В. Бурдаков.

Строфа (от греч. strojh — поворот — часть торжественного шествии хора в греческой трагедии) — определенное соединение нескольких стихов, повторяющееся в стихотворении. Латинское название стиха — versus — означает то же понятие поворота: и здесь, и там мы имеем дело с ритмическим повторением метрических величин — меньшей (стопа), в стихе, и большей (стих), в С. Метрическое значение строфы еще больше связано с музыкальным источником мерной поэтической речи, чем ритм стиха. В С. наглядным образом проявляется характерное стремление мелодии после различных фаз развития возвращаться к своей основной форме. Особенно тесно связана с музыкой С. античного трагического хора, откуда она и получила свое название: обходя алтарь справа налево, хор пел первую часть «периода», подвигаясь обратно — вторую часть, антистрофу, совершенно сходную с первой, и, наконец, остановившись для отдыха — третью часть, эпод. Стихи длинной С., самые разнообразные и, за отсутствием рифмы, ничем между собой не связанные, воспроизводились в антистрофе точнейшим образом. Схватить элементы единообразия в этих двух сложных и обширных массах было бы, даже при утонченной чуткости древних к размеру, очень трудно, если бы это единообразие не поддерживалось еще одним элементом, для нас утерянным — напевом. От греческой хоровой торжественной песни и ведут свое происхождение традиционные С. оды. Тройное строение, сходное с разделением греческого хора, имела и песня мейстерзингеров, состоявшая из двух одинаковых куплетов — Stollen — и третьего — Abgesang. Уже из понятия С., как ритмического целого, следует, что никакая совокупность стихов, кажущаяся глазу читателя законченным целым, не может считаться С., если она не производит того же впечатления на ухо слушателя. Строфа есть понятие метрическое, а не типографское; поэтому, напр., напечатанное в виде трехстиший стихотворение Некрасова «Нейди просторной дорогой торной» (из «Кому на Руси жить хорошо») — на самом деле состоит из шестистиший, так как рифмовано по формуле aacbbc. Вообще в точное понятие С. должны быть включены: определенное число стихов, число стоп в соответственных стихах, размер, расположение рифм, определенная последовательность рифм мужских и женских и, наконец, известная законченность смысла, отсутствие одного из этих условий делает С. отличной от других и позволяет соединить ее с другой; так, в «Весне» Тютчева, в «Недоноске» Баратынского четверостишия совершенно правильно соединены попарно в восьмистишия, так как лишь последние представляют законченные периоды. Эти правила, конечно, не исключают возможности составлять стихотворения из С. различного строения, но чередующихся в определенном порядке, как напр. в «Песне о колоколе») где одинаковые С. монолога мастера прерываются различными стихами. Несколько отличны те случаи, когда строфа состоит из двух различных частей, как в «Женихе» Пушкина. Составляя одно целое, С. естественным образом сама распадается на части, разделяемые рифмой, размером, повышением и понижением в развитии смысла. Разнообразие различных С. бесконечно; но кроме свободных С., создаваемых поэтом сообразно требованиям выражения и вдохновения, есть в истории стихотворной речи ряд традиционных форм, которые носят определенные названия. Эти строфические формы распадаются на три больших отдела: античные С., романские и восточные. Немецкие теоретики уделяют также много внимания и различным общепринятым свободным С., пытаясь довольно субъективно и произвольно охарактеризовать их смысл; так напр., Гейнце и Гетте находят, что четверостишие из двустопных ямбов «особенно пригодно для картинки природы с настроением, давая возможность создать поэтическое выражение для свободного порыва жизнерадостности»; четверостишие из трехстопных трохеев «дышит проникновенным благоговением и жаждой покоя». Наоборот, Фигоф считает короткие трохеические стихи наиболее удобными для «выражения решительной силы, категорического приказания, сжатого поучения» и т. п. На античных С. наиболее известны сафическая, состоящая из трех сафических стихов ( — И — И — И И — И — И) и одного адония ( — И И — И), алкеева, асклепиадова, гликонова (три — И — И И — И И и один — И — И И — И), и классическое элегическое двустишие (гексаметр — пентаметр). К формам романским относятся: двустрофное рондо, октава или станс, сицилиана, терцина, сонет, канцона, сестина, триолет, мадригал, испанская децима (десять четырехстопных трохеев с рифмами abbaaccddc), тенцона, ритурнель, сегедилья. Из восточных С. употребительны в европ. поэзии газель (ряд двустиший с одной рифмой в первом и всех четных стихах: аа, еа, са, da, еа и т. д.), происшедшая из персидского четверостишия (ааеа), и макама. Среди этих форм некоторые уклоняются от строгого понятия С. и рассматриваются среди С. лишь потому, что все-таки представляют собой более или менее традиционное соединение стихов под известным названием. Другие, столь же употребительные С., не имеющие названий, не находят особого места в теории; таковы, напр., рифмованные двустишия («Саша», Некрасова, «Морская царевна» Лермонтова) и др.

Л. Горнфельд.

Струве (Петр Бернгардович) — публицист, внук астронома В. Я. С.; род. в 1870 г.; вскоре по окончании курса на юридическом факультете спб. унив. выпустил книгу: «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России» (СПб., 1894), давшую первое в русской печати изложение той программы, которая с средины 1890-х годов господствует в молодых кружках русской журналистики. В этих «Заметках», характера полемического, С., объявив себя учеником Маркса, противопоставил его доктрину экономического материализма «социологическому мировоззрению, традиционно господствующему в нашей прогрессивной литературе» и имеющему «два основных источника: 1) определенное учение о роли личности в истории и 2) непосредственное убеждение в специфическом национальном характере и духе русского народа и в особенных его исторических судьбах». По мнению С., идеалы создаются действительностью, а не действительность — идеалами; нравственность, право и общественные фирмы являются надстройками над экономической базой; поэтому, социология может игнорировать личность, как величину ничтожную. Сводя исторический процесс к смене экономических форм и рассматривая капитализм как неизбежную ступень этого развития, С. утверждал, что этот фазис должна пережить и Россия, что «отделение обрабатывающей промышленности от земледелия» (а вместе с тем и отделение рабочих, занимающихся в сельском хозяйстве, от рабочих, занятых в обрабатывающей промышленности) есть формула экономического роста России, отдельными, частными моментами которого явятся неотвратимые обезземеливание части крестьянства и разложение общинного землевладения. Отвергая вообще личные идеалы, сводя значение личности к роли бесстрастного наблюдателя, С. закончил свои «заметки» призывом: «признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму». Уже в первом своем труде, однако, С. признал теорию экономического материализма философски не обоснованной и фактически не проверенной. В силу этого признания. С., при свойственном ему нервном искании истины, не мог застыть в доктринерском марксизме. Попытавшись найти философское обоснование экономического материализма в критической теории познания, С. вскоре убедился в противоречии между социологической и экономической формулами Маркса, отказался от его теории трудовой ценности, отверг фатальную необходимость падения капитализма в силу естественных законов экономики и признал в «социальных противоречиях» движущую силу общественных преобразований. Последним и наиболее характерным пунктом в этой эволюции идей является небольшая замётка С. о Лассале, по поводу 75-летия со дня его рождения («Мир Божий», 1900 г., № 11). Указав, что задачи государства Лассаль усматривал в сознательном устроении всей человеческой жизни на основе свободно признаваемого и в тоже время общеобязательного морально-общественного идеала, С. признает необходимость «создания положительного миросозерцания на новых, более широких, т. е., в сущности, на старых идеалистических основах». Недавно еще восклицавший: «вперед, наука!» (т. е. экономический материализм), он заканчивает свою последнюю замётку призывом: «назад к Лассалю»! Под редакцией С. вышло много переводных книг, которые он обыкновенно снабжал предисловиями. Из журнальных статей его особенно выдаются: «Австрийское крестьянство и его бытописатель» («Вестн. Европы», 1893, № 7); «Немцы в Австрии и крестьянство» (там же, 1894, № 2); «Основные понятия политической экономии» («Мир Божий», 1896, № 2); «Свобода и историческая необходимость» («Вопросы философии и психологии», 1897, № 1); «Еще о свободе и необходимости» («Новое Слово», 1897); «Очерки из истории общественных идей и отношений в Германии» (там же, за подписью С. Т. P.). С марта по декабрь 1897 г. С. был фактическим редактором «Нового Слова» (вместе с М. И. ТуганомБарановским), в котором вел внутреннее обозрение («Текущие вопросы внутренней жизни»), а под псевдонимом Novus поместил ряд статей «На разные темы», между прочим, и критико-литературные. В 1899 г. С. был фактическим редактором (также вместе с М. И. Туган-Барановским) журнала «Начало», в котором вел внутрен. обозрение и напеч. ст. «Попытки артельной организации крепостных крестьян». После закрытия «Начало» С. стал писать в «Мире Божьем» («Основные моменты в развитии крепостного хозяйства в России в XIX в.», 1899 и др.), в «Жизни» («К критике некоторых основных проблем и положений политической экономии», 1900) и в «Северном Курьере» («Усложнение жизни», «Высшая ценность жизни» и др.). С. поместил также ряд ст. в «Arch. f. soz. Gesetzgebang und Statistik» Брауна (важнейшая «Die Marxische Theorie der soz. Entwickelung», 1899), в «Neue Zeit» («Zwei unbekannte Aufsatze von K. Marx aus d. 40 J.», 1896) и в «Sozial polit. Zentralblatt» (позже «Soz. Praxis»), в последнем статьи об экономич. развитии в России. В настоящем словаре С. поместил ст. Заработная плата, Картели, Лассаль, Маркс, Рабочий класс и др.