Впрочем, очень может быть, что для Сан Саныча это — никакая не новость. Еще вариант: может быть, Сан Саныч сам Хозяину на себя стучит. А что? За дополнительное вознаграждение, например. Абсолютно в русле тараканьей логики. А за отдельную премию стучит еще и на Александру.

А у нее — мания преследования. И еще, оказывается, больное сердце. Что гораздо неприятнее. Через месяц — очередной медосмотр. Манию преследования могут и не заметить. До сих пор ведь не замечали. А сердце обязательно заметят. И — прощай, Настя. Правда, тогда и Хозяин — прощай. Нет худа без добра.

— Саша, вам нехорошо? — вдруг осторожно спросила Надежда Ивановна. — Вы что-то бледненькая…

Вот только этого не хватало. Искренней заботы в полный голос. Ведь наверняка их сейчас слушают. А через десять минут донесут Хозяину, и тот погонит ее в больницу прямо завтра, не дожидаясь планового медосмотра.

— Да я всегда бледная, — с подчеркнутым сожалением ответила Александра. И даже вздохнула. — У другой и здоровья никакого, а сама — прямо роза бело-розовая. А я здоровая, как трактор, а лицо — бумага бумагой. И не загораю никогда. Даже обидно… Ладно, сейчас к Насте пойду, мы с ней нарядимся как-нибудь попраздничнее, а потом вместе за вами зайдем. Соня минут через пять к вам заглянет.

Она повернулась, взялась за ручку двери, и тут они оба позвали ее в один голос:

— Саша!

Александра оглянулась с ожиданием. Надежда Ивановна и Леонард Семенович стояли, держась за руки, и смотрели на нее. Тоже с ожиданием. Переглянулись, заулыбались, опять уставились на нее и сказали опять в один голос:

— Вы очень хорошая.

— Спасибо, — ответила Александра, с удивлением чувствуя, что она и в самом деле растрогана. — Вы мне тоже очень понравились. А уж про Настю и говорить нечего — она вообще в полном восторге.

Упомянутый восторг тут же затопил лица стариков… Да нет, все-таки не такие уж они старики. Просто правда устали с дороги. И вообще устали. Ничего, может быть, рядом с внучкой постепенно отдохнут.

…К ужину переоделись все. Настя была в длинном белом платье с жутким количеством оборочек, бантиков, ленточек, кружевных вставок и розочек, вышитых на свободных от всего этого местах. Вылитая принцесса. Для усиления эффекта на голове у нее сидела диадема с вполне убедительными камнями. Вообще-то костюм был карнавальным, но Александра подозревала, что стоит он столько, что не всякая настоящая принцесса могла бы себе его позволить. Платье к прошлому дню рождения заказывала Насте мать, а диадему подарил отец. Наверняка настоящие камни. Зачем? Детский карнавальный костюм. Вырастет — и больше ни разу в жизни не наденет. По крайней мере, Александра на это искренне надеялась. Она приложила столько усилий, чтобы развить в Насте строгий вкус и чувство меры. Диадема и чувство меры были удручающе несовместимы. Ладно, сегодня можно карнавальный костюм, сегодня событие, как сказала Настя.

Ну, раз уж сегодня событие — так и Александра надела карнавальный костюм. Это черное платье осталось у нее еще от работы в доме Германа Львовича. У родителей Ники была мания устраивать дочери праздники с размахом древних падишахов — многолюдные, многодневные, многомиллионные… Страшно утомительные. На этих праздниках Александра должна была присутствовать тоже в вечернем платье. Герман Львович сам купил это платье не то в Италии, не то во Франции, и сам же объяснял Александре, что это — авторская работа, и автора называл, и очень удивлялся, что она об этом кутюрье ничего не знает, и в конце концов назвал сумму, которую отдал за платье, раз уж имя автора не произвело на Александру впечатление. Сумма на Александру произвела впечатление, но очень неприятное. На эти деньги можно было бы купить хорошую мебель в ее квартиру, а на сдачу — какую-нибудь практичную и не слишком дорогую машину. Но гости Германа Львовича никогда бы не увидели ее мебель, а машина ей самой была не нужна. Так что пришлось носить авторское платье на падишахских праздниках, повышая престиж Германа Львовича в глазах его гостей: даже гувернантку вон как одевает! Правда, жемчуг, которым был густо расшит ворот платья, Александра все-таки отпорола. Не смогла побороть свое чувство меры. Жемчуг оказался натуральным, и Герман Львович его забрал и положил в сейф. Кажется, именно этот жемчуг он потом подарил той самой жене какого-то актера… О его щедрости писали в двух газетах и в одном журнале. Герман Львович и в самом деле не был слишком жадным. Во всяком случае, уезжая, он оставил Александре не только ежедневную униформу гувернантки, но и это карнавальное платье для падишахских праздников. А может быть, просто забыл о нем. Александра давно выбросила бы это дурацкое платье, если бы не знала, сколько оно стоит. Или стоило, пока было нелепо расшито жемчугом? Но и без жемчуга оно оставалось вполне карнавальным, так что сегодня можно надеть.

Надежда Ивановна надела длинную серую юбку и ослепительно белую блузку с воротником-стойкой, длинными рукавами на тугих манжетах почти до локтя и мелкими вертикальными защипами на груди, застроченными черной ниткой. Ворот скалывала крупная черная брошь — плоский камень в ажурной рамке черненого серебра. Все это было модно лет пятьдесят назад, поэтому сейчас выглядело чрезвычайно стильно и даже несколько вызывающе. Впечатление усиливала темно-русая коса, уложенная на голове короной. Царственной короной. Царской. Седина сверкала в короне, как полированные нити платины. Молодец Надежда Ивановна. Королева — мать.

Леонард Семенович был в белых чесучовых брюках — они тоже лет пятьдесят назад в моде были — и в более-менее современной белой рубашке. Загорелые руки и лицо — шоколадно-коричневые. Вылитый Зорро.

И вот такой карнавальной толпой в бело-серо-черной гамме они торжественно появились на веранде, где за накрытым столом их уже ждал Хозяин. В не очень новых голубых джинсах и в бежевой футболке с двумя прорехами на груди, художественно обметанными разноцветными нитками с торчащими концами. Александра не ожидала, что у Хозяина тоже может быть карнавальный костюм. Судя по минутному замешательству стариков, они этого тоже не ожидали. Хозяин заметил это замешательство, мельком оглядел всю бело-серо-черную карнавальную толпу, а на Александру посмотрел подольше. С выражением откровенной угрозы. Отодвигая для нее стул, наклонился и шепнул над ухом:

— Значит, попроще, да? Подемократичнее?

Она оглянулась, очень близко увидела его злые глаза, пожала плечами и равнодушно сказала:

— Я этого не говорила.

«Я» — подчеркнула интонацией.

Хозяин выпрямился, длинно выдохнул сквозь сжатые зубы и пошел усаживать Надежду Ивановну.

— Саша, чего ты не говорила? — заинтересовалась Настя, сидя на своем высоком стуле, как на троне. — Ты папе про меня что-то не говорила? Ну и правильно, чего там говорить, я себя хорошо вела… Почти все время. И деду совсем не тяжело меня на руках таскать… пардон, носить. Да, дедуль? Пап, ты заметил, какая у меня бьютифул бабушка? Когда я вырасту, я буду на нее похожа, ладно?.. Папа, у тебя майка очень красивая. Я тоже такую хочу. Саша, можно мне такую же майку?

— Можно. Только когда подрастешь, — ответила Александра, мстительно глянув на Хозяина. — Детям не следует носить слишком дорогие вещи. Смысла нет: пару раз наденешь, быстро вырастешь — и куда ее потом девать?

— Действительно, — согласилась Настя и поправила свою карнавальную диадему с безусловно настоящими камнями. — Я об этом не подумала. Это… расточительство. Или расточительность?

Хозяин засмеялся. Даже захохотал. Который раз за последние два дня? Похоже, у него это уже в привычку входит.

И Леонард Семенович засмеялся. Смех у него был негромкий, но гораздо более естественный, чем у Хозяина. Наверное, привычка более давняя. И практика богаче.

Надежда Ивановна смотрела на внучку с восторженным изумлением.

— Знаете, что? — вдруг решительно заявил Хозяин. — А давайте вина выпьем. У нас сегодня все-таки праздник. Надо отметить как полагается.