Тетя Гертруда была маленькой и хорошенькой, в общем, очаровательной, как и положено быть актрисе. Ее вкус к жизни восхищал Джейн. Но и она, обычно такая веселая, казалась подавленной.

— Странный дом. Почему-то как только я попадаю сюда, так у меня начинают бегать мурашки по коже, — сказала она, делая вид, что собирается щелкнуть Джейн по носу. — Привет, милое личико. А почему ты не играешь с другими детьми?

— О, я устала, — соврала Джейн, не переставая думать о маленькой Эмили. Ведь с тех пор, как тетя позвала ее, прошел почти час…

— В твоем возрасте я не уставала почти никогда, — сказала тетя Гертруда. — Ну-ка, посмотри на меня. Три дня, да еще этот ужасный человек… Я рассказывала тебе, мама, — голоса понизились.

Джейн следила за тем, как худые пальцы тети Бетти с неизменной скоростью цепляют шелк крючком.

— Нет, это не дом, это самый настоящий морг, — внезапно встрепенулась тетя Гертруда. — Да что с вами, в конце концов, случилось? Вы что, похоронили кого-нибудь, черт возьми?

— Нет, все дело в воздухе, — вяло отозвалась тетя Бетти. — Здесь круглый год страшная жара.

— Если бы ты когда-нибудь надумала побывать зимой в одном из городков Аляски, Бетти, моя девочка, то ты бы радовалась теплому климату, как манне небесной. Но мне кажется, что дело не в этом. У меня ощущение, словно я оказалась голой на сцене.

— Пустые фантазии, — успокоила ее мать.

— Нет. Это привидение… — продолжала тетя Гертруда и замолчала на полуслове. Бабушка Китон многозначительно посмотрела на Джейн.

— Поди-ка сюда, малышка, — сказала она. Мягкие, уютные колени, державшие на себе стольких детей.

Джейн попыталась забыть обо всем, окунувшись в это надежное тепло и оставив все свои беды доброй бабушке Китон. Но ничего не вышло. В доме было что-то не так. Огромные, абсолютно ненужные в этом доме волны беспокойства исходили от непонятного источника тревоги, находившегося совсем рядом.

Поддельный дядя. Голод, алчность и единственное желание побольше сырого мяса. Близость сырого, кровавого мяса дразнила его, когда он отсиживался в своем укрытии где-то там… Где-то в ином, непонятном мире… в том удивительном месте, куда отправились ребята.

Он сидел там и жаждал еды и одновременно находился здесь — пустой, одна оболочка, алчный, готовый броситься в водоворот голода.

Нет, он не был поддельным, он был раздвоившимся дядей. Замаскировавшимся и от этого еще более ужасающе понятным…

Джейн закрыла глаза и еще теснее прижалась к плечу бабушки Китон.

Тем временем Гертруда продолжала болтать своим до странного напрягшимся голосом, словно и она ощущала присутствие чужого под привычной внешней оболочкой. И это, пусть неосознанно, пугало ее.

— Ма, через пару дней у меня премьера в Санта-Барбаре, заговорила она. — Я… Да что стряслось с этим домом? В конце концов, я чувствую себя, словно побитая кошка!.. Так вот, я очень хочу увидеть всех вас на своей премьере в этом городе. Это не водевиль, а большой музыкальный спектакль. Как видишь, меня повысили!

— Я уже однажды видела «Принца Тильсена», — ответила бабушка.

— Но там не я играла главную роль. К тому же я уже забронировала лучшие комнаты в отеле. Возьмите с собой детей, пусть они тоже развеются. Джейн, ты не хочешь посмотреть, как играет твоя тетя?

Джейн выглянула из-за бабушкиного плеча и утвердительно закивала. Потом неожиданно спросила:

— Тетя, ты видишь всех дядей?

— Конечно.

— Всех-всех? Дядю Джеймса, дядю Берта, дядю Саймона и дядю Лью?

— Конечно, всю эту неразлучную компанию. А в чем, собственно, дело?

— Да так, я просто спросила.

Значит, тетя Гертруда тоже не заметила поддельного дядю. Она слишком взрослая, подумала Джейн.

— А вот остальных ребят я не вижу. Если они не поторопятся, то останутся без подарков, которые я им привезла. Ты, Джейн, никогда не сможешь догадаться, что я привезла тебе.

Но Джейн думала о своем, и даже эти многообещающие слова едва достигли ее ушей. Она почувствовала, что напряжение, которое она ощущала со дня приезда в этот дом, внезапно исчезло. Поддельный дядя, еще секунду назад бывший средоточием голода, теперь искрился фонтаном экстаза. Где-то, каким-то непостижимым образом Руггедо был накормлен. Где-то, в чужом мире вторая половина поддельного дяди наконец насытилась сырым, кровавым мясом.

Джейн, если бы ее спросили, все равно не смогла бы объяснить как, но в этот момент она оказалась рядом с остальными детьми, точнее, почти рядом. Так же, как и они, она стояла возле вращающегося фокуса тьмы. Она могла ощущать, что они здесь, совсем рядом, и, если поднять руку, можно дотронуться до них. Но девочка боялась даже пошевелиться.

В следующее мгновение тьма вздрогнула, крошечные огоньки, мелькавшие там и тут, слились в единое целое, и в сознании девочки закружились чужие воспоминания. Она оказалась рядом с НИМ. А он был абсолютно безопасен, потому что наелся сырого мяса с кровью. Мыслить он не умел. Его сознание всецело было подчинено инстинктам. Заполняло собой окружавшую их пустоту. Его прошлое было заполнено воспоминаниями о пище, которую он пожирал в других временах и пространствах.

Было удивительно, но казалось, что для него время и пространство сливались в единое целое. Он, этот ненасытный Руггедо, был почти во всех уголках вселенной, и в каждой точке своего необычного путешествия он прятался в кокон свернутого пространства, выпуская наружу пустую оболочку. Она и приносила ему воспоминания. Но все воспоминания, были заполнены лишь сценами, как он разрывает чьи-то меховые или покрытые лишь тонким слоем кожи бока и пьет, пьет, пьет красную, со слегка солоноватым привкусом жидкость.

Вот из его сознания всплыл огромный, вымощенный плитами двор. Он входит и устремляется к центру двора, где стоит прикованная к столбу жертва, а зрители из-за высокого забора в восторге и кровожадном экстазе кричат что-то невообразимое. В следующий миг он уже разрывал жертву, и цепь звенела, отбивая ритм работы его окровавленных челюстей.

Джейн хотела избавиться от этого наваждения и закрыла глаза, но видения поступали не. через них. Они входили прямо в мозг. Девочка была не в силах избавиться от этого наваждения и испытывала чувство стыда и отвращения от того, что она видит, пусть помимо своей воли, эту жестокую вакханалию.

— Э… а вот и остальные, — долетел откуда-то из тьмы голос тети Гертруды.

Вначале до Джейн, находившейся всецело во власти воспоминаний Руггедо, не дошел смысл ее слов, а потом она как-то неожиданно, вдруг, вернулась в свой привычный мир и ощутила мягкие бабушкины колени. Кошмар, или наваждение — трудно подобрать правильное название — кончился, она была вновь в знакомой комнате рядом с бабушкой.

— Уж не стадо ли слонов мчится по лестницам к нам? — продолжала тетя Гертруда.

Да, дети бежали. Джейн слышала стук их башмачков по лестнице. Впрочем, Сказать по правде, они производили гораздо меньше шума, чем обычно, затем ритм их шагов стал медленнее, и девочка услышала голоса…

В комнату дети вошли так, будто ничего не случилось. Беатрис была чуть бледна, Эмили чуть раскрасневшейся со слегка припухшими веками. Чарльз был возбужден и все время пытался что-то сказать. Только Бобби, самый младший в компании, был спокоен, как всегда, разве что чуть угрюм, и на его лице читалась страшная скука.

Но увидев тетю Гертруду, все развеселились, только Беатрис многозначительно посмотрела на Джейн. Шум, приветствия. Началось обсуждение поездки в Санта-Барбару — но отчего-то первая волна разбилась о стену молчания.

Взрослые молчали, словно их угнетало предчувствие какой-то страшной беды. Одни только дети знали причину этого они видели пустоту поддельного дяди и его подлинный облик, скрытый в другом пространстве — ленивое полубессознательное существо. Вполне человеческая на вид оболочка не имела ничего общего с тем монстром, который управлял ей.

Теперь его переполняло чувство насыщения. Его тянуло в сон, и взрослые удивлялись, отчего они вдруг раззевались. Но и в полудреме поддельный дядя был пустым. Ненастоящим. Чувство, что он здесь чужак, не покидало маленькие острые умы малышей.