В это мгновение перед ней все завертелось, все зашаталось. Она упала.

Но не вниз, а к звездам.

При этом она чувствовала, что это был не подъем, а падение.

Словно освободившись от земного тяготения, Инна падала в бездонную пропасть неба.

Это было падение, в которое они втянули ее. У НИХ никогда не было намерения тащить ее в подвал, туда, где для нее был «низ».

ВЕРХ и НИЗ для НИХ было одним и тем же.

Не было ни ВЕРХА, ни НИЗА. Потому что в священных манускриптах алхимиков, приверженцев Парацельса и Раймона Лулли, астрологов и геомантов, говорилось, что ВЕРХ — то же самое, что и НИЗ; так же как НИЗ — то же самое, что и ВЕРХ.

Макрокосмос и микрокосмос.

Как в палиндроме: что слева направо, что справа налево — все равно.

Во всяком случае Инна падала и ОНИ окружали ее. ОНИ схватили ее, и Инна почувствовала на своем лице, на всем своем теле липкое прикосновение ИХ щупалец и отвратительное присасывание отверстий, — являющихся ИХ ртами.

В это мгновение Анн Уолдер очнулась ото сна.

Кошмар! Все это было только ужасным кошмаром. Эти две ужасные ночи лишь приснились ей.

Возле нее слышался храп. Уильям! Она тихо протянула левую руку и нежно погладила кулаки своего мужа. Дорогой Уильям! Как это хорошо, чувствовать его запах, как это великолепно, слышать его равномерный храп.

Он только утром отправится в Эксетер, и, само собой разумеется, он против того, чтобы она три дня оставалась одна в этом старом мрачном доме. Но она, напротив, повторяла: «Но, Уильям, я не боюсь оставаться одна. И ты великолепно знаешь, как я осторожна!» Он не хотел этого. На рассвете они отправятся вместе. Уильям завезет Анн в Дэвисток, к ее подруге детства Маргарет Флойд, которая давно уже приглашала Анн и будет рада видеть ее.

Анн улыбнулась. Палиндром… Вчера вечером Уильям еще занимался этой игрой, которая казалась ей слишком детской. Именно поэтому Анн Уолдер создала во сне палиндром.

Пустая спичечная коробка, зажигалка? Вчера вечером, когда Анн хотела зажечь газ, чтобы приготовить ужин, она заметила, что спичечная коробка была пуста, и она попросила у Уильяма зажигалку.

Стук крышки люка подвала о стену. Уильям вчера вечером оставил ее открытой, когда лазил в подвал, чтобы разобрать кучу старых бумаг и найти фотографии учеников его колледжа. (Ох уж этот культ дружбы; мужчины воистину как дети.)

Анн друг за другом складывала элементы кошмара, и для каждого из них находилось простое объяснение.

Кроме одного.

Это имя, которое у нее было в кошмаре и которое не было ее именем: Инна… Инна как? Редлоу. Инна Редлоу. Странное имя. Еще реже и мрачнее была фамилия: Редлоу — красный закон.

Внезапно на нее нахлынул приступ ужаса. Она побледнела. Боже! Нет! Нет…

Она широко раскрытыми глазами уставилась в темноту, затаила дыхание, прислушалась, готовая упереться руками в грудь Уильяма и разбудить его.

Шорох и царапанье в подвале…

ЭТО НАЧАЛОСЬ СНОВА…

Только на этот раз она не спала.

Итак, ОНИ все же существуют? И ОНИ поднимутся, чтобы схватить ее?

Она попыталась улыбнуться.

Кошка — вот и все.

Кошка, живущая по соседству с людьми, точнее — кот, шляющийся по округе.

Вчера вечером, когда Уильям выносил к машине ее чемодан, кот, должно быть, проскользнул вслед за ним в дом, а потом, когда Уильям спустился в подвал, кот пробрался вслед за ним; может быть, почуял там мышь? И Уильям, должно быть, запер его, когда поднялся наверх и запер за собой люк.

Возможно, Уильям оставил открытым чемодан, полный старых бумаг, и кот забрался туда. Потому и раздавался звук, который Анн принимала за шорох, топоток и сдавленное хихиканье. Перенапряженные нервы сделали все остальное.

Не зажигая света, чтобы не разбудить Уильяма, Анн подошла к двери, нащупала задвижку, открыла ее, вышла на лестницу и шагнула в темноту.

Посмотрим, кот ли это…

Еще один шаг…

Вскрикнув, Анн Уолдер рухнула в ничто.

Уильям вечером забыл закрыть люк, ведущий в подвал.

Две секунды…

Или вечность…

Она падала в бездонную пропасть абсолютного ничто.

ОНИ схватили ее, одолели, крепко стиснули; она почувствовала на лице и теле липкое прикосновение ИХ щупалец, чавкающее, хлюпающее посасывание их ртов; она знала, что ОНИ никогда не отстанут, ОНИ будут мучить ее в течение всего падения, которое никогда не кончится. ВЕРХ — это и есть НИЗ, а НИЗ — это и есть ВЕРХ.

Вспышка взорвала темноту, которая тотчас же снова затопила пространство.

Анн умерла.

Упав с семиметровой высоты по крутой лестнице, ведущей в подвал, она ударилась головой о кирпичную стену, и там остался большой КРАСНЫЙ след.

Она ударилась точно о то же место, где Анн, двадцатью годами раньше, когда она была еще маленькой девочкой (и в то время ее еще звали Анни), ради шутки острым ноготком выцарапала на штукатурке свое имя НАОБОРОТ. (Но это был не палиндром, это был принцип.)

АННИ УОЛДЕР — ИННА РЕДЛОУ.

Словику было двадцать пять лет, когда он решил приобрести себе вану.

Словик жил в Нью-Париже, в жилом квартале Мьюдон. Его удобная квартира находилась на двадцать седьмом этаже жилого блока средних размеров. Словик проводил там свои дни в тишине и уюте. Он выполнял долг гражданина государства, ежедневно два часа в день занимаясь обязательной работой. Остальное время он проводил в наслаждении и отдыхе.

Словик по природе был тихим и впечатлительным. Он охотно принимал у себя друзей, которые были неженаты и которым было столько же лет, сколько и ему. Мико, его друг, работал в том же управлении, что и он, однако там они встречались редко, потому что работали в разное время. Мико и Словик часто обедали вместе.

Закон запрещал мужчинам до тридцати лет жить вместе с женщиной. Мико считал, что мужчина должен использовать лучшие годы своей жизни как можно продуктивнее, а не ждать. Удовольствий он не чурался. Словик был того же мнения. Иногда он жалел, что живет не в прошлом, не в двадцатом столетии; говорят, что тогда молодой человек имел право завести семью сразу после достижения половой зрелости. Но в те времена планета еще не была так перенаселена. Этот запрет пришлось принять только из-за катастрофического прироста рождаемости.

Мико посмеялся над Словиком, когда он сказал ему по секрету, что ему нравится, когда женщина живет вместе с мужчиной. Мико ухмыльнулся и назвал Словика взрослым мальчишкой, который не знает, что говорит. Он посоветовал ему сходить в Дом Женщин в зоне резервации. Там у него будет возможность забыть обо всех сумасшедших идеях.

Словик последовал совету Мико. И через несколько дней у него пропало желание видеть друга. Тогда он заперся дома, проводя свободное время в комнате гармоний, где была установлена трифоническая музыкальная аппаратура с большими, вделанными в стены динамиками.

У Словика была привычка, которую его друзья считали чудачеством. Он не любил музыку своего времени с ее сложным сочетанием звуковых элементов. Он предпочитал тонкие тональности композиций двадцатого столетия: Герри Маллигана, Джона Льюиса, Хораса Сильвера, Теолониуса Монка — предшественников современной музыки. К удовольствию других любителей, он старался приобрести редкие и старые записи их произведений.

Когда у него не было желания слушать музыку, он садился в свой турбомобиль и ехал к морю. Он выбирал верхнюю полосу многоэтажного автобана, потому что та не была так заполнена. Скорость опьяняла его. Ощущения его обострялись. При этом он говорил себе, что чувствует отвращение к обществу своих друзей.

Однако это было мимолетное чувство. Когда он снова встречался с Мико или с кем-нибудь из других своих друзей, он не мог представить, как такие мысли вообще могли прийти ему в голову. Впрочем, он никогда никому не говорил об этом. Он боялся, что люди будут рассматривать его как странного, бестактного человека. Это породит молву, что он виновен в индивидуализме, а люди попадали в тюрьму и за меньшие провинности.