— Как же они босые пойдут по снегу? — спрашивают его.
Переводит им. Улыбаются. Говорят, что привычные. Но даже смотреть на это трудно. Босые ноги на снегу. Крутой склон. Неуверенные шаги под тяжелой ношей. Замшелые, корявые деревья. Не верится, что 3 часа назад шли под знойным солнцем в пыли, а сейчас грязный туман, раскисший снег на тропе. Пройден перепад высот в 2000 м. Через час дорога пошла вниз. Стало теплее. Накрапывает дождь. Нагоняем основной караван. Группа женщин на отдыхе. Похоже, на что-то жалуются друг другу.
— Дипок, они о чем?
— Замерзли ноги.
Трудно представить, как эти женщины 2 часа шли босыми по снегу и слякоти. Вечером, когда ужинали вместе с нашими шерпами, я спросил у Пасанга, почему же они не надевают тапочки, ведь я видел: у многих они есть, купить — недорого.
— Боятся поскользнуться на склоне с тяжелым грузом. Смерть страшнее холода.
Хутора, деревеньки. Некоторые очень похожи на наши. Каменные дома, загоны для скота. Кричат петухи, гуляют по улице куры и черные свиньи, буйвол медленно жует жвачку, блаженно задрав голову и закрыв глаза. На 6-й день спускаемся в долину реки Дудх Коси, которая берет начало в снегах основного Гималайского хребта. Открываются красивые семитысячники. Где-то под ними Намче-Базар, Тхъянгбоче. Названия, от которых веет легендарными экспедициями, не раз описанными и вызывающими в памяти далекие годы, когда это представлялось загадочным, недоступным и манящим. Когда же сейчас встречаешься с людьми, обычаями, бытом, все кажется проще, но от этого не делается менее интересным.
Трекинг — тропа, вернее, дорога шириной в 2 м., уложенная каменными плитами, идет, как декоративная лестница, сквозь парк высоченных, обвитых лианами деревьев. Добротными деревянными мостами заменили качающиеся висячие. На комфортабельной тропе встречаются туристы. Парами, а то и в одиночку гуляют по Непалу. Завтра приходим в Намче-Базар, а там уж недалеко до базового лагеря. Возможно, передовая группа Мысловского уже работает на леднике Кхумбу.
Второй выход начался буднично и просто.
— Эй, вставать будете?
Голос Миши Туркевича разбудил меня, Валя тоже поднял голову. На будильнике седьмой час. Проспали! Натягиваю одну вещь, другую. Хорошо, хоть рюкзаки собрали с вечера. Еще раз проверяю. Защитная маска в кармане, а очки? Снимаю с крючка, бросаю в карман рюкзака и сонно бреду вниз, к кухне. Холодное утро. За каменной кладкой кухни монотонное, на одной ноте пение ламы. Пасанг Дава за работой, и молельня его уже дымит. Заглядываю внутрь кухни:
— Монинг!
Бидендра, наш помощник повара, открывает консервы, второй, Сонам, мешает ложкой кашу. А вот и наш шеф по питанию Володя Воскобойников, тоже уже поднялся. Провожает по утрам каждую группу. Молча приходит Мишка, бросает рюкзак у входа, в столовой садится в свой угол, стягивает шапочку с головы, упершись в колени, покачивается, смотрит исподлобья.
— Ну что, Саня? (Это он к Сонаму) Ты опять сделал нашу прекрасную манную кашу? Мясо надо! Мясо! Понимаешь?
Сонам улыбается, кивает головой. Понимает или нет? Трудно сказать. Он тоже привык к Мишкиным выкрутасам. Туркевич черпает ложкой, причмокивает, закрывает глаза:
— Вкусно, как оленя.
Лагерь спит. Только Володя Воскобойников крутится около нас. Достал из заначки кусок российского сыра. Только для уходящих. Всегда у него есть какой-нибудь деликатес. Весь лагерь встанет, когда сюда придет солнце. Не торопясь, потягиваясь, ребята спустятся к кухне, чтобы умыться, почистить зубы, обменяться ничего не значащими фразами, поддержать очередной афоризм Света Петровича и просто погреться в лучах появившегося солнца.
Вышли в половине седьмого по уже набитой тропе мимо кадильника сквозь дым вниз, на ледник. Вот и нас должны охранять молитвы, прочитанные нашим ламой над горящими ветками. Каждый день в любую погоду лама зажигает молельню. Медленно движемся сквозь ледяные увалы наверх. Путь маркирован красными флажками, но и по следам от кошек можно пойти, как по тропе. И только выше, где среди хаоса и свежеобрушенных глыб тропа исчезает, ориентируемся по флажкам, по закрепленным веревкам, по лестницам. Внизу на маленьких оранжевых палатках нашего лагеря среди серых каменных глыб лежит тень от Эвереста. Мимо сераков под нами движутся две точки. Это Пемба и Фурба — наши молодые шерпы — вышли на очередную грузовую ходку. Встаю с рюкзака. Пора вверх. Ребята уже скрылись за очередным разломом. Сегодня первый раз иду со своей группой. Нас пока 5 человек. Володя Пучков до этого работал вместо меня. Лагеря рассчитаны на четверых.
— А как же пятый? — спросил у Тамма.
— Будем заменять тех, кто заболеет.
Кто же будет первым? Зима. Сбор в Крылатском. Непрерывная суета, сортировка, упаковка и подгонка снаряжения. Комплектуем высотные палатки. Вдруг выясняется, что стойки не подойдут: материал слабый. При первом же ветре сломаются. Надо успеть заказать новые, а отъезд через месяц. Тут же идет раздача снаряжения. Куртки, брюки, ботинки. Одному малы, другому велики.
— Серый, это что за размер? — Ильинский, поддерживая штаны, подходит ко мне. Брюки на нем не сходятся. — Ты давал размеры?
— Эрька, ты же стал в два раза шире со времен летнего сбора.
Снаряжение сшито по моим меркам, и я за это отвечаю, и надо что-то делать. Выбираю, сортирую, заменяю. Не пошиты еще защитные маски, не сделаны еще лестницы, дорабатывается конструкция подшлемников, продукты еще не все получены, часть не упакована, часть неизвестно где. Коля Черный и Валя Иванов (на них лежит продуктовая задача) уже не разговаривают, а рычат. В конце сбора подходит ко мне Овчинников:
— Ты ведь немного говоришь по-английски?
— Так, чуть-чуть.
— Ну вот, поэтому решили, что ты полетишь с грузовым рейсом и дальше будешь сопровождать носильщиков через весь Непал. Старшим в вашей группе будет Ильинский. Вылетаете на неделю раньше. У тебя возражений нет?
Смотрю на него, про себя подумал: а что возражать? Время возражений прошло. Два года шла подготовка, два года высказывались соображения по тем или иным вопросам, да и неудивительно, — это сборная страны, и почти каждый участник у себя на месте либо руководитель, либо ведущий спортсмен, и у каждого по любому вопросу есть свое мнение. Но сейчас пришла пора быть солдатом и верить вам, руководителям, и подчиняться. И я уже дал себе слово «не возникать», даже если мне кажется, что что-то не так. Надо верить, что и твой товарищ сделает свое дело не хуже тебя, а может быть, лучше. А ведь случилось летом: Сергей Бершов огибает на остром снежном гребешке тюк со снаряжением, проскальзывает нога, и он хватается рукой за перила, страховка висит отдельно, но не пристегнутая к ним. Внутренне сжимаюсь, резко вырывается:
— Ты опять без страховки? Пристегнись!
И в ответ зло получаю:
— Что ты меня учишь? Сам знаю, как ходить.
Ситуация понятна, идет 8-й день восхождения на пик Коммунизма. Вернее, уже спуск. 8 дней непогоды, холода, ветра. Затем внеплановая работа по снятию высотных лагерей. Все устали, измотаны, нервы у некоторых не выдерживают. Потом внизу, в лагере, парой фраз мы с Сергеем все ставим на свои места, и после, когда было во много раз тяжелее, никогда не возникало ничего подобного.
— Нет, возражений нет, — отвечаю Овчинникову.
— Вот и отлично.
Наш караван носильщиков еще шел, когда все группы пришли в базовый лагерь и включились в работу. Только 26 марта мы с Ервандом Ильинским подходили к базовому лагерю. Перед этим в Лобуче на последней нашей ночевке мы встретили спускавшегося вниз одного из наших офицеров связи и узнали, что ледопад пройден и что группа Мысловского двигается через Западный цирк организовывать первый высотный лагерь.
Живем в двух состояниях: работа и отдых. Пока не твоя очередь, лежи в теплом пуховом спальнике своего просторного «Кемпинга», слушай музыку и читай под мятущийся свет «канделябра». Придет и твое время работы, когда другие будут спокойно пить чай и забивать «козла». Два мира, два измерения. Верх, где нет нормального дыхания, где нет часов, а только метры, которые ты должен одолеть, и килограммы, которые должен доставить, а сон — только необходимость расслабиться и хоть немного отдохнуть, чтобы завтра снова заставлять двигаться отупевшие мышцы. И низ — это покой и уют «Кемпинга», а время — промежуток между завтраком и обедом, и еще минуты связи, когда соединяется несоизмеримое — верх и низ. Вот спокойный голос Казбека. Они на 6500.
