Мальтуса реабилитировал выдающийся экономист XX века, лауреат Нобелевской премии Ф. А. Хайек, размышлявший о связи биологической и культурной эволюции, тождестве ряда законов развития той и другой. Новейшую цивилизацию с ее свободным рынком он рассматривает как «расширенный порядок человеческого сотрудничества». Такому порядку, по мнению Хайека, перенаселение, этот «кошмар Мальтуса», угрожать никак не может. Прирост населения, точнее, «увеличение количества разных людей», есть важное условие продвижения цивилизации как в материальной, так и духовной сферах. При этом возможно, например, снижение средних доходов. Но кому может прийти в голову затевать по этому поводу войну в конце XX века?
Не видя материального смысла войны при «расширенном порядке», можно поискать его в идеальной сфере. Любопытные открытия на этом пути были сделаны отечественными мыслителями начала века, участниками дискуссий Московского религиозно-философского общества: С. Булгаковым, С. Франком, Н. Бердяевым, Е. Трубецким и другими. Война до своего начала, в принципе, представлялась им чем-то противоестественным, несовместимым с нормальным порядком вещей. Однако оказалось, как пишет Франк, она была воспринята стихией народной души «важным и бесспорным по своей правомочности делом». Это заставило искать нравственный смысл войны. Поиски привели к пониманию того, что август 1914-го лишь знак тяжелого духовного недуга человечества, выход наружу войны, которая давно шла в глубине духовной реальности, переполненной враждой, ненавистью, тягой к взаимоистреблению. Отсюда можно сделать вывод о том, что пути к прекращению войн следует искать не во внешнем — принятии каких-то соглашений, создании союзов. Важно духовное перерождение людей, их культурное единение, отрицание ими войны как абсолютного зла. Так, и только так наступит «мир внутренний», необходимый, говоря словами Вл. Соловьева, для «осуществления Царства правды и Вечного мира».
Заканчивающийся XX век, ставший свидетелем двух мировых войн и балансирования человечества в течение нескольких десятилетий на грани третьей, продолжает давать пищу искателям смысла войны. Поскольку две крупнейшие в истории бойни были развязаны Германией — страной мощной европейской культуры, — вектор поисков нередко обращался к сфере так называемого «германского духа». В 1914 году, вскоре после начала первой мировой войны, на заседании названного выше общества выступил с вызвавшим бурную полемику докладом В. Ф. Эрн — русский философ с капелькой — по отцу, Францу Карловичу, — немецкой крови. Доклад назывался «От Канта к Круппу», и его автор доказывал, что «Аналитика» Канта, как и пушки Круппа, — проявления германского духа.
Не будем приводить весь ход рас-суждений автора, выделим лишь основное. Кант чувствовал законодательный характер своего разума и этим, по мнению Эрна, совершил «богоубийство». В плане истории этот принцип приводит к «посюстороннему царству силы и власти, к великой мечте о земном владычестве». А орудия Круппа есть выражение техники, доведенной «до некоего человеческого предела».
Философ увидел трагический смысл в «картине бурного вакхического восстания германизма». Древние греки считали, что в основе трагической гибели всегда лежит скрытая вина, и одной из любимых завязок всякой трагедии считали то, что можно назвать спесью, надменностью, направленной против богов. В этом заключен корень немецкой трагедии. Эрн прослеживает ее приближение по философскому ряду, который заканчивается Ницше: за спесью следует помрачнение разума, затмение светлых сил разумения. Как пишет Эрн (заметим, пишет в 1914 году, когда до поражения Германии еще довольно далеко), «последний момент трагедии уже не далек… Путь германского народа, приводящий к неминуемой катастрофе, есть достояние и внутренний опыт всего человечества».
Интересно, что мысль об аккумуляции в немецком народе «люциферианской энергии» повторит через несколько десятилетий, уже после второй мировой войны, тоже развязанной Германией, К. Г. Юнг. Рассматривая происходящее в системе профессиональных координат психиатра и психолога, ученый называет войну эпидемией безумия, коллективным психозом, при котором бессознательное вытесняет реальности сознания. Национал-социализм был, по мнению Юнга, одним из психологических массовых феноменов, объяснимых только исходя из существования ненормальных состояний разума. Рассуждая о психологии нацизма, он приводит образ бога грозы Вотана (люциферианская энергия, по Эрну), который «захватывает» души, делая людей одержимыми.
С позиций психопатологии рассматривает деятельность ключевых фигур третьего рейха — Гитлера, Гиммлера, Геббельса, Геринга — один из выдающихся психиатров мира Артур Кронфельд. Красноречиво название его книги — «Дегенераты у власти».
Не похоже ли это снова на оправдание: «Ну сумасшедшие, что возьмешь?»
Какие уроки извлекло человечество хотя бы из опыта этих двух последних, по времени, «больших» войн? Оно, разумеется, испытало страх, который, будучи «плохим советчиком» подсказал создание ядерного оружия. Так человечество обрело возможность полного самоуничтожения. К. Г. Юнг нашел ситуацию аналогичной той, которая может возникнуть, если шестилетнему мальчику подарить на день рождения мешок динамита. Ребенок может уверять, что будет осторожен, ничего не произойдет, но ребенок есть ребенок. Наши сомнения ему не удастся рассеять.
Но, как говорится, нет худа без добра. Часть человечества уже созревает для идеи абсолютного исключения войны из жизни общества. Тем более что оно эволюционирует культурно и духовно, в процессе чего идет закрепление позитивных свойств и традиций, без которых не может поддерживаться «расширенный порядок человеческого сотрудничества». Наверное, и в наше время есть люди, готовые понимать «вещи, как они есть», в их библейской простоте. Именно к такому пониманию войны пришел в самом начале века Лев Толстой. Его статья «Не убий» в качестве эпиграфа имеет четыре «антивоенных» постулата из Нового Завета.
Несколько десятилетий спустя другой великий гуманист мира Альберт Швейцер попробует создать свой этический кодекс бытия: благоговение перед всякой жизнью. Уроженец Эльзаса, он в знак протеста откажется от гражданства Германии еще в разгар первой мировой. Во время второй — будет лечить жителей африканского Габона, добавив к докторским степеням теолога и философа еще и врачебную. Кто-то назовет Швейцера «алиби западной цивилизации во плоти». В нашей стране его считали абстрактным гуманистом и пацифистом — эти понятия носили тогда вполне уничижительный оттенок. Советская «борьба за мир» не исключала использования военной силы. Борьба есть борьба, а войны, как известно, могут быть справедливыми. Например, против империализма. Идея неизбежности такой войны пропагандировалась годами. Вся экономика страны оказалась подчинена этой идее. Итоги хорошо известны и ощущаемы сегодня.
Антивоенное движение носило государственный характер. Потом по примеру западных стран начали возникать общественные объединения пацифистского толка, чаще всего по профессиональному принципу: ученых, врачей, даже генералов. Происходила ли при этом великая внутренняя трансформация разума, движение к более высокой степени сознания и ответственности, о необходимости которых говорил Юнг? Наверное, так. Ведь сегодня мы не слышим общих призывов к «борьбе за мир», исчезли с политической сцены записные пацифисты из бывшего Советского комитета защиты мира. Молча получали похоронки на сыновей, погибших в Афганистане, солдатские матери совсем в недавнем прошлом. Сегодня матери не молчат: мы слышим их плач, когда они находят сыновей в Чечне мертвыми, видим улыбки счастья при встрече с живыми.
В свое время много говорилось о необходимости покаяния немцев. В московском Перово, где жили мои родители, все еще служат дома, построенные с немецким тщанием в послевоенные годы. Приезжают на работу в качестве санитаров в наши больницы молодые немцы — есть такая в современной Германии альтернативная военная служба. Другие проявления «германского духа».
