Гарм лает громко
у Гнипахеллира
привязь порвется
вырвется волк
Она много ведает
я много предвижу
судьбы славных
и сильных богов
[Прорицание вёльвы, 44, 49, 54, 58]

Сотворение мира, война асов с ванами, похищение Одином священного меда, распря с Локи — все это лишь экспозиция главных событий, и страшный час пророчества — это худшее из времён:

Брат будет биться
с братом насмерть
нарушат сестричи
нравы рода
мерзко в мире
нет меры блуду
век мечей, век секир
теперь треснут щиты
век бурь, век волков
пред света концом
ни один человек
не щадит другого
[Прорицание вёльвы, 45]

Как и в «Речах Высокого», но с отчетливо негативной оценкой, картина распада родовых устоев — время сотрясения мироздания:

Иггдрасиль дрогнул
ясень высокий
вой в древнем древе
на воле йотун
[Прорицание вёльвы, 47]

В страшном сражении один за другим гибнут асы, и вместе с ними — сражающиеся против них чудовища. Битва завершается картиной глобальной, космического масштаба, огненной катастрофы:

Черным стало Солнце
суша тонет в море
светлые звезды
сыплются с неба
пар жарко пышет
и жизни питатель
пламя до самого
поднялось неба
[Прорицание вёльвы, 57]

Смысл апокалипсического финала, однако, не в окончательном уничтожении мира, а в свершении «судеб славных и сильных богов»: после гибели асов

Видит она
как вышла снова
земля из моря
в зеленой обнове
бурлит ручей
парит орел
видит сверху
и выловит рыбу
[Прорицание вёльвы, 59]

Время обратимо; гибель асов — «это не формальная, а, так сказать, этическая предопределенность» [211, с. 53]. Критерий ordromr сохраняет свою действенность:

Собираются асы
и о Поясе мира
помнят асы и
о данных Одином
на Идавеллир
мощном судят
о прошлых деяниях
древних рунах
[Прорицание вёльвы, 60]

Представление о посмертной славе в памяти поколений дополнялось представлением о ниспосланной свыше, созданной асами общественной организации людей, выраженным в «Песни о Риге», также одной из древнейших в «Эдде» [51, с. 159–175].

«Песнь о Риге» (Rigsthula) повествует, как, посетив последовательно три родительские пары, ас Риг стал родоначальником рабов, свободных и знати. Каждая семейная чета получила от Рига некие наставления, видимо тождественные «Речам Высокого»:

Риг им советы
умел преподать
[Песнь о Риге, 5, 17, 33]

Дифференциация социально-этических норм подкреплена различиями внешнего вида и образа жизни. Уродливые и грязные потомки раба-Трэля

удобряли поля
строили тыны
торф добывали
кормили свиней
коз стерегли
[Песнь о Риге, 12]

Семейство свободных крестьян-общинников отличается сравнительным благообразием, хорошей добротной одеждой. Патроним сословия, Карл, родился «рыжий, румяный, с глазами живыми». Подрастая, он

быков приручал
и сохи им ладил
строил дома
возводил сараи
делал повозки
и землю пахал
[Песнь о Риге, 22]

Знатные одеты в цветные одежды с металлическими украшениями, в доме у них — оружие, ценная утварь, на столе — дичь и вино. Родившийся от Рига маленький Ярл

щитом потрясал
в воздух метал
сплетал тетивы
луки он гнул
стрелы точил
дротик и копья
скакал на коне
натравливал псов
махал он мечом
плавал искусно
[Песнь о Риге, 35]

Затем ему были открыты тайны рун; в знаниях и искусствах Ярла превзошел его сын, юный Кон, Konungr —"конунг".

Самое главное, что фиксирует «Песнь о Риге», это момент преобразования одной общественной системы в другую. Мифические «родительские пары», в свою очередь, связаны между собою отношениями родства (Прадед и Прабабка — Дед и Бабка — Отец и Мать); но на их потомков эти отношения словно бы не распространяются.

Ai + Edda = trael

Afi + Amma = Karl

Fadir + Modir = Jarl

Естественная генеалогическая структура (прадед — дед — отец) преобразуется в социально стратифицированную.

Миф эпохи викингов запечатлел процесс распада родовых морально-этических ценностей. Ранняя его фаза отражена в «Песни о Риге». Кодекс норм в «Речах Высокого» относится, по существу, к следующей ступени, когда личность и ее судьба, а также оценка этой судьбы обществом становятся самой значимой из ценностей. «Прорицание вёльвы» обобщает представление о всемогуществе, неотвратимости и неизбежности Судьбы, которой подвластны даже боги. Героическое последнее сражение асов словно моделирует идеальную норму поведения, которой в конечном счете должен следовать каждый из людей этой эпохи, когда родовые связи распадаются, время, кольцеобразно струившееся, обретает линейную направленность и люди, заключающие длинную цепь поколений, вступают в «век мечей, век секир, век бурь, век волков».

Заданная мифической судьбой асов модель поведения получила реализацию в качестве идеальной нормы в следующем за мифом творческом пласте скандинавской духовной культуры — героическом эпосе.

Героические песни «Эдды» группируются в три эпических цикла, переплетающихся и сохранившихся в разной степени завершенности: «готско-гуннский» (связанный с событиями 375 г.), «бургундский» (или, правильнее, «бургундско-готско-гуннский», отразивший гибель бургундского королевства в 435 г., битву на Каталаунских полях 451 г.) и «северный», основанный на событиях, которые условно можно поместить между 450–550 (в некоторых случаях, возможно, даже 650) гг.: гаутско-свейские войны, предания о Вёльсунгах, Скьёльдунгах, Инглингах.

Эпическое время, таким образом, обладает важным качеством, отличающим его от мифологического: оно — исторически конкретно, а потому и неповторимо. Если миф регулярно «возвращается», повторяясь в ритуале, асы совершают свои подвиги и судьбы вне связи со временем человеческих поколений, то эпическое время «было», в фиксированном отдаленном прошлом. Это прошлое увязывается, с одной стороны, с настоящим (с действительностью эпохи викингов), а с другой стороны — с мифологическим временем (асами) с помощью генеалогических перечней, куда так или иначе оказываются включенными в норме все эпические герои и где они выступают потомками асов и предками конунгов IX–X вв.