Все же, повторяю, признание, хоть и не совсем полное, других истин, на мой взгляд, более верный путь, ведущий людей к пониманию и согласию.

11

Совершенно особняком стоят представления об истине Кришнамурти. Он считает, что истина не может быть познана в рамках существующей культуры, определенной идеологии, будь то религия, политическая система или наука. Истина — в преодолении культурной обусловленности, в признании фактов такими, какие они суть. Истина не в знании, а в бытии и в свободе. Критерием истины по Кришнамурти является собственный опыт и поиск человека, причем такой, который раскрывает его культурную обусловленность, дает ему ключ к пониманию такой обусловленности. В одной из своих самых ярких и глубоких работ («Единственная революция») он пишет: «Для человека, целиком и полностью отрицающею преклонение перед словом, символом и всея тем, что им обусловлено, для такого человека Истина не есть нечто второстепенное. Если бы вы прислушались к его словам, вы бы знали, что с самого начала он говорил о том, что признание авторитета — это прямое отрицание Истины. Он настаивал на необходимости быть вис всякой культуры, традиции и общепринятой морали…».

«Истина никогда не пребывает в прошлом. Истина прошлого — это пепел памяти; память — от времени, а в мертвом пепле вчерашнею дня нет Истины. Истина — это живое бытие, она вне поля времени».

«… Опыт не есть доказательство. То, что люди отождествляют видения с Кришной или Христом, есть результат обусловленного знания; поэтому видение совсем не есть реальность, это воображаемый образ, миф; они совершенно не состоятельны, но приобрели силу благодаря опыту…».

«… Но если вы не возводите догму в постулат, тогда вы лицом к лицу встречаете то, что действительно есть. То, что есть — это мысль, удовольствие, скорбь, страх смерти…».

«… Люди обусловлены пропагандой, обществом, в котором они воспитывались; каждая религия утверждает, что ее путь наилучший. Существуют тысячи туру, которые считают, что их метод, их система медитации является единственным путем, ведущим к Истине. Если вы заметили, каждый ученик проявляет терпимость к ученикам другого гуру, снисходя к ним. Терпимость — это цивилизованное принятие разделения людей в политическом, религиозном и социальном смысле. Люди придумали множество путей, облегчающих продвижение каждому верующему, и таким образом мир рассыпался на куски…».

«… Главное это понимание всех условий жизни человека, его наслаждений и страданий, а не рассуждения о том, какой должна быть религиозная жизнь. То, что должно быть, — это миф; это — мораль, созданная мыслью и фантазией; необходимо отойти от этой морали, социальной, религиозной, индустриальной. Такой вид отрицания идет не от ума; это действительное высвобождение из морального шаблона, который аморален».

Можно заметить, что некоторые мысли Кришнамурти об истине перекликаются с дзэнскими представлениями. Дзэнские мыслители, подобно Кришнамурти, пытаются преодолеть культурную и языковую обусловленность человека и поэтому отрицают религиозные, политические или научные истины. Но они идут еще дальше, отрицая в определенном смысле истину вообще (включая и свое собственное учение). Тем не менее они излагают и пропагандируют свои представления и, следовательно, с европейской точки зрения впадают в противоречие — отрицая истину, они ее формулируют и разъясняют. Но с дзэнской точки зрения никакого противоречия здесь нет, поскольку никакая оппозиция и определенность в мышлении и языке не имеют силы. Так, Дхритика (шестой патриарх Дзэна) много веков тому назад писал:

Постигни самую глубокую тайну ума.
И ты увидишь, что нет ни вещей, ни отсутствия вещей.
Просветленный и непросветленный представляют собой одно.
Нет ни ума, ни вещей.
12

Продумывая взгляды эзотерических мыслителей на истину, я обратил внимание на один интересный момент. Какие проблемы обсуждаются в эзотерических учениях? Или такие, которые принципиально не поддаются никакой проверке (что, например, было с нами до рождения или будет после смерти, что есть Бог или дьявол, как устроены иные реальности и миры), или же такие, в которых человек хочет провести свою личную точку зрения (на добро и зло, на мир, на человека и т. п.). Но если эзотерическую реальность нельзя проверить, пощупать, если она «строится» под определенную личность, имеет смысл и существует лишь для определенных людей, значит, каждое четко выраженное и, что не менее важно, реализованное в жизни человека представление о мире является истиной. Но если много истин, то приходится признать и много миров, существований, форм бытия. Действительно, разве в нашей единой культуре все люди живут одинаково, имеют один опыт жизни? Мы видим, что существуют по меньшей мере две разные действительности. Одна — общая для всех (ее можно назвать «социэтальной»), обусловленная экономикой, производством, социальными системами, т. е. реальным взаимодействием людей, их взаимозависимостью друг от друга и от условий жизни; другая (назовем ее «витальной») — для каждого своя, обусловленная его индивидуальной культурой, опытом жизни, бытием. Каждый человек принадлежит какой-либо культурной и социальной системе (является гражданином определенной страны, пользуется национальным языком, зарабатывает на жизнь в каком-либо учреждении), однако по отношению к тем, кто находится в одной с ним системе, все люди живут по-разному: тяжко трудятся всю жизнь или считают труд наказанием; стремятся достичь просветления или коснеют в своих грехах, ищут и меняются или боятся любого изменения, считают себя бессмертными или боятся умереть; один человек полон энергии, оптимистичен, а другой просто погибает при любых ничтожно неблагоприятных обстоятельствах; одному хотелось бы опоры и поддержки, а другой рвется жить сам по себе и сам собой, и т. д. и т. п. Получается, что на социэтальном уровне опыт жизни у всех людей один и, следовательно, одна истина (Лилли относит ее к согласованной реальности), а на витальном — столько разных опытов жизни и столько соответствующих им истин, сколько существует реальных, разошедшихся и не совпадающих между собой форм жизни. На витальном уровне истина есть не просто знание, адресуемое к определенной реальности, но и способ выражения себя, способ самоорганизации и реализации своей жизни. Именно на этом уровне, вероятно, справедлива формула Лилли — «в сфере ума то, что считаешь истинным — истинно или становится истинным в пределах, которые предстоит определить из опыта».

13

Принцип множественности и независимости эзотерических истин вроде бы противоречит нашим представлениям об единой природе человека. Человек един, все люди принадлежат единой цивилизации, так откуда, спрашивается, могут возникнуть разные существования и формы бытия? Не поверхностное ли это суждение, может быть, люди в сущности мало чем отличаются друг от друга? Однако жизненный опыт показывает нам, что в зрелом возрасте трудно найти двух людей, похожих друг на друга. Иное дело — дети, которые вроде бы одинаково чисты и «пусты», поскольку не заполнены культурными реалиями. Что же происходит с ребенком, когда он взрослеет? В начале жизни ребенок вовлекается в процесс социализации: усваивает, принимает определенные ценности, образ жизни, образцы поведения. Войдя во все это (всегда по-своему), он начинает «специализироваться», т. е. оестествляться, субъективироваться, оспосабливаться в этих реальностях, ценностях, образе жизни. При этом его психика и даже физиология кардинально меняются (опять же у каждого по-своему). Специализация личности заходит так далеко, что к зрелому возрасту приходят уже совершенно разные индивиды, с разными способностями, скоростью реакции, по-разному организованным сознанием, уникальным видением, эмоциональным строем и т. п.

В процессе овладения эзотерической истиной происходит интенсивная специализация. Различные психотехники — йога, медитация, изменение ценностей установок и сознания, подавление ряда реальностей и навыков — существенно меняют психофизиологическую структуру человека, формируя у него и новое сознание, и новый психический опыт жизни. Принципиальное же различие эзотерических учений и практик обусловливает и принципиальное различие «на выходе» специализированных в них личностей. И если некто утверждает, что он видит Христа, а другой — свое прежнее существование, то оба свидетельства приходится допустить в том смысле, что действительно возможны две несхожие, по-разному специализировавшиеся личности.