И сунул телефон к себе в карман.

— Это мой телефон, — сухо заметила Александра. — Вернее — служебный. Я не имею права передавать его посторонним лицам.

Хозяин неожиданно засмеялся. Это было так странно, что она даже не сразу поверила собственным ушам. А когда наконец поверила — он уже перестал смеяться. Спросил привычно грозно:

— Это я посторонний?

— С точки зрения моего служебного телефона посторонними лицами являются все, кроме лица, за которым он закреплен в данный момент. То есть посторонние все, кроме меня.

Хозяин с интересом выслушал, подумал, вынул мобильник из кармана, внимательно оглядел его и протянул ей. Сказал опять грозно:

— Мне не приходило в голову, что ваш телефон имеет свою точку зрения. Спокойной ночи. Завтра вам доставят гвоздичное масло. Чтобы не приходилось экономить. Даже разумно…

Слегка дернул головой, обозначив почти пародийный поклон, вышел из беседки и тяжело зашагал к дому. Еле-еле ноги волок. Как будто вчера ему стукнуло девяносто лет. Или даже девяносто два. И при этом он весь день дрова рубил. Воду носил и землю пахал. Совсем запахался. Так обессилел, что того и гляди — рухнет посреди дороги, не дойдя до лежанки. Эта его походка Александре тоже не нравилась. Хозяин не рубил дрова и не пахал землю. И до девяносто лет ему еще жить да жить… Если, конечно, у братьев по элите не появятся другие планы. В общем, не с чего Хозяину было обессиливать. К тому же, она помнила, как он сегодня сиганул с двухметровой высоты навстречу Насте. Так что походка его — такая же брехня… пардон… такая же ложь, как и все остальное в нем. В них во всех. Фальшь.

И разговор сегодняшний ей не нравился. Он должен был быть другим. То есть, строго говоря, никакого разговора вообще не должно было быть. Даже если Хозяин собирался отправить дочь — и, естественно, бонну — из дому, он мог не объяснять причин… Точнее — он не мог объяснять причины собственных решений и поступков. Сроду никому ничего не объяснял. Принцип у него был такой. Это был единственный принцип, который он никогда не нарушал… И тем более — зачем бы ему было объяснять, что он передумал отправлять дочь из дому? И при этом — очень ясно давать понять, что это изменение решения напрямую связано с возможностью под благовидным предлогом удалить из дому мать Насти. С чего бы вдруг такая откровенность? Даже хуже — открытость. Никакой откровенности, тем более — открытости, за Хозяином ни разу замечено не было. В таких людях откровенности — открытости вообще не может быть по определению… Тогда что это было? Скорее всего — то же самое, что и всегда. Какая-нибудь сто двадцать восьмая часть стратегических планов и тактических маневров. Что-нибудь вроде вербовки союзников перед наступлением на главном направлении. Хотя и это странно. Зачем Хозяину вербовать в союзники Александру? Он и так знает ее отношение к матери Насти… Александра ни разу в жизни никому слова о Хозяйке не сказала, но при этом была совершенно уверена, что Хозяину о ее отношении к его жене все известно. И известно также, что гувернантка сводит на нет и так нечастые попытки матери пообщаться с дочерью. Что-что, а разведка в империи Хозяина работала действительно не за страх, а за совесть. Да нет, за какую там совесть… За страх, конечно. И за деньги. За большие деньги и за еще больший страх. Как почти все, кто работал на Хозяина. Но разведка работала лучше всех. Это надо же: только сегодня днем Хозяйка сказала о своем желании заняться «настоящим делом» — это сто сорок шестой гламурненький близнец настоящее дело, вы подумайте, — как уже к вечеру у Хозяина готов предварительный план финансирования этого проекта. По крайней мере, офис под эту дурь он готов снять, сам только что сказал. Правда, он это Александре сказал. Интересно, что будет говорить жене? И как она воспримет его планы?

Подслушивать нехорошо.

Александра вышла из беседки и медленно пошла к дому — не прямо к веранде, откуда можно было сразу попасть в коридор, в холл напротив детской и в комнату бонны, а в обход дома, по дорожке, широкой дугой обегающей задний двор, бассейн, розарий и выходящей как раз к гаражам между воротами и главным входом. Возле гаражей сейчас должны были стоять машины Хозяйкиных гостей. Скорее всего — машина ее Дашки и кого-нибудь из соседок. С кем она нынче здоровается? С двумя справа, кажется. Наверное, две справа тоже приглашены принять посильное участие в новом Хозяйкином проекте. Финансовое участие. Или интеллектуальное? Беда… Именно сейчас потенциальные компаньоны хватают свои пожитки и на цыпочках удирают через вторую веранду. Хозяйкины гости всегда удирали через вторую веранду на цыпочках, если Хозяин предупреждал, что собирается зайти. Если заходил без предупреждения — гости высыпались из главного входа с топотом и иногда даже со смехом. Нервным. Хозяйкины гости боялись Хозяина. Все — даже от рождения безбашенные, да еще и обдолбанные модельки, которые вообще ничего, кроме целлюлита, не боялись и бояться не могли по определению.

Ну, конечно, так и есть. Гости высыпали из дому через вторую веранду всем табуном. Нынче табун мелкий — пять человек. Надо думать, никаких посторонних, только мозговой центр будущего предприятия. Главная извилина этого мозгового центра, Хозяйка, гостей не провожала. Ее Дашка ориентировалась здесь совершенно свободно, могла найти дорогу с закрытыми глазами. Чаще всего именно с закрытыми и находила. Сейчас шла с открытыми, вела за собой остальных. Две полупрозрачные струи привычно семенили босиком, неся туфли в руках. Судя по всему, модельки не из новых, раньше здесь уже бывали, неоднократно отсюда удирали, пути отступления на заранее подготовленные позиции хорошо изучили. За ними гордо и независимо шагали нынешние подружки Хозяйки — две соседки справа, Александра правильно догадалась. Гордую и независимую походку обеих несколько портило то, что обе воровато оглядывались и почему-то слегка приседали на каждом шаге. А, вот почему: туфли они снимать не стали, чтобы не опускаться до уровня каких-то моделек, но каблуками стучать тоже не решались, шли на полусогнутых — мало того, что в «шпильках», так еще и на цыпочках. Похоже, гордая и независимая походка на полусогнутых была для них вполне привычна. Наверное, и этим двум справа уже приходилось отсюда удирать. Или не отсюда. Вот интересно, эти-то почему боятся Хозяина? У обоих мужья — фигуры примерно того же масштаба. Или веса? В общем — порядка. В том смысле, в котором порядок определяется количеством нулей после целого числа. У двух мужей справа после целого числа было страшное количество нулей. Вряд ли меньше, чем у Хозяина, потому что они дружили. Ну, как дружили… Пару раз в год ездили куда-нибудь вместе. Один раз — в Куршевель, второй — в сауну. Или в заповедник какой-нибудь, например, на страусов поохотиться. Значит — все-таки дружили. А жены разбегаются из дома мужниного друга посреди ночи на полусогнутых. Привычка. Они всю сознательную жизнь откуда-нибудь на полусогнутых разбегались…

— Гуляете перед сном, Александра Александровна?

А у этого привычка — подкрасться незаметно, взяться ниоткуда, как привидение, и прошептать прямо в ухо какую-нибудь глупость. Абсолютно банальную глупость. Но каждый раз ощущение такое, будто в сказанной банальной глупости по меньшей мере пять смыслов, один опасней другого. И каждый раз не знаешь, что отвечать. И каждый раз очень хочется нагрубить. Примерно так: «Гуляю перед сном, Александр Александрович».

Александра оглянулась на шепот — никого. Грубить было уже некому. Привидение исчезло так же незаметно, как и появилось. То есть не исчезло, наверняка ошивалось где-то поблизости, но функционировало в невидимом состоянии. И в неслышимом. У Хозяина почти вся охрана была такая. Только вся остальная охрана помалкивала, если ее не спрашивали, а это привидение обязательно шептало прямо в ухо банальную глупость. С пятью опасными смыслами. Да какого черта?.. Пардон. Да с чего это она решила, что в банальной глупости может быть опасный смысл? В банальной глупости вообще не может быть никакого смысла.