— Товарищи, — сказал Майоров, — вы были очень терпеливы, и у меня остался только один аспект нашего плана вкратце, на котором я и хотел бы закончить доклад. Наша усиленная учебная, ориентированная на Швецию, программа в университетах и тренировочных центрах КГБ дала нам твердый костяк из двенадцати сотен бегло говорящих по-шведски мужчин и женщин, которых также интенсивно готовили к работе в шведской административной системе как на национальном, так и муниципальном уровнях. Через те двадцать четыре часа, в течение которых укрепятся наши военные позиции там, советские администраторы уже будут наблюдать за работой наиболее важных правительственных служб и национализированных отраслей промышленности. Советские редакторы будут определять содержание программ радио и телевидения так же, как национальных и местных газет и журналов. При таком контроле наш план легко осуществим, поскольку шведы и сами хорошие администраторы. И редакторское вмешательство в работу информационных систем будет по возможности оставлять все, как и раньше — ведь мы будем заинтересованы только в тех новостях, которые освещают участие Советов в жизни шведского общества.

Мы предполагаем уменьшить количество международных рейсов в Швецию и из Швеции в течение семи дней после захвата контроля, хотя многим шведам, особенно связанным с внешней торговлей, будет разрешено путешествовать так же, как и раньше. Мы верим, что разумная свобода путешествий большого количества шведских граждан уменьшит страхи перед властью, и мы намерены поощрять иностранные инвестиции в эту страну. Впрочем, не стоит сейчас вдаваться в детали. Завтра мы устраиваем полномасштабную презентацию для КГБ нашей организации шведской жизни после вторжения. Я полагаю, вы будете очарованы открывающимися перспективами. И если нет вопросов...?

— Виктор Сергеевич, — произнес голос, и по движению всех голов и тел, Гельдер понял, что это председательствующий, — мы выслушали ваше мнение об оценке потерь в случае самого плохого расклада; но о таком случае не может быть и речи. Наша позиция по вопросу проведения данной операции была достаточно ясной уже в самом начале ее планирования, еще когда нами руководил наш дорогой Юрий Андропов, а именно: если операция не может проводиться в условиях абсолютной неожиданности и невозможности мобилизации по приказу шведского правительства, то ее не стоит проводить совсем. Мы тщательно рассмотрели политические последствия данного дела, они глобальны, даже в случае самого благополучного успеха. Ну а если же шведы объявят тревогу хотя бы за несколько минут до начала данной операции, и если они отдадут широкомасштабный мобилизационный приказ, то мы немедленно столкнемся с перспективой отчаянного и кровавого сопротивления, и с губительным для нас мнением мирового сообщества. Я не желаю заводить Советское государство в такое унизительное положение, и я говорю вам еще раз, в присутствии всех товарищей, что окончательный приказ на вторжение исходит только от меня, и только в том случае, когда я буду полностью уверен, что мы выступаем в условиях абсолютной тайны и неожиданности. Это достаточно понятно?

— Это совершенно понятно, товарищ председательствующий, — сказал Майоров значительно скромнее. — Ну а теперь, прежде чем прервать наше совещание, я хотел бы представить вам советского морского офицера, который только что вернулся из чрезвычайно важного подводного задания в водах Швеции, о чем вы, несомненно, уже читали в сегодняшних разведывательных отчетах. Товарищи, позвольте вам представить капитана второго ранга Яна Гельдера.

Гельдер встал, застыв по стойке смирно. К его изумлению, все присутствовавшие на совещании тоже встали и зааплодировали ему. Отхлопай, они продолжали стоять, и заговорил председательствующий.

— Капитан, — сказал он важно, — от лица моих коллег по партии я хотел бы выразить вам глубокую признательность всего советского народа за ваши героические действия. Я знаю, что вы, как и мы, опечалены потерей вашего товарища, офицера, капитан-лейтенанта Соколовой, но я заверяю вас, что в более подходящее время она получит общественное признание наших людей.

— Спасибо, товарищ председатель, — смог выговорить Гельдер.

Мужчины гуськом вслед за председателем стали покидать комнату, а Майоров пригласил Гельдера подождать в приемной.

— Теперь, Гельдер, возвращайтесь в Малибу тем же автомобилем и самолетом, которые доставили вас сюда. Отдыхайте. Я вернусь через пару дней, и мы обсудим ваше дальнейшее участие в этом предприятии. И могу вам обещать, что вы еще только на заре славы. И еще настоятельно рекомендую вам ни с кем не обсуждать ни вашу шведскую миссию, ни сегодняшнее совещание.

Он пожал руку Гельдеру, а затем вернулся в конференц-зал.

По дороге в аэропорт Гельдер внимательно рассматривал кожаную обивку и прекрасное внутреннее оборудование «ЗиЛа». Он любил автомобили, хотя у самого машины никогда не было. До Лиепаи он спал беспокойно.

В Малибу он прибыл после полуночи и прямиком направился в свою квартиру, надеясь, что Трина там. Он вошел в комнату и стал нащупывать прикроватную лампу. Зашуршали простыни.

— Не надо, — сказала она, — не надо света.

Он бросился на постель к ней. Когда он обнял ее и прижал к себе, она невольно задохнулась от боли.

— Что такое? — спросил он. — Что случилось?

— Ох, Ян, — жалобно сказала она. — Ведь я не думала, что ты вернешься так скоро. Я ждала тебя не раньше, чем через пару дней. И мне просто захотелось поспать в твоей постели.

Он дотронулся до ее лица, и она, слегка вскрикнув, отшатнулась.

— Да в чем дело? — спросил он. — Я же вернулся, Трина.

Он нащупал лампу и включил ее, и тут же застыл, всматриваясь. Одна сторона лица девушки была синей, и она тут же отвернулась от него.

— Я так не хотела, чтобы ты видел меня такой, — сказала она. На ее обнаженном плече темнел еще один синяк.

Он схватил простыню и стянул ее.

— Боже мой, — задохнулся он, — да что же случилось с тобой?

Она руками пыталась прикрыть множество синяков.

— Извини меня, — сказала она. — Но я не могу заняться с тобой любовью. Я очень хочу, но не могу. Мне слишком больно.

— Да что произошло? — требовательно спросил он. — Я хочу знать прямо сейчас.

— Это Майоров, — сказала она, — и другие.

— Что?

— Позавчера ночью была вечеринка, и он настоял, чтобы я пришла. Он сказал, что она развлечет меня. Там был какой-то генерал и другие девушки. Я не хотела заниматься с ними любовью. Они избили меня, а потом Майоров силой взял меня... сзади... а потом и другие... о, Ян, это было ужасно, — всхлипнула она. — Я думала, это никогда не кончится.

— Ох, Трина, — он ласково обнял ее.

— Вообще-то мне нравились их вечеринки, — сказала она, пытаясь сдержать всхлипы. — Потом появился ты, и все изменилось. Майоров больше не трогал меня после того, как отдал тебе, но, думаю, он решил, что ты не вернешься с этого задания и уже ничего не имеет значения. — Она снова заплакала. — Мне было так страшно. Ведь он однажды убил девушку. Я слышала об этом.

Гельдер гладил ее по волосам и старался не думать о том, что произошло с ней, старался сдержать растущую в нем злобу. Он отбрасывал это от себя, стараясь думать только о ней, но не мог. Задание, продвижение по службе, встреча в Кремле — все померкло. Все его мысли были только о ее боли и о том, как предал его этот благодетель, этот монстр.

Он держал ее в объятиях, пока она не заснула, он же не мог долго заснуть.

Когда Аппичелла впервые увидел Малибу, он почувствовал волнение. Перелет из Вены в Ленинград рейсом Аэрофлота был чрезвычайно утомительным, и еще более утомительным сюда, поскольку у второго самолета были задраены иллюминаторы. Он не знал, где находится, но в отдалении блеснуло море, когда автомобиль спускался с холма к городку, приткнувшемуся у лагуны, отделенной от моря полоской земли.

Миновав тщательно охраняемые главные ворота, Аппичелла подивился внешнему виду этого местечка — оно так походило на западное — и еще больше он был удивлен и заинтригован тремя большими тарелками спутниковых антенн, установленных на крыше приземистого строения, в которое он был препровожден приветливой молодой женщиной. Он прошел через открытую рабочую комнату, где трудились такие же привлекательные молодые женщины, сидя за компьютерными терминалами, которые он представлял Фирсову в Москве, затем через приемную и проследовал в красиво обставленный кабинет. Из-за стола с протянутой рукой вышел Фирсов.