Этические нормы излагаются в ряде мифологических песен «Эдды», прежде всего в «Речах Высокого» [Havamal]. Высокий, Разновысокий и Третий — имена Одина, беседующего с легендарным свейским конунгом Гюльви [Младшая Эдда. Видение Гюльви]. Таким образом, эти нормы даны в виде прямого обращения верховного аса к людям.

«Речи Высокого», по крайней мере в начальной своей части (строфы 1-95, 103), относятся к древнейшему слою в «Эдде» [210, с. 669]. Эта часть представляет собою свод житейских правил. Для оценки времени се формирования показательно практически полное отсутствие указаний на родовые отношения: круг общения ограничен гостем, другом, мужем (-ами), девой (женщиной). Лишь однажды помянута месть, но и то, скорее, в личном, нежели в родовом, контексте:

Злые поступки
злыми зови
мсти за злое немедля
[Речи Высокого, 127]

Родовые отношения, в социальной практике сохранявшие значение вплоть до XII–XIII вв., здесь словно бы «вынесены за скобки». Основное внимание уделено нормам личного поведения героя, оказавшегося за пределами родовых связей, в «парцеллизованной» среде, где с любой стороны можно ожидать внезапного враждебного удара:

Прежде чем в дом
войдешь, все выходы
ты осмотри,
ты огляди
ибо как знать
в этом жилище
недругов нет ли
Вытянув шею
орел озирает
древнее море
Так смотрит муж
в чуждой толпе
защиты не знающий
[Речи Высокого, I, 62]

Субъект этих норм в морально-этическом плане индивидуализирован едва ли ни так же предельно, как в плане мифологическом — Один:

Пусть невелик
твой дом, но твой он
и ты в нем владыка
Кровью исходит
сердце у тех
кто просит подачки
Твоей лишь душе
ведомо то
что в сердце твоем
Худшей на свете
хвори не знаю
чем духа томленье
[Речи Высокого, 37, 95]

Основные гарантии существования — собственная сила, отвага, оружие, но эти гарантии можно расширить, привлекая к себе друзей:

Муж не должен
хотя бы на миг
отходить от оружья
Ибо как знать
когда на пути
копье пригодится
Оружье друзьям
и одежду дари
то тешит их взоры
Друзей одаряя
ты дружбу крепишь
коль судьба благосклонна
[Речи Высокого, 48, 41]

Социальное одиночество преодолимо путем установления новых отношений, с позиций норм «Речей Высокого» приблизительно равноценных родовым:

Щедрые, смелые
счастливы в жизни
заботы не знают
А трус, тот всегда
спасаться готов
как скупец — от подарка
Подарок большой
не всюду пригоден
он может быть малым
Неполный кувшин
половина краюхи
мне добыли друга
[Речи Высокого, 48, 52]

Отношения felagi, типичные для эпохи викингов, были вполне адекватным отражением этих норм. Родовые связи, если и проявляются, то в чрезвычайно стертом, смазанном виде:

Брата убийце
коль встречен он будет
горящему дому
коню слишком резвому
конь захромает
куда он годится
всему, что назвал я
верить не надо!
[Речи Высокого, 89]

И лишь в конечной, важнейшей норме, определяющей смысл и ценность прожитой человеком жизни, можно распознать традиционные родовые представления о судьбе рода и человека, о посмертной славе и памяти в цепи поколений:

Гибнут стада
родня умирает
и смертен ты сам
Но смерти не ведает
громкая слава
деяний достойных
Гибнут стада
родня умирает
и смертен ты сам
Но знаю одно
что вечно бессмертно:
умершего слава
[Речи Высокого, 76, 77]

В этой максиме, собственно, и род отвергается, как и материальные богатства: подлинную ценность представляет только domr um dau?an hvern — «молва о каждом умершем», «мертвого слава», or?romr. Воплощением ее стали не только рунические камни (воздвигаемые, как правило, родичами), но прежде всего — ведущие жанры скальдической поэзии, а в нормативно-идеализированном виде — героический эпос.

«Слава», Romr, — конечный итог и реализация «Судьбы», Heill героя — прижизненной «удачи, доли, судьбы» индивида. Представление о Судьбе — основополагающий элемент мировоззрения скандинавов эпохи викингов [50, с. 167]. Исключительно разнообразна терминология, относящаяся к этому понятию: Судьба — Дева-Удача, Hamingja, fylgja; счастье, доля — gaefa; счастье, удача — heill; участь, доля — audna; определенный от века закон — orlog. Для большинства из этих понятий существовали бинарные оппозиции: ohamingja — неудача, ogaefa — будущее несчастье, грядущая недоля, а в предельном случае feig? — грядущая смерть.

Способность человека следовать высшим этическим нормам выверялась и реализовывалась в его следовании своей Судьбе. Этот жесткий закон распространялся не только на людей, но и на асов. Эддическая мифология пронизана знанием конечной судьбы, грядущей Гибели богов. Песни «Эдды» открываются «Прорицанием вёльвы», полностью охватывающим судьбы мира — от его сотворения до его конца и последующего воскресения. «Прорицание вёльвы» (Voluspa) относят к числу мифологических песен, сложившихся в эпоху викингов, во второй половине X в. [210, с. 665]. Концепция конечной гибели мира и богов, Ragnarok, при бесспорном воздействии христианства (готский перевод Библии Ульфилы появился около 340 г.), органично завершила сложный мировоззренческий процесс смены «циклического» времени линейно ориентированным. Не просто чередование хороших и дурных лет, урожайных и неурожайных сезонов, но нарастание социальных коллизий, конфликтов, катастроф суммировано в оценках эпохи; sceggold, scalmold, vindold, vargold — «век секир», «век мечей», «век бурь», «век волков (преступников)» [Voluspa, 45].

«Прорицание вёльвы»— наиболее полная панорама скандинавского языческого мироздания, охватывающая сразу все его аспекты — временной, пространственный и, так сказать, социально-структурный. Последний дан в характеристиках основных групп мифических существ (включая людей — от первой пары, Аска и Эмблы, йотунов «рано рожденных», асов, карликов, норн и ванов, валькирий и хтонических чудовищ, живых мертвецов и будущих эйнхериев), и — это главное в содержании песни — мир отождествляется с судьбами асов, отображенными в высшие, роковые мгновенья: