каменному полу окованной железом тыльной оконечностью древка копья, и звук того удара отразился эхом от стен зала.

— Во имя Луга Самилданаха, бога богов, да начнется совет!

Военачальники встали более плотной массой перед троном, справа и слева от которого находились два очага, наполненных раскаленными углями. Только лишь они и являлись в этом зале источниками света. Собравшиеся в зале воины при тусклом свете этих очагов сливались в одну нечеткую массу, в которой более-менее четко просматривались лишь блестящие железные доспехи. Сам Повелитель представал перед ними сейчас лишь в виде темного силуэта, облаченного в плащ с капюшоном. Что они видели хорошо — так это то, как поблескивают его глаза.

— Пусть выйдут вперед те, кто командовал штурмом Агор-Дола, — прошептал Властелин Черных Земель еле слышным голосом.

Три военачальника, облаченные в доспехи из кожи и железа, вышли вперед и опустились на колени на первой ступеньке.

— Назовите себя! — рявкнул Махеолас, не удостаивая их даже и взгляда.

— Повелитель, я — Абзаг, командир бузунракхасов!

Заговоривший первым представлял собой орка с серой кожей, который был морщинистым, как старое яблоко, и рост которого не превышал роста карлика. Широкий плащ наполовину скрывал его бесформенное тело.

— Я тебя узнаю, друг мой, — прошептал Повелитель, слегка кивнув.

— Сигин, командир улганудусов!

Этот монстр был высоким и массивным, как медведь. Его челюсть выступала далеко вперед, а глаза, наоборот, были посажены очень глубоко. Улганудусы — «Несущие Смерть» — являлись одной из главных ударных сил Черных Земель. Они представляли собой гоблинов, облаченных в железные доспехи и имеющих такой устрашающий вид, что зачастую одного лишь этого вида хватало для того, чтобы обратить противника в бегство. Повелитель наклонился, чтобы получше рассмотреть этого военачальника. Несмотря на царящий в зале полумрак и на плащ, который частично скрывал тело гоблина, было видно, что на его теле много ран. От его левой руки вообще остался лишь обрубок: пустой рукав свободно висел вдоль его тела. На шее у него был виден сильный ожог, который не могли полностью скрыть даже его новые доспехи.

— Ты был ранен в бою… Это хорошо. Военачальник должен пострадать не меньше своих солдат, если он потерпел поражение.

Лицо гоблина перекосилось от охватившего его панического страха, но Тот-кого-нельзя-называть уже перевел свой взгляд на третьего военачальника, который тоже представлял собой гоблина, но был одет в простую кожаную кольчугу и не имел при себе никакого другого оружия, кроме засунутого за пояс длинного и широкого тесака.

— Господин, я…

— Я знаю, кто ты такой, Дурубгунд. Ты знаток по части камней… Твои стенобитные и метательные орудия должны были сокрушить стены крепости Агор-Дол.

— Господин, крепость была уже почти разрушена. Я не мог предвидеть, что карлики…

— Карлики продержались слишком много лун. И их стены все еще стоят, хотя их и покрыла огненная лава, которая не позволит нам воспользоваться этим проходом в горах еще неизвестно сколько времени.

Повелитель замолчал. Гоблин, испуганно застонав, весь съежился. Два других военачальника отошли от него в сторону.

— Тебе придется распрощаться со своей жизнью, поскольку из-за твоих просчетов пришлось распрощаться с жизнью слишком многим нашим воинам…

Дурубгунд поднял голову и увидел, что Повелитель смотрит на него пристальным взглядом. Гоблин вытащил из-за пояса свой тесак решительным, но очень медленным жестом — как будто он надеялся, что Повелитель вдруг почувствует сострадание, глядя на то, как он, гоблин, убивает сам себя. Именно эта тщетная надежда и не позволила ему умереть быстрой и не очень мучительной смертью. Он вполне мог бы уже перерезать себе тесаком горло, но он все еще лишь подносил к нему тесак, когда его вдруг крепко схватили с разных сторон за руки и за ноги. Он был военачальником — пусть даже командовать ему приходилось лишь теми, кто возился со стенобитными и метательными орудиями, — а потому ему хватило мужества не сопротивляться и не умолять о пощаде, когда его бросали на раскаленные угли в один из двух огромных очагов, находящихся слева и справа от трона, однако он не смог не завопить жутким голосом, когда пламя стало пожирать его живьем. Мало кто из орков и гоблинов сумел бы на его месте на завопить. Зал наполнился запахом горелой плоти, и вопли постепенно стихли.

— Как я уже сказал, будет справедливо, если военачальник сам испытает то, что пришлось испытать его солдатам… — прошептал Повелитель Тьмы своим свистящим голосом. — А вы двое возвращайтесь в общий строй. Вы проявили себя на поле боя достойно.

Орк Абзаг и гоблин Сигин тут же слились с толпой прочих военачальников, не сумев при этом сдержать вздох облегчения.

— А теперь пусть начнется совет, — сказал Повелитель. — Раз уж проход Агор-Дол для нас теперь закрыт, то что, по вашему мнению, нам следует делать?

— Господин, мы все равно можем пройти через горы! — воскликнул Абзаг, командир бузунракхасов. — Разумеется, без наших стенобитных и метательных орудий… Карлики, живущие в Красных Горах, понесли существенные потери. Они уже не смогут нам противостоять!

— А зачем нам идти через горы?!

Гоблин, который произнес эту фразу, выступил на пару шагов вперед и поприветствовал Повелителя с почтительностью, в которой, однако, чувствовалась спокойная самоуверенность. Остальные монстры, возмущенные такой его дерзостью, стали перешептываться, но Махеолас, стукнув древком копья в пол, заставил их замолчать. Среди всех военачальников, собравшихся в этом зале, этот был одним из тех немногих, кого Махеолас знал, и один из тех немногих, кто пребывал в такой милости у Властелина Черных Земель, что удостаивался великой чести поговорить с ним с глазу на глаз. Когда он вышел вперед, все узнали в нем Кхука, командира омкюнзов — подразделения, которое, в отличие от других подразделений войска Черных Земель, состояло не только из орков и гоблинов, но и из эльфов и людей.