Мое предложение было очень кстати, потому как Филипп уже практически растратил весь заем и теперь судорожно соображал, где бы еще раздобыть денег, чтобы не скатиться в откровенную бедность. Опять-таки умными людьми давно подмечено, что многие знания суть многие печали. Зачем молодому королю знать, что я собираюсь купить то место, где в нашем мире стоит город Сан-Франциско? И с образованием которого, между прочим, связана довольно некрасивая история.

Еще когда там не было никакого города, какой-то старатель нашел месторождение золота. Оно было совсем небольшим, но он выправил бумаги на значительно больший кусок территории, практически приобретя все место будущего города, ибо подозревал, что обнаруженное им месторождение не единственное. Но вскоре умер, и про него забыли на пятьдесят лет. А потом наследники обнаружили безупречные с юридической точки бумаги, из которых следовало, что богатейший город Сан-Франциско стоит на их земле. И не придумали ничего умнее, как начать судебную тяжбу. Ну идиоты же, что с них возьмешь! Законность, демократия и прочие прелести западной цивилизации, разумеется, отлично работают, но только не когда на кону стоят такие деньги. В результате среди наследников вдруг резко повысилась смертность, и буквально через полтора года в живых остался только один. Прикинув ситуацию, он подписал отказ от всех претензий, но это ему уже не помогло, и вскоре, видимо на всякий случай, он тоже помер.

Но я-то им не какой-то безвестный золотоискатель! И права моих наследников будут обеспечивать не суды, которые нетрудно купить, а ракетные крейсера и авианосцы австралийского флота. В силу чего город Сан-Франциско ждет великое будущее, причем без всяких некрасивых историй в нем.

Испанская королева родила наследника, тут же нареченного Луисом, одиннадцатого мая, после семи месяцев беременности. Весил он чуть больше двух с половиной килограммов и по появлении на свет даже не мог толком дышать, но на вторые сутки оклемался настолько, что появилась возможность отключить аппарат искусственного дыхания. С аппетитом у этого мелкого существа тоже были проблемы, его кормили принудительно, через трубочки. Однако к началу второй недели своей жизни человечек вроде как ожил, начал все громче и громче пищать, кое-как сосал сам, и наши медики сказали, что теперь, если не произойдет ничего непредвиденного, он выживет.

Почти всю беременность мы натаскивали королеву и двух кормилиц по теме зловредности микробов, так что теперь хоть за стерильность вокруг младенца можно было не волноваться. Правда, когда священника, который собирался проводить обряд крещения, попытались заставить как следует вымыть от рождения грязные лапы, произошел небольшой скандал, по результатам которого (не без моих намеков, правда) ему было предъявлено обвинение в ереси, а наследника крестил кардинал Портокарреро.

К этому времени новая резиденция королевы на берегу Гвадалквивира была уже почти готова, и вся наша медицина с оборудованием перебралась туда. А в моем графстве развернулось строительство, и не только по превращению скалы в крепость. Рядом с мавританским замком возводился комплекс зданий, причем не для меня. По результатам переговоров с Ильей было решено организовать на Гибралтаре ВИП-клинику для лечения персон наподобие моего старого знакомого еще со времен первого визита в Рим, бывшего принца, а ныне императора Священной Римской империи германского народа Иосифа Первого. Прививку от оспы мы ему сделали еще шесть лет назад, но сейчас, видимо в связи с затянувшейся войной, у него обострилась и до того не дремавшая мнительность. Так, недавно к месту нашей стоянки пробрался очередной гонец с письмом от него, где император на семи страницах с тревогой описывал, где и когда у него что кольнуло, заныло, заболело или забурчало, и опять вопрошал, когда же он наконец сможет воспользоваться услугами австралийской медицины.

И вот теперь, в свете наших последних решений, я сел писать ему приглашение в свое графство. Где уточнил, что принадлежность данной территории к противоборствующей с Римской империей стороне является кажущейся. Ибо всем давно известно миролюбие нашей великой страны, а это означает – любая территория, куда ступила нога австралийского солдата, автоматически становится нейтральной. Где с нарушителями мира и благолепия не церемонятся, чему уже было немало прецедентов, но к сегодняшнему дню положение вещей уразумели все заинтересованные лица. Так что ничего необычного в визите императора на Гибралтар никто не усмотрит, ибо дураки кончились, заверил я Иосифа. Кроме того, в ответ на беспокойство императора, с трудом обнаруженное между описаниями болей в четвертом снизу позвонке и диареи, посещавшей его величество после приема рыбных блюд, ему было заявлено, что о сроках лечения он может не волноваться.

Тут я вспомнил одного своего знакомого из двадцать первого века, который содержал небольшую фирму по уходу за кошками и собаками в случае временного отсутствия их хозяев. Ну там в отпуск, например, человек собрался, а домашнюю живность оставить не на кого. И разъяснил Иосифу – если он беспокоится за свою державу, не случилось бы с ней чего за время лечения, то здесь мы можем помочь. То есть отправить в Вену своих представителей, которые присмотрят за страной в отсутствие его величества. А по окончании курса сдадут империю в том же виде, в каком и приняли, без малейшего ущерба в ее драгоценном здоровье.

Кстати, в какой-то мере я писал это серьезно. Ведь далеко не каждый монарх может всецело положиться на своих приближенных, чему есть совершенно объективная причина. Любой царедворец чувствует, что его положение может когда-нибудь пошатнуться, в результате чего тратит немалую часть сил на его упрочение – раз и на добывание средств на черный день – два. А обе эти цели не всегда означают строгое следование государственным интересам. Вот император – да, он не ворует, потому как затруднительно тащить у самого себя.

Наши же временные представители по уходу за державой будут начисто лишены вышеописанных побудительных мотивов. Упрочнять свое положение им не нужно, потому как определяется оно не какими-то подковерными интригами, а международным авторитетом и мощью вооруженных сил Австралии. И воровать они тоже не будут, ибо незачем, все их интересы на родине, а не в стране, где осуществляется временное управление.

Наконец, у слабых духом монархов, в обычной обстановке не решающихся спорить со своим окружением, появится очень эффективный способ влияния на него. Надо будет просто заявить – мол, я устал и уезжаю в отпуск, поохотиться на хихервохеров, например. А вместо меня останется бригада из Австралии, вот подтверждающее письмо. Так что вы тут поосторожней, австралийцам пристрелить десяток-другой министров нетрудно, а плести против них заговоры…

Наверняка после подобного объявления свита долго будет сдувать пылинки со своего обожаемого суверена и бегом исполнять любые его приказы, лишь бы он согласился охотиться на каких-нибудь местных голубей, не помышляя о смертельно опасных заокеанских тварях. И нам тоже будет польза – административные кадры получат стажировку перед занятием ответственных должностей в Австралии.

Одновременно с рождением испанского наследника из Венеции начали приходить какие-то не очень вразумительные новости. Сначала после непродолжительной болезни скончался дож, Альвис Второй Моченинго. Я полез в свои бумаги и выяснил, что в нашем мире он дожил до одна тысяча семьсот девятого года, то есть здесь недобрал более двух лет. Явно помогли болезному, дело житейское, но зачем?

Вскоре ситуация несколько прояснилась. Хоть выборы нового дожа не отменялись, но проведению их постоянно что-то мешало, а ведь Венеция находилась в состоянии войны с Турцией и долго пребывать в безвластии не могла. Поэтому практически одновременно примеру дожа вдруг последовали четыре сенатора, а еще пять были обвинены в каких-то грешках типа государственной измены и арестованы. Один маркиз из свиты Филиппа, хорошо разбирающийся в тамошних делах и в силу этого получивший от меня уже несколько ценных подарков, просветил, что и умершие, и арестованные являлись членами Совета Десяти. Под этим названием в Венеции фигурировало руководство органа наподобие политической полиции с довольно широкими полномочиями, и, значит, сейчас в живых и на свободе оставался только один из его состава. Звали этого везунчика Карло Руццини. Оценив критичность ситуации и степень угрозы, нависшей над его родиной, он не побоялся выступить с инициативой об учреждении поста первого прокуратора, а затем и занять его. После чего было арестовано еще около дюжины сенаторов, и на этом обстановка стабилизировалась.