— Ох уж эта твоя совесть! — простонала Энн. — А у дяди Дэйва, по-твоему, нет совести?

— Есть. Но послушай, Энн, если бы дело не касалось Лесли, если бы это была чисто абстрактная дилемма, ты ведь согласилась бы со мной?

— Нет, не согласилась бы, — возразила Энн, стараясь уверить себя в своей правоте. — Ох, Джильберт, ты все равно меня не убедишь, хоть бы мы всю ночь проспорили. Спроси, что об этом думает мисс Корнелия.

— Ну, Энн, если ты берешь в союзницы мисс Корнелию, значит, ты исчерпала все доводы. Она, конечно, скажет: «Одно слово — мужчина!» и примется бесноваться. Нет, такое дело решать не мисс Корнелии. Решение должно принадлежать Лесли.

— Ты отлично знаешь, как она решит, — сказала Энн, которая была на грани слез. — У нее тоже есть понятие о долге. Я не понимаю, как ты можешь брать на свою совесть такую тяжесть. Я бы не смогла.

— Я могу привести в свою защиту слова из Библии: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными». Я от всего сердца верю этим словам. Главный долг человека — следовать истине так, как он ее видит и понимает.

— Только эта истина не даст свободы бедняжке Лесли, — вздохнула Энн. — Скорей всего, она закабалит ее еще больше. Ох, Джильберт, я не могу признать, что ты прав.

Следующие две недели Джильберт был страшно занят — в Глене и в рыбацкой деревне вспыхнула эпидемия гриппа, — и он не смог, как обещал Энн, сходить к капитану Джиму. Энн хотелось думать, что он забыл про Дика Мора, и она никогда не напоминала об их разговоре.

«Имею ли я право сказать ему, что Лесли любит Оуэна Форда? — размышляла она. — Он никогда не проговорится, так что ее самолюбие не пострадает. А его это, может быть, убедит оставить Дика Мора в покое. Сказать? Нет, наверно, все же не надо. Я поклялась Лесли хранить тайну. Совсем я себя истерзала! Даже весне не радуюсь по-настоящему — и вообще ничему».

И вот наступил вечер, когда Джильберт вдруг предложил Энн сходить к капитану Джиму. У Энн упало сердце, но она согласилась, и супруги отправились на маяк. На дюнах мальчишки, пришедшие ловить корюшку, выжигали прошлогоднюю сухую траву. Розовая полоса огня ползла кверху и вот уже вздыбилась алыми знаменами на фоне темнеющего вдали залива, освещая бухту и рыбацкую деревню. Это живописное зрелище привело бы Энн в восторг, не будь она так сердита на Джильберта. Того, в свою очередь, тоже угнетала размолвка с женой, недовольство которой выражалось в самой ее походке, в надменно вскинутой голове, в холодной любезности ее замечаний. Губы Джильберта были упрямо сжаты, но во взгляде сквозила озабоченность. Он все равно выполнит свой врачебный долг так, как он его понимает, но ссора с Энн была слишком дорогой ценой. В общем, оба были рады, когда наконец дошли до маяка, и оба огорчились своей радости.

Капитан Джим, чинивший рыбацкую сеть, отложил ее в сторону и радостно приветствовал гостей. Энн показалось, что он сильно постарел. Волосы моряка стали совсем белыми, а руки немного тряслись. Но взгляд его голубых глаз был по-прежнему ясен и тверд.

Капитан Джим выслушал Джильберта в изумленном молчании. Энн, которая знала, что старик буквально боготворит Лесли, была уверена, что он встанет на ее сторону, хотя и не надеялась, что это заставит Джильберта изменить свое решение. Поэтому она была несказанно удивлена, когда капитан Джим грустно, но без малейших колебаний заявил, что Лесли, конечно, надо сообщить, что появилась возможность вылечить Дика.

— Вот уж не ожидала этого от вас, капитан Джим! — с упреком воскликнула она. — Я думала, что вы не захотите еще больше осложнить ее жизнь.

Капитан Джим покачал головой:

— Я и не хочу. Я вас вполне понимаю, миссис Блайт, мне самому ее очень жалко. Но, прокладывая курс по жизни, мы не должны руководствоваться нашими чувствами. Это может привести к кораблекрушению. Надежный компас только один — справедливость, и мы должны идти по нему. Я согласен с доктором. Если есть надежда вылечить Дика, надо сказать об этом Лесли. Тут, по-моему, не может быть двух мнений.

— Что ж, говорите, — с отчаянием сказала Энн. — Только не ждите пощады от мисс Корнелии.

— Да, Корнелия нас расстреляет с обоих бортов, — подтвердил капитан Джим. — Вы, женщины, — прелестные создания, миссис Блайт, только мыслите вы не очень логично. В этом вы, образованная дама, и Корнелия, которая едва умеет читать и писать, похожи как две капли воды. Собственно говоря, это не умаляет ваших достоинств. Логика — вещь жестокая и беспощадная. А сейчас я вскипячу чай, и поговорим о чем-нибудь более приятном.

— За чаем и разговором Энн немного успокоилась и по Дороге домой не была так холодна с Джильбертом, как собиралась. Наболевшую проблему она не поминала совсем и вполне дружелюбно болтала о другом. Джильберт понял, что, хотя с ним и не согласились, его простили.

— Капитан Джим сильно сдал за зиму, — грустно сказала Энн. — Боюсь, что он скоро отправится на поиски своей пропавшей Маргарет. Мне невыносимо об этом думать.

— Да, бухта Четырех Ветров осиротеет, когда капитан Джим «уйдет в последнее плавание», — согласился Джильберт.

На следующий день, к вечеру, он отправился к Лесли. Ожидая его возвращения, Энн в беспокойстве бродила по дому.

— Ну, что сказала Лесли? — спросила она, едва Джильберт переступил порог.

— Почти ничего, по-моему, я ее совершенно ошеломил.

— Но она согласилась на операцию?

— Она сказала, что подумает и скоро примет решение.

Джильберт устало опустился в кресло у камина. Разговор с Лесли дался ему нелегко. А ужас, который он увидел в ее глазах, когда до нее дошел смысл сказанного доктором, тяжелым грузом лежал у него на совести. Теперь, когда жребий был брошен, он сам начал сомневаться в правильности своего решения.

Энн покаянно посмотрела на мужа, потом опустилась на ковер у его ног и прижалась лбом к его руке.

— Джильберт, я тебе сильно отравила жизнь из-за этого дела. Но я больше не буду. Назови меня морковкой и прости.

Из этих слов Джильберт вывел, что Энн не будет его упрекать, как бы ни обернулось дело. Но все-таки на душе у него было неспокойно. Одно дело — долг в его абстрактном понимании, и совсем другое — реальность, особенно когда видишь переполненные ужасом глаза и без того несчастной женщины.

Следующие три дня Энн инстинктивно избегала Лесли. На третий вечер Лесли сама пришла к Блайтам и сказала Джильберту, что она приняла решение: она отвезет Дика в Монреаль на операцию.

Лесли была очень бледна и вновь куталась в покрывало отчужденности. Но в глазах миссис Мор уже не было отчаяния, воспоминание о котором терзало Джильберта все эти дни. Взгляд был холоден, и она тут же принялась обсуждать с Джильбертом практическую сторону дела. Надо было о многом подумать и многое предусмотреть. Получив нужную ей информацию, Лесли ушла домой. Энн предложила проводить ее.

— Лучше не надо, — отрывисто бросила Лесли. — После дождя земля совсем раскисла. До свидания.

— Похоже, я потеряла подругу, — со вздохом сказала Энн. — Если операция пройдет удачно и Дик Мор станет таким, как прежде, Лесли скроется в недоступные глубины своей души, где мы ее уже никогда не сможем отыскать.

— Может быть, она разойдется с ним? — предположил Джильберт.

— Лесли никогда этого не сделает. В ней очень сильно развито чувство долга. Ее бабушка внушила ей, что, если уж берешь на себя ответственность, то уклоняться от нее нельзя, каковы бы ни были последствия твоего решения. Это главное правило, которым Лесли руководствуется в жизни. Теперь такие взгляды, наверно, считаются старомодными.

— Не надо говорить с такой горечью, Энн. Ты же так не думаешь, ты и сама считаешь исполнение долга святым делом. И совершенно правильно. Беда нашего времени в том и заключается, что многие пытаются уклониться от ответственности. Отсюда все недовольство и все беспорядки в мире.