И в результате Догоняй по сути был один-одинешенек, а потому как-то совершенно незаметно для себя пристрастился к мыслительному процессу. Думать он пытался о многом, а получалось мало о чем… Попытки его были упорны, а предвкушение понять что-то этакое было велико и сладостно. Но истина ускользала, оставляя в шерстяной его башке лишь ворох смутных картинок, букет ускользающих запахов и ощущение потери. Разочароваться в думаньи Гуня себе все ж не позволял, иначе что бы ему еще осталось?..

Со стороны, понятное дело, Догоняевы эксперименты заметны не были. Никто даже и предположить не мог, что этот гордый, красивый, высокопородный пес от страданий своих принялся выращивать в себе интеллект. Душу-то собаке растить не надо – душа у нее еще почище человечьей будет.

Когда Суваев появлялся у своего бывшего дома, чтобы украдкой поглядеть на шагающую из школы или играющую во дворе дочку, он всякий раз ловил на себе внимательный, почти человеческий взгляд Догоняя.

Анька росла капризной, даже вздорной девицей, но отца однако же помнила и вроде продолжала любить. Во всяком случае, их встречи могли бы до слез растрогать чувствительную натуру.

Бывшая жена Сувы запретила ему “травмировать” ребенка, но после нескольких месяцев мучительного следования запрету он наплевал на ее угрозы и приходил к дому, когда мог. Съехать куда-нибудь Татьяна оказалась не в состоянии, а вызывать полицию у нее духу не хватало – все-таки был когда-то родным человеком и даже была меж ними любовь. Теперь-то кажется, что и нет, но на самом деле была, проклятущая…

Анька, заметив отца где-нибудь на боковой скамеечке, подбегала к нему, он подхватывал ее на руки, хоть это и становилось с каждым разом все труднее: “ребеночек” набирал вес и рост, а отставной родитель, напротив, старел и копил груз всевозможных болячек. Ну а потом начинался разговор, который мог быть прерван в самом начале, если выяснялось, что батяня на сей раз не сумел притарабанить никакого, пусть самого пустякового, чисто символического гостинца. Впрочем, Сува не обижался на дочь, он понимал: даже самые бескорыстные чувства требуют материального подкрепления – в этом он уже не раз убеждался за свою непростую, “пятнистую”, как он сам говорил, жизнь.

Когда Анькина мать замечала рядом с дочкой обтюрханного мужичка, то начинала яростно стучать в окно или, высунувшись в форточку, вызывала дочь домой. Та беспрекословно подчинялась, ибо прекрасно знала, какой скандалище ей может быть учинен.

35

Корреспондент газеты “Мегаполис-Экспресс” сообщает: “Сегодня утром фанатики из Ордена Судного дня умело просочились сквозь редкое оцепление муниципальной полиции, захватили трибуну Мавзолея, где ими и был организован ритуал поклонения Очистительному Огню. Свидетелями этого шокирующего действа стали многочисленные туристы и горожане, гуляющие по Красной площади.

Трибуна была очищена лишь через полчаса после начала ритуала. Группа фанатиков-мазохистов была арестована, часть из них уже успели нанести себе плетками или цепями телесные повреждения малой и средней тяжести. Один человек скончался в реанимации от полученных при Очищении ожогов…”

36

“По сообщению агентства “Пресса-Латина”, несмотря на круглосуточную охрану активистами Африканского союза за свободу и нарядом городской полиции, в ночь на воскресенье 3 октября к памятнику Махди, только что установленному в центре Вашингтона, было подложено мощное взрывное устройство. Бронзовая фигура генерала и мраморный постамент полностью уничтожены.

Председатель АСС Албамба Смит в ответ на это заявил: “Теперь мы поставим по точно такому же памятнику на каждой вашингтонской площади!” Президент США выразил свое сожаление в связи с произошедшим актом вандализма…”

37

ХАБАД(З)

“Если… дело… в твоих… руках… я… спокоен…” – выдавливал из себя по одному слову вконец ослабевший Махди. Эта сцена намертво впечаталась в память Хабада, хотя он и сознавал в глубине души, что в действительности все было несколько иначе. “Наследник дела моего…” Ха-ха. Этих наследников набралось не менее трех десятков, когда наступило время подхватить выпадающее из окостеневших рук кормило. Пришлось изрядно попотеть и с ног до головы умыться красненькой “водичкой”, чтобы оно не оказалось в лапах сладкоголосых приверженцев Ложного Пути. Слишком много под конец развелось в окружении Махди предателей и болтунов – к большому пирогу власти всегда слетается туча мух…

“Наследник дела моего…– раз за разом повторял слова Вождя генерал Хабад, чтобы еще больше укрепиться в своем решении. – Тебе одному доверяю я… Жадные растащат, слабые растеряют, сильные перегрызут друг другу глотки. Ты средний, ты серый – ты сможешь сохранить в неприкосновенности и даже преумножить великое наследство”. Подобный разговор действительно был, правда, не с ним одним – и вел его не изнемогший от жизненных тягот Махди, а личный секретарь Вождя Сайд Гиза, мир его праху…

Теперь не стало ни жадных, ни сильных – перебиты все до единого. Ну а слабые запуганы на десять поколений вперед. Однако эти жертвы оказались напрасными – все равно все растащили, растеряли. Не стало Хозяина, и распался Щит Свободы – от мыса Альмади до мыса Рас-Хафун. Происки ЦРУ и ГРУ? Не обошлось и без них, но главное, народ Африки еще не готов к подвигу, он пока не сознает своего высокого предназначения…

Хабад решительно подошел к столику, включил видео-фон.

– Соедините меня с комиссаром телестудии. Несколько секунд в аппарате что-то щелкало и клацало.

Связь была все еще на уровне каменного века.

– Ибрагим Ширази слушает.

– Добрый день, соратник. Здоровы ли ваши наследники?.. Сегодня вечером я должен обратиться к своему народу.

– Как прикажете менять программу, соратник? – осведомился комиссар, даже не удосужившись ответить на ритуальный вопрос генерала. В голосе его звучало раздражение – многосерийная мексиканская мелодрама пользовалась большим успехом у зрителей, а ведь скорей всего, пострадает именно она. – Может быть, выкинуть документальный фильм о голоде?

– Не стоит. Он будет наглядным подтверждением моих слов – хорошим фоном для обращения… Мне потребуется всего двадцать минут, соратник. Передвиньте как раз на это время ваш богомерзкий фильм – от этого все только выиграют…-3начит, сначала делаем запись, а эфир – в двадцать два ровно.

– Слушаюсь, соратник…– пробормотал Ширази и отключился.

Какими ничтожествами приходится себя окружать, чтобы подстраховаться от смертельного удара в спину, – подумал Хабад, сплюнув под ноги. – А мелких уколов можно не бояться – москиты не повалят слона…

Бедняга Ширази даже и представить себе не может, что именно сегодня наступает новая эра. Всего каких-то десять часов осталось… Ничтожный пожиратель “сникерсов”! Ему явно пришлась по нраву наступившая передышка, он бы с радостью окончательно обуржуазился, отрастил брюшко и заведовал моим телевидением до глубокой старости. Но червяк предполагает, а вождь располагает…

Хабад снова включил видеофон. Чтобы дозвониться отсюда до Лысого, спрятавшегося где-то в недрах самодовольной Швейцарии, потребовалось около десяти минут.

– Что вам угодно? – низкий утробный голос. На экране сохранилась серая пелена – его собеседник не хотел включать изображение. В голосе нетерпение и тревога.

– Вам привет от старинного друга в Дофаре… Не забыли такого?

– Да-да, спасибо. Я вас слушаю, – встрепенулся Лысый.

– Когда бы вы хотели увидеться с ним? – Это значило: “Когда может вылететь ваш самолет?”

– Я готов хоть сейчас, но… есть ли у него, где меня принять? – Это значило: “Переведены ли деньги?”

– В Цюрихе у него прекрасный номер в отеле. Можете проверить. – Речь шла о переводе денег в один из цюрихских банков – по заранее согласованному перечню (один город – один банк).