Мефистофель

Откуда взял ты это, фантазер?
Так мал еще и так уже остер!
Не вижу ничего.

Гомункул

Ты — северянин,
И ты родился в средние века.
Твой мир попов и рыцарей — туманен,
Его окутывают облака.
Как хочешь ты свободен быть и зорок,
Когда тебе привычный сумрак дорог?

(Осматриваясь.)

Ужасно в вашем каменном мешке.
В загоне ум, и чувство в тупике.
Проснется спящий, и в одно мгновенье
С тоски умрет у вас по пробужденье.
Лес, лебеди, красавиц нагота —
Вот сон его и вот его мечта.
Как примирится он с таким жилищем?
Уживчив я, но лучшего поищем.
Умчим его.

Мефистофель

Хорошее решенье.

Гомункул

Пошли приказом воина в сраженье,
А девушку в веселый хоровод.
И дело вмиг у них на лад пойдет.
Так и у нас. Я дело приурочу
К классической Вальпургиевой ночи.
Она сегодня. Вот и найден путь
Похитить спящего и окунуть
Его в родной стихии средоточье.

Мефистофель

Я слышу в первый раз об этом всем.

Гомункул

Вполне понятно. Что за удивленье?
Вам ведом романтический фантом.
Но чтоб считаться истинною тенью,
Ей надо быть классической притом.

Мефистофель

Куда же предстоит нам перелет?
Меня к собратьям древним не влечет.

Гомункул

Северо-запад — край обетованный
Твоих всех порываний, Сатана.
У нас на этот раз иные планы,
Юго-восток — вот наша сторона.
Там по равнине, обтекая скалы,
Течет средь рощ извилистый Пеней,
А выше — горы и следы камней
Старинного и нового Фарсала.

Мефистофель

Оставь! Ни слова о веках борьбы!
Противны мне тираны и рабы.
Чуть жизнь переиначат по-другому,
Как снова начинают спор знакомый!
И никому не видно, что людей
Морочит тайно демон Асмодей.
Как будто бредят все освобожденьем,
А вечный спор их, говоря точней, —
Порабощенья спор с порабощеньем.

Гомункул

Оставь людей, их мятежи и вспышки.
Себя стараясь с детства отстоять,
Становятся мужчинами мальчишки.
Придумай, как нам спящего поднять?
Есть средство у тебя, так посоветуй,
А нет его, так предоставь мне это.

Мефистофель

О Брокене я мог бы дать совет,
Но на язычестве для нас запрет.
Всегда пустым народом были греки,
Будили чувственное в человеке,
Прикрашенный их вымыслами грех
Светлей и ярче северных утех.
Что ж мы предпримем?

Гомункул

Я прекрасно знаю,
Что если я такому шалопаю
Про фессалийских ведьм шепну словцо, —
Уже соблазн какой-то налицо.

Мефистофель (плотоядно)

О фессалийских ведьмах? Любопытство
Давно к ним тянет, а не волокитство.
Отдать им жизнь, о нет, но, скажем, ночь
Для пробы, для знакомства я не прочь.

Гомункул

Тогда скорей пошире плащ раскинь,
Обвей себя и рыцаря мантильей
И ткань, как прежде, заменив вам крылья,
Вас унесет в заоблачную синь.
Светя в пути, я полечу вперед.

Вагнер

А я?

Гомункул

Твой долг тебя удержит дома.
Немало у тебя своих забот.
Читай пергаментов старинных томы,
Коллекцьонируй образцы пород,
Соединяй и систематизируй
Начала главные живого мира,
Происхожденья жизни и души,
И вещества загадку разреши.
А между тем я света часть объеду,
Поставлю точку, может быть, над «i»,
И это будет главная победа
За годы трудолюбия твои
И даст тебе заслуженное право
На отдых, долгий век, богатство, славу.
Ты даже знанья скопишь кое в чем
И добродетель, пополам с грехом.
Прощай!

Вагнер (печально)

Тебя я с грустью отпускаю
И больше свидеться с тобой не чаю.

Мефистофель

Так по словам двоюродного братца
Сейчас мы вылетаем на Пеней.

(К зрителям.)

В конце концов приходится считаться
С последствиями собственных затей. [159]

Классическая Вальпургиева ночь [160]

Фарсальские поля. Тьма

Эрихто [161]

На страшный праздник этой ночи сызнова
Пришла, как прежде, я, Эрихто мрачная,
Не столь, однако, мерзкая, как подлые
Поэты лгут… Они не знают удержу
Ни в порицаньях, ни в хвалах… Белеется
Равнины даль под серыми палатками.
Ужасной ночи бредовое зрелище,
До бесконечности ты повторяешься
И будешь повторяться вновь… Владычества
Тот не уступит никогда сопернику,
Кто крепок властью, силою захваченной,
И кто собой не в состоянье властвовать,
Тот властвовать желает над соседями.
Тут был когда-то дан пример побоищем,
Как сильный налетает на сильнейшего,
Как рвутся лепестки цветущей вольности
И жесткий лавр венчает лоб властителя.
Помпей Великий вспоминал здесь славные
Года могущества, а Цезарь взвешивал
Надежды на успех в борьбе с соперником.
Хоть знает мир, кто вышел победителем,
Их спор возобновится ночью нынешней.
Бивачные костры, пары кровавые
И вкруг огней причудливые зарева.
Фалангой эллинской преданья строятся.
Мелькают на свету, в дыму теряются
Дней баснословных сказочные образы.
Неполный, ясный месяц подымается
И ослабляет синий отблеск пламени,
Сгоняя с поля прочь палаток призраки.
Что надо мной за метеор светящийся
И тело рядом с ним шарообразное?
Я чую жизнь. Но подходить не следует
К живому мне, я для живого гибельна.
Нет пользы мне в живом, одно бесславие.
Шар опустился. Уберусь-ка вовремя.
вернуться

159

В конце концов приходится считаться // С последствиями собственных затей. — В этих словах Мефистофель подчеркивает свою причастность к созданию Гомункула (так комментируется это место и самим Гете).

вернуться

160

Мифология, представленная в «Классической Вальпургиевой ночи», заимствована Гете из фундаментального труда по мифологии Беньямина Гедерихса, долгие годы бывшего его настольной книгой, а также из весьма обстоятельных «Мифологических писем» поэта Иоганна Генриха Фосса. Несмотря на античные мотивы, эта сцена написана обычными для «Фауста» размерами, за исключением вступительного монолога Эрихто, выдержанного в античных триметрах — стихотворном размере, широко применявшемся в античной драме. Персонажами сцены являются низшие стихийные духи греческой мифологии. Эти духи символизируют темные стихийные силы, породившие тот гармонический мир, вершиной которого является совершенный образ Елены. Стихийные силы эти показаны здесь в трех фазах своего развития на пути к совершенствованию. Низшую из них представляют чудовищные порождения природы, ее первые, мощные, но грубые создания — колоссальные муравьи, грифы, сфинксы, сирены. Вторая, более высокая фаза раскрывается в образах полубогов, нимф, кентавров и т. д. В третьей фазе уже соприсутствует человек и человеческая мысль, пытающаяся проникнуть в историю становления мира (философы Фалес и Анаксагор). Путь к совершенной красоте, к искомой форме пролегает через этот еще не совершенный мир темных сил и творческих порывов. Вот почему не выведены в нем «старшие боги»; вот почему их функции переданы низшим представителям тех сил, наивысшим воплощением которых, согласно греческой мифологии, являются «старшие боги» (так, Сейсмос заступает здесь место Плутона, Галатея и Эрос — Афродиты, Перей — Посейдона и т. д.). Только побывав в этом преддверии совершенной античной красоты, Фауст удостоивается встречи с Еленой. С появлением Елены вступает в силу привычный мир эллинских мифологических представлений, знакомых нам по Гомеру и афинским трагикам.

вернуться

161

Эрихто— фессалийская колдунья, предсказавшая римскому полководцу Помпею гибельный исход его борьбы с первым римским императором Юлием Цезарем.