Левее от шатра была разбита палатка протовестиария, начальника гардеробной, церемонимейстера, правее — стальника, отвечающего за кушанье, позади — начальника стражи и личных слуг Лесавки. Остальные палатки служили для расположения воинов, слуг и сопровождающих. Также в лагере были навесы, под которыми находились вьючные животные и пара свинорылых коней.

Недалеко от центра лагеря трещит костерок, там скворчит на сковороде жирок, пока прачки снуют как маньячки. Хорошая посуда лишь добавляет воинам немного уюта, позволяя готовить неплохие блюда, но в кругу у здешнего повара нет ни одного лизоблюда. Слишком свиреп и жесток.

Не было и часа, когда в лагере стояла тишина. То ходящие вдоль периметра часовые и усиленные патрули периодически громко перекликались, на каждые сутки начальник караула получал новый пароль и ночной клич, то из центра лагеря доносились возмущенные крики.

Богато украшенный как внутри, так и снаружи, шатер служил местом попойки Лесавки и её подруги Гианы, которые сейчас кидали ножи в спинку “непомерно” роскошной отгороженной ширмой кровати состоящей из трех стульев, накрытого покрывалом матраса и изодранной перьевой подушки.

Две молодые особы соревновались кто первая попадет в вырезанный маленький кружок. На этот раз первая попала зеленоволосая девушка, но осушить выигранный кубок ей не дали.

— Боробудур! — мертвецки пьяная Лесавка возмущалась от того, что у неё отобрали дарованную бабушкой бутылку.

Подойдя к резному столику и поставив на место стулья, старик с укором посмотрел на девушек.

— Древобор, Ваше Высочество, — личная нянька будущей хозяйки леса уже не первый день безуспешно пытается привести в чувства свою подопечную. — И вам уже хватит, — отобрал недопитую бутылку и приказал служкам отнести её подальше. — Пара и меру знать.

— Дамои пэра! — С криком Лесавка вывалилась из шатра вслед за служками, постояв и пошатавшись, медленно зашла обратно и села на сундук при входе, — я передумала. Завтра давай. Ты пока соберись и… И уложи спать Гиану, а то она перебрала. И позови повари… — Лесавка вдруг остановилась на полуслове и, посмотрев на Древобора, резким движением сорвала у того с ремня булаву.

— Ваше Высочество, что случилось? — Старик ненашутку испугался и взял в руки свой посох.

— У нас гости. Много. С севера.

— Понял.

В тот же миг лагерь был поднят на уши. Гудели трубами трубачи, прислуживая, шныряли служки, командиры командовали, воины готовились воевать.

Наспех сооруженная защитная линия из поваленных деревьев, опрокинутых повозок и присыпанных землей столов и стульев, была дополнительно сплетена корнями, за ней спешно возводили частокол.

В центре лагеря были лишь пять существ: Древобор и два его десятника, Гиана и сама Лесавка, последняя сидела на голой земле с мокрой головой и спиной. От нее в разные стороны шли дорожки из корней.

— Они остановились… Трое отделились и обходят нас с запада, — холодно произнесла я.

— Перехватить, — обратился воевода к одному из своих воинов, — возьми с собой ещё четверых из своих. Взять в плен, если будете долго возится, прокончить. Сразу вернутся.

— Будет исполнено, — паренек в кольчуге и с одноручным копьем и щитом, поклонившись, побежал исполнять приказ.

— Гиана, набери воды почище и вылей на меня, — я обреченно посмотрела на небо, зажмурила глаза, затем хорошенько проморгалась, — Что же случилось за эти два месяца, пока я гостила у бабушки… Откуда в глубине леса враги…

В этот момент подбежал посыльный и сообщил, что огненная западня готова. Древобор ведя, как наворачиваются слезы у Лесавки, грубым командирским голосом отдал приказ: — ИВАР, залезай на дерево. Проследи, чтобы Горотор был готов. Затем лезь на соседнее дерево. Как отдам приказ, продублируешь его. Затем с Горотором помогите вернуться поджигателям. Исполнять!

Воевода хорошенько встряхнул свою подопечную и шепнул ей на ухо: — Ты как-то говорила, что в тебе видят ребенка. Соберись, ты давно не ребенок. Это твой лес, так помоги его защитить… И не трясись ты так.

От важности момента слеза ползет к губе, только об одном сейчас переживаю я: — ты же поджигать мой лес собрался…

Древобор приобнял меня и необычайно спокойным голосом ответил:

— Все будет отлично. Перед стремительным взлетом часто следует небольшое падение. На пепелище лучше растет свежая травка и больше места для молоденьких деревьев…

Простые слова и обычные объятия помогли мне вернуть себя.

Как только меня отпустили сильные руки, я увидела перед собой Гиану, она перехватила ведро и подняла над моей головой, наклонила и обдала холодной пробирающей водой.

— Бррр. Хорошо… — мои мозги чуть охладились и больше не лезли воевать с остальным телом, только сами с собой.

К тому же, моё колдовство требует слишком много сил, и у меня сильно поднимается температура, а холодная вода помогает не упасть в обморок. Иногда даже молниями стреляю во все стороны, да и перепила я немного…

В момент прояснения я почувствовала, как большая группа неприятелей отделилась от основного войска и двинулась в нашу сторону.

— Они идут… С севера. Примерно сотня. Дюжина пошла на запад. Отправляйся к воинам, ты им сейчас нужнее чем мне.

— Моя дорогая Ольга… А ты говорила не будешь такой, как я. Смотри, уже и командуешь, — Древобор излишне низко поклонился и искренне улыбнулся, — моя жизнь в твоих руках…

Глава 9

Ночью в глубокой лесной чаще на небольшой выжженой полянке под кроной огромного раскидистого дерева сидели три существа, сидели и пиздели.

— Да посчему ты не кхочешь науч-шиться проявлять увашение в ретчи, поведжении? Как ты будесшь обсшаться с с-сильными мира? — Спросил Тугарин, снимая с костра мясо, насаженное на веточку, и передавая его мне.

Взяв в руку еще горячую птичью ножку, зубами вырвал из неё небольшой кусок и сразу проглотил. Мясо сгинуло внутри меня, жгя горло и пищевод, пока я чувствовал себя живым. Нутро-то пылает. А пылает оно только у живых.

Закинув в утробу второй кусок, спросил:

— Меня и так поймут, верно?

Тугарин махнул рукой и пару раз кивнул, а затем уставился на меня, не желая давать готовую грудку.

— Да не буду я этому учиться, не нравится мне это как-то … — Посмотрев на визави и поняв, что он ждет внятных объяснений, затянулся свежим лесным воздухом и настроившись, продолжил:

— Понимаешь, мне больше по душе простой язык. Без заунывных речей, без бессмысленных обращений, скрытых мотивов и всяких многосмыслов с тому подобным. Засорять речь и так есть чем. Особенно мне.

Договорив, я почувствовал, как кольнула едкая мысль про мое помешательство, — знаешь, все это выглядит забавным… Мне кажется, что у меня просто какая-то травма, ведь, именно потому, что я всегда или почти всегда отстаивал интересы, как ты выразился “сильных мира”, только в менее извращенной варианте, я и попал в этот лес. Лес, который забрал у меня жизнь. Забрал моих подчиненных, моих товарищей и друзей, да даже родных. За столько лет там, в небесах, могло произойти что угодно.

И каков шанс, что мои пра- пра- и еще много пра- внуки узнают меня? К тому же, они не мои прямые потомки. У меня даже жены и детей нет и никогда не было. Так, что и внуков у меня нет. Я просто дяденька для n-го числа людей, а может и нелюдей.

— Тако-ва цена безс-ссмертия. Ты с-сам исзбрал этот путь, когхда выпил молокхо Ивы.

— Бессмертие… Пфф… Я далеко не обычный человек, из-за аугментаций и так бы прожил значительно дольше большинства. Я домой хочу… Я хочу попасть в город, которого нет. Там для меня горит очаг, как вечный знак забытых истин, мне до него — последний шаг. И этот шаг длиннее жизни…

Эх… Нельзя унывать. Если я бессмертен, то рано или поздно выберусь из леса, найду остатки своего корабля, вызову эвакуацию. Нужен ли я буду тем, кто этот сигнал получит?

Пытаясь отбросить гнетущие мысли, я решил их озвучить: